На задворках распятой страны - кн. 2 (30. 11.2016)


(Сентиментальный роман о немцах Советского периода)

 

Яков Иккес

 

Книга вторая – часть вторая

 

редакция:

 

Антонины Шнайдер-Стремяковой

 

3

 

Улицы города пустынны и тихи. Мы, по-лисьи мягко ступая, темными тенями крадемся вдоль глиняных дувалов (ограждений) ночного переулка. За прозрачно чернеющими по ту сторону ограждениями и деревьями поднимался молодой, звонкий, зло сверкающий гнутым лезвием месяц и ронял на землю таинственный тоскующий свет. Я отчетливо видел перед собой озаренные этим светом силуэты своих друзей, а впереди них Николая. Он почему-то останавливался у наглухо закрытых ворот и подолгу прислушивался к лаю собак. "Где же это мясо? - мучился я в догадках. - Мясокомбинат, торговые склады, магазины, совсем в другой стороне города. Возможно, здесь частная бойня? Но нет... Пошли дальше"

Наконец, Николай прислушавшись к рычанию огромного пса, шепнул:

- Будем брать!

Вручив мешок Сереже, а нас двоих расставив наблюдать за улицей, он принялся крючком открывать калитку. Пес, рыча, бросился. Короткий удар по носу... Визг и стон... Окрик женщины и-и-и... мы мчимся по переулку в сторону общежития.

- Что случилось? - спросил я, задыхаясь, когда остановились за хозяйственными постройками во дворе общежития.

- Все в порядке! Сейчас будем разделывать, - спокойно ответил Николай и принялся развязывать мешок.

- Как разделывать? Что разделывать?

- Как что! Вот это! - удивился Николай и принялся подвязывать к стропиле сарая вынутого из мешка, еще рычащего и дрыгающего ногами пса. Нас троих как ветром сдуло. Сообщение о том, что нас накормили собачатиной, взбесило нашего атамана.

- Ах, гад! Собакоед паршивый, - простонал Виктор. - За мной, ребята. Надо ему устроить темную...

Николая за сараем не оказалось. Наматерившись вдоволь от злости и поплевав себе под ноги, мы договорились: кикому ни слова о происшедшем. Позора не оберёшься!

Целую неделю мы обходили Николая стороной, а когда он жарил на открытом огне мясо, запах которого разносился по всему общежитию, натягивали на головы одеяла или покидали помещение. Но выдержки хватило не надолго. Скудное питание в столовой и этот заманчивый запах жареного мяса делало свое дело.

- А что теперь, обосраться и не жить! Все равно рот испачкали, - высказал открыто свое мнение Ваня.

- А ты откуда знаешь, что и я так думаю? - сказал Михаил.

- И я так думаю! - поддержал большинство наш атаман Виктор. - Я пошел извиняться перед Николаем!

- То-то! - пробурчал Николай. - Я знал, что придете. Зла не имею... Угощай ребят, Виктор!

Теперь, выходя на очередную "охоту," я не опасался больше попасть в тюрьму. Собак в Туркестане было по несколько почти в каждом дворе. Это был третий урок, преподнесенный нам Николаем. Эта наука пошла на пользу. К концу учебы мы поправились, повеселели. Появилось желание не только учиться, но и дружить с любвеобильными курсантками из соседних общежитий.

 

В первых числах января сорок пятого нас подняли по тревоге под утро и на трех полуторках доставили на воинскую площадку станции Туркестан.

- Ну как, орлы, на американских "Студебеккерах" ездить сумеете? - задал вопрос, прохаживаясь перед строем, принявший нас пожилой майор. Услышал положительный ответ и продолжил:

- Через час прибудет состав с автомобилями. Ваша задача - снять их с платформ и приготовиться к отправке. Баки заправлены бензином до отказа. В системах охлаждения антифриз. Ключи от зажигания получите у этого лейтенанта! - указал он на молодого офицера, следовавшего за ним, как за собственной тенью. - Он и будет руководить разгрузкой. Ясно, товарищи курсанты?

- Ясно товарищ майор!

- Сухой паек получите в дороге... Вопросы есть? - спросил майор и, не получив ответа, зашагал вдоль тускло мерцающих в предутреннем тумане электрических фонарей в сторону вокзала.

Прибытие состава коротким свистком оповестил машинист паровоза. Мы шумной толпой, вывалив из жарко натопленной каптерки дежурного, бросились на разгрузочную площадку, поднятую вровень с полами открытых грузовых вагонов. С платформ, попарно причаленные к полу, на нас тупо смотрели знакомые по учебе «Студебеккеры». Распределив нас по машинам, лейтенант проинструктировал правила разделки строп, сгона автомобиля с вагонов и вручил ключи зажигания.

- Прежде чем приступить работе, прогреть двигатели и очистить лобовые стекла от наледи! - подал он команду, и работа закипела.

Поднявшееся на горизонте ласковое туркестанское солнце растворило ночной кочующий туман и осевший на растительности иней. Туркестан остался далеко позади. Колонна из двадцати грузовиков все глубже и глубже уходила в безлюдную полупустыню. Проселочная дорога, едва заметно извиваясь между запорошенными снегом увалами, уводила на север. Где-то там в глубинках Атабая, Ачисая и Сузака находились склады заготзерно с не вывезенным государству хлебом. Мощные вездеходы, ревя выхлопами, оглашали степь, возвещая о надвигающейся эре механизмов. Ошарашенные жители редких аулов встречали нас, как пришельцев с других планет, и, успокоившись, приглашали на чашку чая. Гордость за профессию распирала. Шутка ли, подо мною рвал и метал американский "Студебеккер" с тремя ведущими мостами. Свет лампофар охватывал вперед полукилометровое пространство, в кабине обогрев и освещение, двигатель заводился с пол-оборота от ключа зажигания, гидравлические тормоза тормозили так, что держись за руль покрепче, чтобы не разбить лбом ветровое стекло. Вездеход урча и рыча легко прорезал наметенные в степи снежные сугробы и запросто преодолевал самые высокие песчаные барханы. Для усиления мощности он имел понижающую коробку демультипликатор, а на случай безвыходного положения на бампере имелась лебедка с пятидесятиметровым стальным тросом. Удивляло и радовало в этом автомобиле все: легкость в управлении, наличие спидометра, системы управления температурой радиатора, щиток приборов с действующими указателями; температура воды, давления масла в двигателе, указатели дальнего и ближнего света. Всего этого на наших автомобилях ГАЗ-АА и ЗИС-5 не было или бездействовало. На моей полуторке из всех приборов на щитке действовал только механический указатель уровня топлива. Грузоподъемность была всего полторы тонны. На эти же грузовики мы грузили по пятьдесят мешков зерна и наверх по 10-15 пассажиров с окрестных аулов, быстро приспособившихся ездить с нами в Туркестан за товарами повседневного спроса. Денег у них не было. С собой они брали на базар овец, коз, а иногда заваливали в кузов забитую лошадь или верблюда. И здесь, в этой глуши, бедствовал без снабжения и медицинской помощи окончательно обнищавший народ. Толпами ходили побираться репрессированные карачаевцы, чеченцы, балкары, немцы. Наши немцы и здесь, в этих адских условиях, отличались практичностью и трудолюбием. Ночуя у заведующих складами, бригадиров, или у тех, кто ездил с нами в город, местных казахов, я часто слышал сочувствие и похвалу в адрес моих сородичей: воистинно неисповедимы пути Господни!

За месяц мы исколесили все аулы Сузакского района и проездом на Тасты, что в низовьях Чу, попали в разгромленный буденовцами город Сузак. Прав оказался буденовец Давид Экк, рассказывая нам тогда в вагоне о бесславном походе Первой Конной в Бетпак-Далу. Перед нами лежал весь в руинах древний торговый город Сузак.

- Об этом городе рассказывал отец, - сказал Виктор, когда мы остановились у бурной горной речушки. - Здесь был центр басмачества. Здесь его и покалечил басмач. Еле выжил....

Я вглядываюсь в заснеженные развалины глинобитных построек, в одинокие сиротливые карагачи, растущие по извилистому руслу, и в редкие дымящиеся трубы еще живущих здесь жителей и сопоставляю "цветущий Казахстан" из школьных учебников, рассказ буденовца о басмачах и беспросветную нищету людей глубинки, из которой мы вывозим отобранный у них государством хлеб. Если бы мне до войны кто-нибудь рассказал о том, что я увижу собственными глазами, я просто посчитал бы его провокатором или врагом народа. Даже рассказ буденовца, тогда в вагоне, мы с Петькой посчитали за ложь и клевету на Красную Армию. Но факт - упрямая вещь. Из рассказа буденовца мне теперь ясно представлялась картина безумия, которая здесь произошла 10-15 лет тому назад.

Это был последний рейс нашей веселой жизни на колесах. Разгрузив последние тонны зерна, доставленные нами из Чулак Коргана на городском элеваторе, мы прибыли на воинскую площадку, где нас уже ждал состав открытых грузовых платформ. Через сутки "Студебеккеры" стояли причаленные на вагонах. Тепло распрощавшись с тем же майором, мы шагали в направлении города, а состав с чудо-вездеходами отправился дальше по дорогам войны.

4

Это со мной случалось не впервые, что жизнь, которая шла одним путем, скажем, по прямой, вдруг делала крутой поворот и начиналось непредвиденное. Ну кто мог подумать, что окончив учебу, нам придется просидеть без дела в общежитии еще месяц в ожидании комиссии по приемке экзаменов. После веселой и сытой жизни на колесах эта житуха на одной баланде не очень радовала. Так и "подмывало" бросить все и уехать. Многие так и делали. Лишь мы с Виктором Яцкиным из Красногорской МТС решили ждать до конца. Не мог же я приехать домой без прав водителя! Это же позор! Дома засмеяли бы.... Нет-нет! Я этого, как немец, позволить себе не мог.

Наконец-то, в первых числах марта прибывшая из Чимкента государственная комиссия ГАИ приняла экзамены и вместо фирменных удостоверений выдала от руки написанные справки о завершении курсов шоферов и сдаче экзаменов. С такими справками и деньгами из школьной кассы на билет мы и появились на городском вокзале. У единственного окошка билетной кассы столпотворение. До прихода поезда Москва – Алма-Ата оставалось полчаса, а шансы купить билет были равны нулю. По прибытию поезда дежурный по вокзалу объявил, что билетов в сторону Алма-Аты нет. И тут же, пока мы кучкой шептались в стороне от очереди, к нам подошел азиат в железнодорожном одеянии и предложил свои услуги:

- Сколько вас гавриков? Билеты только на Алма-Ату? Гоните быстро по двадцать пять... Через пять минут будут билеты!

Напрасно мы ждали билетов. Наш посредник не появлялся. Не появился он и после объявления отправки поезда. "Обманул, гад!"

В последний момент, когда состав уже тронулся, Виктор крикнул ребятам:

- "Цепляйся, братцы! - и увлек меня в тамбур проходящего мимо вагона. - Будем добираться зайцем. - шепнул он. - Тебе-то что! До Джамбула рукой подать. До станции Отар далековато, но мне не впервой...

День был по-весеннему теплый. Мимо проплывала покрытая молодой порослью ожившая степь, на косогорах и в оврагах еще кое-где белели не успевшие растаять сугробы. Чем ближе к узловой станции Арысь, тем ласковее грело солнце. Положившись на опыт Виктора, я всюду следовал за ним. Мы скитались по всем вагонам, разговаривали, как старые знакомые, даже с кондукторами вагонов. На вопросы Виктор смело отвечал, что мы из другого вагона.

Арысь мы миновали благополучно. Но уже в Чимкенте мы заметили, как милиция провела в сторону вокзала группу арестованных, а среди них и двоих наших ребят.

- Всё, покидаем этот поезд! - сказал Виктор, и мы где-то между Тюлькубасом и станцией Бурное пересели на товарняк с крытыми вагонами.

Чем выше мы поднимались в горы, тем хуже становилась погода, а на перевале Чакпак и вовсе завьюжило. К старым, еще не растаявшим сугробам, начали прибавляться новые. На каком-то полустанке мы заметили подозрительную возню железнодорожной милиции. Из тамбура вагона мы быстро взобрались на крышу и, распластавшись, замерли. Состав тронулся, и мы легко вздохнули.... И вдруг...:

- Милиция! Прыгаем, пока еще скорость мала! - закричал Виктор и по ходу поезда сиганул в снежную круговерть.

Я на секунду растерялся, но, увидев с пистолетом в руке милиционера на крыше соседнего вагона, я, вместо того чтобы прыгать вслед за Виктором, полез вниз, в тамбур, и тут же был схвачен за рукав фуфайки. "Попался!... мелькнуло в сознании. - Тюрьма".... За какую-то долю секунды перед глазами мелькнули сцены в пожарке, карцер, бараки заключенных, колючая проволока, охрана с собаками на 193-м участке Коскудукского лагеря НКВД и тот ночной суд на станции Джамбул. «Два года тюрьмы за проезд на товарнике"- вспомнил я приговор тройки... Миг... Удар между ног тому, кто меня схватил, и я уже летел из тамбура под откос железнодорожного полотна.

Очнулся я в снежном сугробе. Протерев глаза, не веря в спасение, я со страху смотрел вслед удалявшемуся составу. Стряхнув с себя снег, я зашагал в сторону полустанка, который мы 15 минут назад покинули на этом злополучном товарняке.

- Ну, что ж ты не прыгнул вслед за мною? - придрался Виктор, когда мы встретились на окраине полустанка.

- Струсил прыгать с крыши... Думал из тамбура мягче будет, а там милиционер!

- Ну и как?

- Как видишь... Хотел и его прихватить, но он во время отказался... Пришлось самому прыгать вниз головой.

- Ну ничего, живы, здоровы и ладно. Садимся на следующий состав. Через пару часов будем в Джамбуле.

- Нет, Виктор, я в тюрьму не хочу! Больше на товарняк не сяду.

- В какую тюрьму! Ты что - тово, что ли?-- покрутил Виктор пальцем у своего виска.

- Ты разве не знал, что за проезд на товарняке дают два года без суда и следствия?

- А ты откуда знаешь?

- Побывал год назад в такой переделке. Потому и знаю.

- Так что теперь - зимовать здесь предложишь?

- Я буду ждать пассажирский.

- Ну, как хочешь! Пассажирский будет через сутки! - крикнул мне Виктор и прыгнул в тамбур тронувшегося товарняка.

Только через год, встретившись на областном совещании директоров МТС, куда мы на легковых привезли своих директоров, я узнал, что ему крупно повезло. В одном из вагонов, оборудованном под теплушку, в сторону Алма-Аты следовала группа военных. К ним он пристроился, рассказал, как нас обманули с билетами, и только на третьи сутки благополучно добрался до станции Отар. Я же, оставшись один, поплелся вдоль состава к машинистам паровоза в надежде, что они меня возьмут с собой.

- Да на хрена это тебе нужно! - закричал пожилой машинист на своего помощника, увидев меня в тамбуре с лопатой в руках.. - Вечно ищешь на свою жопу приключения! Мало досталось от ментов!

- Да без денег парнишка! Обворовали его на станции Туркестан, где он только что окончил курсы шоферов. Не ворчи... До Джамбула рукой подать. Пусть погреется, угольку покидает, - оправдывался помощник.

- Ну, смотри мне! Попадешься - сам будешь отвечать.

Поезд прорезал темноту ночи, оставляя за собой полустанки, симфоры и километры завьюженных рельс. Я, сбросив с себя фуфайку, старался изо всех сил оправдать доверие машинистов. За четыре прошедших года, что мы с Петькой кочегарили в пути депортации, в жизни машинистов ничего не изменилось. Все та же ненасытная топка, та же одноосная тачка, те же лопаты с натертыми до блеска черенками и все тот же тендер с запасом угля. И машинисты все те же, пропахшие мазутом и испачканные углем.

На каком-то разъезде под самым Джамбулом не успели остановиться, как к паровозу подошло двое в штатском.

- Быстро на пол! - услышал я шепот машиниста.

В тот же миг тачка, которой я возил уголь, накрыла меня, и я замер как мышь. Сквозь щели дна я заметил, как один из них сел на дно тачки и начал крутить папиросу.

- Так-так, значит, на этот раз зайцев не везете! Уголек сами бросаете? А жаль... Только двоих на этот раз сняли! - слышу я их разговор. - А Караганда так нуждаемся в шахтерах....

- Какие из этих пацанов шахтеры?

- Там умеют заставлять работать. День-другой жрать не получат, сами захотят в шахту. В КАРЛАГЕ не шутят!

- Сволочи! - возмущались машинисты после их ухода. - Вас бы туда. На фронт не хотят, так здесь выслуживаются....

У входного симфора на станцию Джамбул машинист сбавил скорость, и я, тепло распрощавшись, покинул паровоз. Весна здесь была в полном разгаре. Снег унес тот самый западный теплый ветер, который в казахском простонародии называется "золотая лопата." Пахло мартом, примороженной корой фруктовых деревьев, прелой соломой. Обогнув воинскую площадку и вокзал стороной, я пошагал в город по единственной мощенной булыжниками улице Сталина, к родителям Захара Семеновича.

- Зима была очень многоснежная, - рассказал мне за чаем дед Семен. - Весь декабрь стояли лютые бесснежные морозы. И выпал этот снег на мерзлую землю. Вот и бушует ныне вода с гор и предгорий. Асса вышла из берегов, Талас бушует и понес свои воды по старому руслу между колхозом Красная Звезда и городом. Вся улица Фурманова под водою, и дорога на Ровное перерезана. Вода, говорят, устремилась в сторону Бурула, затопляя на пути села и аулы Джамбулского района.

- Дедушка, а как дорога на Уюк? Как мне добраться домой?

- Да, хорошо, что спросил! Сегодня только был на базе. Там Далматов собирается пораньше утром выехать. Говорит, что в той стороне земля мерзлая, и снег кое-где еще лежит. А главное, между Ассой и Каракемиром мост обрушен. Нужно успеть проскочить по льду. Может, тебе, сынок, с ним и уехать утром, а?

- Никаких утром! Иду сейчас же на базу, - заторопился я.

- Да ты что, сынок, в ночь-то! - заголосила бабушка.

- Ну, куда ты торопишься, Яш? - надула губы Катя. - Еще успеешь! Будут, наверно, еще машины.

Но меня теперь было не удержать. Схватив приготовленную бабушкой сумку с продуктами и тепло распрощавшись, я в полночь, шлепая по лужам, помчался на базу.

- Э-э-эй! Кого так поздно шайтан принес? - ворчал хозяин, открывая калитку.

- Абжал-ака! Это же я, Яков, из Уюка.

- А-а-а, Яшка! Прибыл из Туркестана? Кель-кель (заходи)!

Во дворе стояла груженая бочками полуторка. Водитель храпел на полатях жарко натопленной комнаты. Туда я и пристроился после получасовой беседы с хозяином двора. От него я узнал, что на директорской легковой временно, до моего приезда, работает чеченец по фамилии Агеев, что директор с нетерпением ждет меня.

 

Абжал разбудил меня и водителя на рассвете, и мы, посадив в кабину женщину с ребенком, покинули базу. Я сидел в кузове на бочках, подстелив под себя кусок старой кошмы, услужливо предложенной Абжалом. Медленно бледнели звезды. Небо на востоке постепенно отделялось от земли, солнце еще не было видно, а покрытые снегом вершины Алатау изумрудом сверкали на южном горизонте. Свет одной фары выхватывал впереди автомобиля бесчисленные мелкие лужицы и колею дороги. Легкий морозик, прихватив землю, не давал автомобилю соскользнуть в колею, что помогало беспрепятственно объезжать большие лужи. За городом, по покрытом гравием шоссе, скорость нашего продвижения значительно увеличилась. Я с гордостью восседал в кузове на бочке и предвкушал скорую встречу в Уюке. В Ассе Далматов, не пригласив нас, побежал в столовую. В окно я видел, как он залпом опрокинул в рот стакан водки и прихватил еще бутылку. Садясь в кабину, крикнул мне:

- Ну, что сидишь на бочке, как лягушка на кочке. На ручку - крутни! И масло не забудь посмотреть! Ты же теперь ученый шофер!

Ехали мы весело. Автомобиль швыряло по ухабам так, что он того и гляди свалится в кювет. Через заднее стекло кабины я со страхом наблюдал, как Далматов, бросив руль, лазил меж ног бабенки. А когда я, предупреждая, стучал по кабине, он показывал кулак из дверок кабины.

За поворотом на Аккуль, у колхоза имени Молотова, я постучал по кабине, еще издали заметив обрушенный мост. Спустившись с шоссе на объездную дорогу, залитую талой водой, Далматов прибавил газ. Я не успел ахнуть, как автомобиль посреди самой большой лужи ледяного поля против моста начал погружаться под лед. Через минуту радиатор и капот двигателя полностью скрылись в ледяном месиве. Далматов с возлюбленной сидели в кабине по грудь в воде. Ребенка я вытащил через окно дверок кабины. Женщина с моей помощью довольно быстро выбралась в кузов, а с пьяным грузным Далматовым пришлось повозиться. Прижатая льдом дверка кабины не открывалась, а в окно он не помещался. Кое-как мы его уговорили перебраться на сидение пассажира и оттуда, наконец-то, вытащили его на лед. Поднявшись на ноги, он стал почему-то материть меня:

- А ты, сопляк, куда смотрел? Ты же видел, что я пьян! И тебя я зря прихватил! - накричал он на дрожащую от холода и страха бабенку. - Женщина на борту, жди несчастья, - проворчал он и подался в сторону видневшегося на пригорке небольшого домика.

Долго не раздумывая, я взял на руки ребенка, и мы поплелись вслед за ним. Хорошо хоть, ребенка вытащили сухим. Он в страхе, обхватив мою шею, с удивлением смотрел на свою ляскающую зубами мать. Под нами шуршал и рассыпался ноздревато припухший лед. Он быстро разлагался под лучами мартовского южного солнца. Я еще раз, повернувшись, взглянул на место аварии. От нашего автомобиля возвышалась только часть кабины и борт кузова с торчавшими из него бочками. Над ним уже кружили вездесущие вороны.

Хозяином одинокой усадьбы оказался друг Далматова, такой же пропойца, как и он сам. Когда мы вошли, Далматов уже сидел завернутый в одеяло на койке хозяина, мокрая одежда парила у печи.

- Иван, сдери с нее все, налей ей водки и сюда под одеяло. Теплее будет!

Через минуту Маруся, как ее назвал Иван, проглотила стакан какой-то дряни, и в чем мать родила, полезла к нему под одеяло.

- Ивану из крайней бочки нальешь флягу керосина и одежду развесь над печью, чтобы просохла, - приказал он мне, как своему лакею, и укрылся с головой под одеялом.

К вечеру фляга с керосином стояла во дворе, одежда пострадавших была высушена. Проснувшись, Далматов напялил одежду и приказал:

- Вы остаетесь здесь, у Ивана, а я пошел в Ассу за трактором.

После вкусной фазанины, сваренной Марией из запаса в Ивановой кладовке и ночной их попойки, мы, наконец, уснули. Я с собаками и ребенком у печки на рваной кошме, а Иван с Марией под одним одеялом на топчане.

Утро было туманным. Я не сразу заметил, что все пространство между колхозом имени Молотова и Каракемиром находится под водой. От нашего автомобиля и обрушенного моста след простыл. На их месте бурлил и кипел ледоход. Не сказав ни слова хозяину, схватив свой сидор, я направился в сторону шоссе.

- Э-э-эй Яш,! Ты куда? - догнала меня Мария.

- Скажешь Далматову, что ушел пешком на Аккуль.

До Аккуля было примерно сорок пять километров. Настроение поднимала весна, безоблачное синее небо и ласковое солнце, гревшее в спину. По-весеннему ожившая степь курила легким паром, пахло полынью, вешней ростепелью, а далеко на горизонте маячили серые увалы, задумчивые и недоступные, как вечерние неяркие звезды.

В полдень, уверенно шагая по безлюдному шоссе, я достиг той самой чайханы, где в прошлом году неискушенные водители пили кумыс, не подозревая, что им придется бегать по кюветам, не успевая расстегивать штаны. Дом, который когда-то назывался чайханой, был необитаем. Пока я у колодца жевал хлеб и кусочки сала из сумки бабушки Насти, со стороны Аккуля подъехала легковая. Я еще издали узнал райисполкомовский ГАЗик. И водитель, Давид Лоренц, узнал меня, выбежавшего на дорогу. Узнал меня и сам председатель райисполкома Жайлибеков, у которого я не раз ночевал, будучи в его распоряжении со своей полуторкой.

- Э-э-э-й, Жашке! Ты как оказался здесь без машины?

- Пешком иду от Каракемира! Там потоп, - и рассказал о том, что произошло со мною вчера.

- Ну что будем делать? - обратился он к Давиду.

- Нет другой дороги в Джамбул. Придется ехать обратно.

Через полчаса мы были в Аккуле. Из приемной райисполкома я позвонил в УЮК и попросил пригласить директора МТС.

- Яков, это ты? - услышал я знакомый голос. - Откуда звонишь?

- Из Аккуля!

После взаимного приветствия я рассказал ему о случившемся и услышал в трубке:

- Подлец этот Далматов! Его давно надо было прогнать - заменить некем. А за тобой утром приедет Калужин на твоей полуторке. Будь здоров!

Ночевал я у Давида. От него, бывшего водителя одного из областных партийных боссов, я узнал, что его с семьей тоже выслали из города тогда в сорок первом, вместе с нами. «Трудармию» избежал только потому, что военком знал его, как одного из лучших водителей обкома партии и оставил его при аккульском райвоенкомате за слесаря. А когда райисполком добился, чтобы им в район из облисполкома передали одну из подлежащих списанию легковушек ГАЗ-А, его из военкомата передали туда. Тот ГАЗик, на котором мне предстояло работать в МТС, он тоже хорошо знал. На нем, оказывается, ездил первый секретарь обкома партии и, получив новую Эмку (ЭМ-1) передал старый газик директору, как подарок за хорошую работу нашей МТС.

- Примешь ее, - сказал он мне на прощание. - Съездим в обкомовский гараж, у моих друзей наберем запасных частей... Мосты и коробку скоростей помогу отрегулировать, а на остальное у тебя у самого ума хватит.

 

Мой приезд обрадовал, пожалуй, больше всех директора МТС, возлагавшего на меня большую надежду, что его легковая будет теперь бегать без поломки, и моя родная мама, скучавшая по своему ненаглядному чаду.

Через день меня вызвали к директору.

- Ну, как, курсант, дела? - поднялся из-за стола худощавый высокого роста Ибраев. - Будет теперь мой газик бегать?

- Думаю, будет!

- И я так думаю! На таком автомобиле еще Ленин ездил, и шофер у него был немец, - шутил он, пожимая мне руку. - Пошли в мастерскую.

В проходе пустовавшего зала мастерской, поднятой на козлах с разобранным мостом, стоял легковой автомобиль марки ГАЗ-А.

- Агаев! - крикнул директор валявшемуся под машиной долговязому чеченцу. - Сегодня же ремонт закончишь и передашь машину этому парню. Ты понял меня?

- Знашь тэбэ ! Знашь тэбэ, тоуарыш директор...

- Никаких знашь тебе, - перебил его Ибраев. - А на счет работы потом поговорим. Пошли, Яков.

- Может, я останусь, помогу ему?

- Пошли! Калужину расскажешь, что там случилось с Далматовым. Там ведь бочки со смазочными материалами на всю посевную компанию. Надо срочно принимать меры по их доставке в тракторные бригады.

- Он все знает, Рахулбек Ибраевич! Я ему вчера по дороге все рассказал.

- Ну, тогда пошли на склад.

На складе, тут же при мастерских, он приказал выдать новый комбинезон, кирзовые сапоги и рукавицы. Затем завел в бухгалтерию МТС и попросил главного бухгалтера подготовить приказ о назначении меня водителем на легковую директора с окладом 80 рублей в месяц. Это было по тем временам неслыханно большая зарплата. Сам директор тогда получал всего 160 рублей.

Утром, ничего не подозревая, я принял автомобиль по акту, пересмотрел наличие инструмента, домкрат, насос и хотел поехать на заправку. Включаю первую передачу и-и-и..... Мой автомобиль вместо вперед побежал назад. Включаю вторую, третью - тоже самое. Включаю заднюю скорость, он побежал вперед. "Что это могло быть?" - мучительно перебираю в памяти устройство коробки передач, трансмиссии и заднего моста. - Ничего подобного я не встречал, и нас там этому никто не учил! В чем дело? Надо мною пошутили? Но... Но как это можно так собрать трансмиссию, чтобы все крутилось наоборот? - не выходило у меня из головы. "Бежать спрашивать? Засмеют. Жаловаться директору или Захар Семенычу, что неправильно собрали мост, не хватало гордости. Наконец, я вспомнил Лоренца и побежал к телефону. К счастью, он оказался в райисполкоме и через пару минут был у телефона:

- Да ты не паникуй! - услышал я его спокойный голос. - Эта чеченва решила себе цену набить. Вот, мол, ваш ученый шофер.... Без нас, мол, не обошлись. Ты быстро откати мост и переверни его, чтобы сливная пробка была вверху и вновь поставь на место, всем нос утрешь.....

- Спасибо, дядя Давид, за науку!

По пути я заскочил к директору и попросил его отложить поездку по колхозам на после обеда, сославшись на то, что надо подрегулировать шестерни моста. Через пару часов при помощи молодежи, работавшей в мастерской на подсобных работах, мост был перевернут и мой престиж спасен. И все же работой заднего моста я был недоволен. Он грелся и гудел, как ходовая часть трактора ХТЗ. Это грозило новой поломкой. Я уговорил директора, чтобы он разрешил отвести мост на ремонт в Аккуль к Лоренцу. А тут еще случай подвернулся. Начальник милиции Соколов попросил у директора грузовой автомобиль для выполнения каких-то работ по хозяйству районной милиции и просил, чтобы прислали водителем только меня.

- Вот и хорошо, Ибраич! - сказал я директору. - Я ночью откачу задний мост и прихвачу с собой. Убьем сразу два зайца. Милиции окажем помощь и свой газик отремонтируем.

Утром по морозику я за полтора часа добрался до Аккуля и заехал во двор милиции. Выскочивший из дежурки милиционер показал мне дом через улицу и сказал, таинственно улыбаясь:

- Начальник ждет у себя дома!

У калитки меня встретила молодая, лет двадцати, красивая женщина. Она приняла меня, как старого знакомого и провела в дом.

- А-а-а! Курсант приехал! - встретил меня у порога в халате хозяин. - Ты что же проездом не зашел ко мне? Слышу от председателя райисполкома, что приехал.... Ну- ну, проходи... Муся, ставь на стол завтрак.

Не ожидая такого теплого, чисто человеческого приема, я краснел, бледнел, не зная, что предпринять и как себя вести. Потирая выпачканные в мазуте руки, я, кажется, растерянно что-то пробормотал, вроде:

- Да нет, спасибо... Я подожду в машине ... У меня там завтрак...

- Товарищ Иксанов, вы перед кем стоите. Приказываю: быстро раздеться, Мусе подать теплой воды в тазик с мылом и за стол.

Через пятнадцать минут мы, уже втроем, стоя за столом, держали в руках по полстакана водки.

- Предлагаю! Первый тост за встречу в моем доме. Меня ты, Яша, знаешь.. А эта красивая девочка - моя жена Мария. Я ее нежно называю моя милая кошечка Муся! Прошу, знакомьтесь....

Я с волнением пожал протянутую мне пухлую, теплую, Мусину руку и назвал свое имя.

- Ну, вот так! Кто не выпьет, тому приписываю трое суток карцера!

Жидкость обожгла пищевод, пустой желудок и начала потихоньку кружить голову. На столе вареная баранина, нарезанные соленые огурцы, сушеные фрукты, казахские лепешки. Но мне стыдно было дотронуться. "Вот так влип! - крутилось в мозгах. - У самого начальника милиции за столом... Что бы это могло значить... К добру ли?"

- Вася! - воскликнула Муся, видя, что рука хозяина потянулась за бутылкой. - Яша-то не кушает! Пусть покушает, потом нальешь.

- Муся, а ты зачем у меня? Не можешь молодого человека уговорить? Видишь, как нас боятся! Он язык проглотил, а ты развеселить не можешь?

- Яш, а Яш? Не стесняйся. Мы такие же люди, как и все. Сегодня никаких дел. Расслабимся, а утром пораньше поедем на охоту. Дудаков, говорят, туча. Понял, Яш? А сейчас - закуси, а то опьянеешь быстро.

- Мне Лоренцу нужно задний мост от директорского газика отвезти.

- А ты не волнуйся. Давида мои работники доставят сюда.

Мы, кажется, еще выпили. Я рассказал, как я рыгал после той безвинной пьянки с Галей, а потом у Бургардтовых при возвращении из «трудармии», и не стал больше пить. Муся, с ее канапушками, как на моем лице, точеной шеей с курчавыми завитками волос, темными, как ночь, глазами, нравилась мне все больше. А стеклянные, навыкат, глаза хозяина начали казаться не такими страшными, как в его кабинете в прошлом году. "А, может, это всего лишь приятный сон, видение?" - думал я, осматривая хозяев и обстановку в доме, как вдруг увидел на вешалке милицейскую форму. Появилось ощущение, будто мне за ворот на потную спину насыпали колючей сенной трухи. Поежившись, я с задавленной тоской еще раз посмотрел вокруг себя, но, не заметив опасности, успокоился. Немного осмелев под действием водки, плотно позавтракав и попросив разрешения, я помчался к автомобилю.

- Не забудь, что выезжаем утром пораньше! - услышал я вслед мягкий грудной голос Муси. - Ночевать приходи к нам.

Через час мы с Давидом у него во дворе ремонтировали мост.

- Хорошо, что привез, - сказал он, когда детали редуктора были промыты и осмотрены. - Смотри, как погрызло шестерни. Их придется выбросить. Это все от неправильной регулировки. Еще бы полсотня километров и пришлось бы вам с директором пешком или на бычьей тяге добираться.

- А как же теперь? - растерялся я.

- Не волнуйся, Яша, найдем, чем заменить!

Собирая редуктор, Давид долго колдовал над ним, то выбрасывая, то вновь подкладывая регулировочные пластинки, рассказывая мне, для чего это нужно делать.

- Ты понял? - спросил он, наконец, и провернул рукой свободно вращающиеся между собой шестерни. - Теперь гудеть не будут. Год проездишь, разберешь, и вот эти прокладки выбросишь, а там Бог даст на твой век хватит.

- Понял, дядя Давид. Большое вам спасибо за помощь и науку!

 

Утром, как и договаривались, я еще затемно стоял у калитки Соколовых. Долго ждать не пришлось. Муся с радостным смехом втиснулась в кабину, а Василий Игнатьевич, вскочив в кузов, крикнул:

- Дуй в строну города к чайхане... Где сворачивать, постучу!

Через полчаса мы свернули с шоссе и по степи направились в сторону Приассинской низменности. На восходе солнца Соколов постучал по кабине и, наклонившись, показал мне на пасущихся по молодой отаве дудаков.

- Теперь подъезжай, как договаривались, - шепнул он.

Я включил вторую передачу на малом газу, начал делать круги вокруг ничего не замечающих дудаков, постепенно приближаясь к ним. Муся уцепившись за панель кабины, дико ворочая зрачками, шептала:

- Ну, ну, ну, ну что же ты! Ну, куда повернул опять! - упрекала она меня, не понимая. - Эх, ты! Ну, ближе.. ближе.. Прошу тебя, Яш? Яшенька! - глаза ее то радостно блестели, то горели от охотничьего азарта, как у пантеры

Смотря на нее, и меня охватил азарт. Но мне приказано было приближаться медленно и только по сигналу сверху вдруг резко повернуть и на полном газу врезаться в стадо. Ошибиться я не имел права. Мне приходилось сдерживать необузданный пыл молодой женщины и с олимпийским спокойствием ждать сигнала к атаке сверху. Дудаки – птица, по величине напоминавшая что-то между журавлем и гусем. В те времена не пуганые, не подозревая, что им грозит, они спокойно паслись, изредка поглядывая в нашу сторону. Когда страсти были накалены до предела и Мусю уже было невозможно удержать, по крыше кабины прогремел стук. Рывок вправо, и я на полном газу, уцепившись за руль, понесся на грузно поднимающихся из-под колес дудаков. Они, не успевая поднять свои грузные тела в воздух, тучей нависли над автомобилем. Раз за разом прогремело четыре выстрела, и несколько птиц свалилось на землю тут же у автомобиля, а пара упала, улетев с полкилометра. Увлеченный происходящим, я не заметил, как Муся на полном ходу выпрыгнула из кабины. Удар захлопнувшейся дверки и пустое сидение моментально привели меня в чувство. Тормозить?... Нечем!... На скоростях... Рывок - вторая. Еще рывок - первая... Скрежет коробки передач, визг мотора.... Выскакиваю из-за руля и бегом за автомобиль. Шагах в двадцати над телом Муси стоит, размахивая руками, Соколов. "Все, попала под заднее колесо!" - мелькнуло в сознании. У меня начали подкашиваться ноги. – Ну, что это?" Он вдруг начал ее пинать ногами. Я бросился на помощь.

- Ну, кто тебя, ебена мать, просил покидать кабину! - матерился он на чем свет стоит. - А ведь могла попасть под колесо-о-о-о... Тогда что! Подумать страшно! У-у-убью-ууу! - порывался он еще раз ногой пнуть свою кошечку Мусю, лежавшую на земле и прикрывавшую руками лицо.

- Не надо! - решительно прикрыл я ее.

- Но ты, ты, Яков, можешь представить себе, что могло случиться! - трясся он в ярости. - Больше тебя, ненормальную, с собой не возьму.

- Не знаю, как получилось, - оправдывалась она, когда я помог ей подняться. - Но ничего, бывает! - она стряхнула с себя налипшую растительность и побежала собирать дичь.

- Вот такая она, ненормальная! - ворчал он, подходя к автомобилю. - Только смотри - про случившееся никому ни слова.

Сделали еще пару заездов. Но теперь, чтобы Муся не повторила свой номер, я крепко-накрепко прикрутил дверку пятимиллиметровой проволокой к стойке кабины.

- Да, он больше испугался за свою должность, чем за меня или тебя, - сказала она мне в кабине под шум мотора. - Подожди, дома будешь мне ноги целовать! - погрозила она кулаком в сторону кузова. - Сижу постоянно одна. Не с кем поделиться, поговорить. У них, у ментов, только одни преступники да водка на уме. Слушай, Яш! У вас там в Уюке МТС и специалисты хорошие есть?

- Есть, а что?

- У нас на складе валяется мотоцикл довоенного образца, может, его можно отремонтировать у вас?

- А как его посмотреть?

- Запросто!

- А начальник разрешит?

- Это моя забота! Он дома будет как шелковый.

В тот же день, перед отъездом в Уюк, меня пригласили на хозяйственный склад милиции и погрузили в кузов автомобиля почти новый мотоцикл марки «Красный Пролетарий». На вопрос, что с ним, дежурный милиционер-казах ответил:

- А кто его знает! Говорят, перед войной получили, никто ездить не мог, а потом не могли завести, так и стоит на складе. Э-э-э, что наш казах понимает в железках! Другое дело - эшек или лошадь.

 

До конца марта мы с директором носились по колхозам, агитируя, требуя и подгоняя тракторных бригадиров, отстающих на весенне-полевых работах. Задний мост теперь не гудел и не грелся. Это придавало мне все больше уверенности в работе. Директор радовался и хвалил меня, наши ребята стучали себя в грудь:

- Видели, что делается! Директор знал, кого посылать на учебу. Этот "драндулет" вечно стоял на ремонте, а теперь смотри, как бегает!

И Семеныч был доволен. Ему, как старшему механику, за малейшие неисправности легковой от директора МТС доставалось больше всех.

- Ну, какой ты механик, если моя машина не ходит? - ругал он его. - А я что за директор МТСа без машины. Вечно на буксире....

Теперь со мной и районное руководство, было не прочь прокатиться по колхозам района, по службе или по своим делам. Рос и мой авторитет, как безотказного и незаменимого водителя легковой. А главным достоинством моим, как я потом узнал, было то, что я был репрессирован, не имел связей с руководящей элитой и умел язык держать за зубами. Многое мне подсказал Лоренц, а многое я и сам вскоре понял. И действительно, кто мы были в руках власть имущих?: Немцы - пособники фашистов, спецконтингент - пешки в политической игре, неблагонадежные - под контролем КГБ, лагерные узники всесильного НКВД, доведенные до полного обнищания и превращенные в манкуртов, не помнящих родства.

Таким я им был и нужен со своим безотказным автомобилем. Я быстро понял, что малейшее отклонение грозит возвратом в ту пропасть, из которой я только-только начал выбираться. В такой обстановке я теперь был сыт, одет, обут и кое-что привозил домой матери. Это по тем меркам было для меня равносильно библейскому Раю. С разрешения своего шефа я теперь с ребятами в свободное от работы время, а иногда и ночью, выезжал на охоту, на рыбалку. А ребята, в свою очередь, не считаясь со временем, помогали мне устранять малейшие неисправности моего лимузина. Друзей становилось все больше. Как-то незаметно в Уюк, из колхозов, переехали комбайнеры Алексанр Бродт, Эрнст Редер, Рудольф Шлегель, Вилли Штром, вернувшиеся из трудармии Саша Бухгамер, Фрида Вольф, Мария Фогель. Особенно шумно в Уюке было летом при ремонте зерновых комбайнов и сенокосной техники, от работоспособности которой зависела судьба людей района и самих механизаторов МТС.

Населения в Уюке становилось все больше. Из соседних колхозов, после голодного мора, в Уюк перебрались оставшиеся в живых несколько чеченских семей : Матуевы, Агеевы, Амировы. Из города прибывали все новые репрессированные разных национальностей и профессий: токарь Степан Алешин, моторист Григорий Михайлов, боксер Абидис Джибинян, учителя Абашидзе с женой. Все они размещались в до сих пор пустовавших и набитых блохами и клопами квартирах.

Сейчас, после пятидесяти лет, трудно вспомнить и объяснить, почему и за что отбывали эти люди наказание наравне с нами. И все же об одном из них, об Алешине, расскажу. Он достоин того, чтобы написать о нем, о его, как нам тогда казалось, героическом поступке при тушении пожара, возникшего на МТС-нефтебазе, находившейся вблизи от мастерских и жилых зданий.

Тревогу объявили в полдень:

- Нефтебаза горит! - сообщали друг другу ремонтники и выбегали на улицу, прихватывая примитивные средства пожаротушения. Я выскочил из-под своего автомобиля и тоже помчался в сторону нефтебазы. Уже издали увидел факелом пылающую десятитонную цистерну с бензином и выезжающий с территории автобензовоз. Автобензовоз мы сообща быстро забросали песком и придорожной пылью, а когда ринулись к нефтебазе, дорогу нам преградил Семеныч:

- Назад! Назад! - кричал он, размахивая руками. – Назад, взорвется!

Это вмиг протрезвило нас. Мчавшиеся к нефтебазе люди начали отступать и в панике бросились врассыпную. Возле кузницы, у бочки с водой, я увидел Алешина, спокойно смачивающего кусок кошмы. К моему и всеобщему удивлению он промчался мимо Семеныча во двор нефтебазы и, вскарабкавшись по лестнице на пылающую цистерну, закрыл люк кошмой и потушил вокруг кошмы жалкие язычки пламени. Теперь мы видели его, сидевшего на люке, а из-под мокрой кошмы вырывался белый пар, как из паровозного котла.

- Вот это да-а-а! Вот это Степан! - удивлялись вокруг. – Ну, чем не герой! Столько горючего спас! Да не только горючего, весь поселок мог бы взлететь на воздух!

Я мысленно представил себе: "Взорвись эта десятитонная цистерна с бензином, следом начали бы гореть пяти-десятитонные две цистерны с керосином, и одна не меньшей емкости с лигроином, не говоря уж о смазочных материалах в стальных и деревянных бочках. Гореть чему хватило бы на все лето! Мастерская и жилые корпуса, в которых мы жили, пострадали бы точно. А что бы делали без горючего и смазочных материалов трактора и комбайны в колхозах? А что было бы с нашими немцами, уже мало-мальски прижившимися под крылом МТС? «И вообще... Подумать страшно.... Молодец, Алёшин! А ведь мог погибнуть сам!.... Ну, зачтут ему, наверно, там наверху, его героизм и вернут домой в Москву», - представлял я себе, как Алёшина вызовут в НКВД и поздравят с героическим поступком. Но сколько дирекция МТС не представляла на него материалы в НКВД и НКГБ о досрочном его освобождении, ничего не получалось, там были глухи. А как получил он десять лет каторги и пять по "рогам", сам Алёшин рассказал:

- Сидим однажды с друзьями у меня на балконе на одной из улиц Москвы, примыкающей к Кремлю, и пьем горилку. Было это перед самым праздником Первое Мая в 1937 году. Внизу, как всегда, готовились колонны москвичей к демонстрации, и вдруг милиция и кремлевская охрана начала освобождать нашу улицу и Красную площадь для проезда каких-то чинов. Мы, подвыпившие друзья, облокотившись на перила балкона, обсуждаем происходящее внизу:

- Наверно, какая-то иностранная делегация приехала?

- Да нет, наверно, покрупнее кто-то из Коминтерна!

- А может, сам Иосиф Виссарионович?

Пока мы обсуждали происходящее и допивали бутылку, внизу по очищенной от людей территории, в сторону Кремля проследовал коттедж автомобилей.

- Ну, вот видите, я же говорил, что товарищ Сталин едет!

- Надо же! Такая предосторожность! - сказал один из приглашенных друзей. - Кого боятся?

- Правильно, - сказал я. - Нужно ли разгонять людей. Если кто захочет, можно и отсюда, с балкона, бросить гранату или бомбу.

Ночью меня увезли на черном вороне в Бутырку, обвинив в подготовке покушения на нашего "дорого вождя". И в мыслях не было такого... Ни за понюх табаку получил восемь лет каторги и пять "по рогам." Отбыв срок на Колыме, я возвратился в Москву и решил прописаться. Но вместо прописки меня арестовали и этапом отправили сюда, на поселение, отбывать пять лет поражения, то есть право на голосование.

- Это все делают местные власти! Вот бы написать товарищу Сталину и нарочным отправить в Москву! - горячились не в меру ретивые головы. – Яша ж бывает в городе. Говорят письмо можно бросить прямо в почтовый вагон. Давайте напишем, и все подпишемся! "Нет, дорогие мои! Я уже однажды пробовал писать товарищу Сталину, до сих пор поджилки трясутся а при одном воспоминании о той ночи на 224-м участке в трудовой, мороз по шкуре," - подумал я про себя и молча удалился. А ему, Алёшину, так и пришлось отбыть в Уюке срок до конца.

(продолжение следует)

</div)


↑  1466