После армии числился я в передовых молодых механизаторах и слыл активистом потому, что пару раз на районных комсомольских активах говорил с трибуны без бумажки о действительно неплохой работе в нашей тракторной бригаде, поэтому все командированные молодые мужики из районного комитета комсомола, культуры и спорта считали своим долгом почтить мой дом своим посещением. Если не на ночь, то хотя бы перекусить на дорожку. Все эти уполномоченные и ревизоры очень охотно исполняли свои миссии в немецких колхозах: ведь у них, у немцев, одних колбас аж четыре сорта – белая, ливерная, копчёная, кровяная! Соления и маринады всякие. Ривелькухе – объедение, варенье из «немецкой» ягоды (физалис), а в русских совхозах никакой приятности – картошка с салом и дома надоели.

На сей раз гостем был секретарь райкома комсомола Пётр Гаврюшенко, пухлощёкий, говорливый, добродушный хохол. Была у него и более серьёзная причина остаться в селе на ночь: погода, как это в степи часто бывает, быстро испортилась. Уже к обеду резко потеплело, повалили крупные мокрые хлопья снега, и задул ураганный ветер. Пока кончил свои дела в колхозе, хляби небесные взбесились окончательно. Пускаться в дорогу в такой буран даже на «Козлике» – себе дороже. Иных таких смельчаков только весной находили, когда снег растает. Степняки это знают и без нужды судьбу не искушают. Пётр Карпович – человек неспешный и рассудительный: чего на ночь переться в эдакую страсть. Да и дом есть, где можно на мягком диване и на чистой простыне переночевать в тепле, просидев половину метельной, длинной ночи за щедрым столом и поговорить с рядовым комсомольцем, механизатором широкого профиля. Полезно, знаете ли, комсомольскому вожаку побывать в гуще простого народа, чтобы не понаслышке знать о его заботах и чаяниях. Мне постоялец тоже не в обузу: Петя человек интересный и в курсе всех районных и краевых новостей. Побеседуем.

В доме тепло и уютно. На столе потрескивает керосиновая лампа. В такую погоду электричество отключают, замкнёт – беды не оберёшься. Окна снегом залеплены. Поперёк улицы высоченные валы перемётов с вислыми зубчатыми гребнями. Ветер воет и чем-то о стену стучит.

Мы с Петей сидим на кухне вдвоём. Жена, собрав нам на стол, ушла в спальню. Ей скоро рожать, сидеть тяжело. Дочка давно спит. Мы с гостем пьём «Калгановую», закусываем «огиркамы з пэрьцем» и разными прочими вкусными заедками. Ведём уместные времени и обстановке разговоры, курим в открытую печную дверку.

Хорошо зажили колхозники. Налоги отменили, корову и нетель держать можно, мелкий скот. Хрущёв – толковый мужик. Культ разоблачил, людей почём зря больше не сажают. А как он американцев срезал! В космосе мы их уже обштопали и, по всему видать, по другим статьям тоже вскорости догоним и перегоним. «Держись, корова, из штата Айова!» А там, брат, и до коммунизма рукой подать. Заживём! Ну, будем! Хрум-хрум огурчиком. Вьюга воет, лампа трещит, льётся беседа. Да...

Слышу, жена зовёт. Захожу в спальню: «Пора мне». – «Ты что! В такую погоду и на тракторе в город не пробиться, а застрянешь, так и вовсе верная смерть!» - «Не надо трактор – поздно. Иди за Лангшей».

Эмма Ланг, заведующая нашим медпунктом, немка с Поволжья. Трудармию на Урале медсестрой в женском лагере отбыла. От многих баб верную смерть отвела.

Я вышёл на кухню: «Собирайся, Петро. Ночевать в конторе будешь – жена рожать собралась». «Генсек» вылупил соловые глазки: «Раньше думать надо..., не южное побережье...». – «Выметайся давай! Обойдёмся без почётного президиума». Петя жалобно посмотрел на меня, я кивнул, и он, не мешкая, быстренько собрал в портфель оставшуюся водку и закуску и был таков.

Я ринулся через заносы на конец села за акушеркой. Взопрел. Постучал в заснеженное окно. Сразу же появился тусклый огонёк и щёлкнул дверной засов. В сенях сбил с валенок и одежды снег. На кухню ко мне вышёл Ланг в белье и валенках. Уселся у плиты на табурет и закурил.

Он курил всегда, и ночью тоже. До войны закончил художественное училище и работал в Бакинском театре бутафором. В трудармии повезло – не в тайге загибался, а в тёплом цехе приклады для автоматов строгал. Сейчас в колхозе столярничает. При доме у него тоже закуток с инструментом и верстаком. Невестам сундуки для приданого мастерил и прочую нужную сельскому люду мебель. «Справно живёт. Золотые руки у мужика», - говорили о нём в округе.

«Не переживай. Баба у тебя крепкая, да и рожает не впервой. А моей в Ивдельлаге и на снегу роды приходилось принимать. Она ведь в Саратове у самого Соломона Вовси училась, а он ас высшего класса в этом деле был. Еврей – одним словом».

Пробились мы с Лангшей назад. Она сразу в спальню прошла. Я тоже, было, торкнулся, но меня вытолкали и заставили кипятить воду. Поставил на плиту бак с водой, подбросил угля. Из спальни только тихий, невнятный говор женщин раздаётся. Я придремнул у камелька. Вдруг слышу длинный стон и басовитый крик ребёнка. «Сын! Мужик!» – засиял я. Вышла Лангша, вытирая руки белой тряпкой. «Налей в таз воды, - и добавила, увидев мой вопрошающий взгляд, – девочка», - и ушла с тазом в спальню. «Ну и что? Сына через годик сообразим. Делов-то», – легко утешил я себя и, дождавшись разрешения, пошёл в спальню посмотреть-потрогать новорождённую и руки жены погладить.

Так появилась на свет Ира, ставшая «Средней». В сентябре 1962-го, действительно, родился сын, а после ещё одна дочь Нелли – «Младшая»...

А событие, о котором я вам рассказал, произошло 26 декабря 1960-го года незадолго до полуночи.

Ноябрь 2002