Светлана Фельде
Вена - это один из тех городов, которые я прозевала из -за любви.
Я почти ничего не помню о Вене, кроме твоего лица.
Правда, помню твое лицо тогда, а сегодня, спустя 11 лет, разве это ты?
Твоя младшая дочь разместила в Фейсбуке милое семейное видео — оказывается, пятьдесят лет назад ты с ее мамой так трогательно обменялся обручальными кольцами. Я смотрю на пожилую сухонькую полустарушку, которая полвека терпела твои бесконечные командировки, бесчисленные романы, на женщину, с которой ты никогда не ездил вместе в отпуск, не ходил по выходным на рынок за мясом, картошкой и малиной, как это делают приличные отцы семейства.
И мне жалко вас обоих.
И мне совершенно не жалко вас.
С фотографии на меня смотрят два очень пожилых человека, их лица похожи на тонкие выцветшие газетные листы, никакие реставраторы уже не смогут спасти унылые застывшие маски. Вы оба кажетесь мне воплощением несчастной семейной жизни. А может, мне просто очень хочется этого. Ведь со мной ты бы наверняка был безумно счастлив.
Я приехала в Вену в день смерти Моцарта. Простое стечение обстоятельств. Ты прилетал на следующий день, и у меня еще были целые сутки. Не сидеть же в номере. Хотя он и располагал: старый письменный стол, современная большая кровать и роскошная ванна, покрытые теплой желтой краской деревянные полы, доски скрипели при каждом шаге, и это было чудесно. Я купила шампанское и мандарины — еда влюбленных тридцатилетних эльфов.
Сало, хлеб и коньяк — еда влюбленных мужчин пятидесятилетнего возраста — ты всегда возил в рюкзаке.
Я могла бы сидеть в уютных кафешках, попивать горячий шоколад и ждать наступления завтрашнего дня, но мне приспичило в снег и холод ехать на старое городское кладбище святого Марка. Там два с лишним века назад в общей могиле с нищими и бродягами похоронили Моцарта. Могильщиков можно простить — разве знали они, кого забрасывали комками мерзлой земли. Теоретически можно было съездить на центральное городское кладбище — большое, чистое, не заросшее бурьяном и деревьями, заодно поглазеть на шикарную надгробную плиту бывшего зятя тогда еще не бывшего президента страны, из которой я уехала много лет назад. У зятя я некогда брала интервью. В памяти сохранилось круглое добродушное лицо и слегка расстерянный взгляд. Потом, когда его обвинили в наездах на тестя-президента и в убийстве двоих бизнесменов, я часто вспоминала это добродушное лицо. Впрочем, маньяки и убийцы - история знает примеры - частенько выглядели милейшими людьми. Но сейчас не об этом. На центральном кладбище есть памятник Моцарту, большой и красивый. Какая разница, куда сходить, можно к большому и красивому. Но мне хотелось туда, где бурьян и деревья, где свистит ветер среди покосившихся древних памятников. Прочувствовать, знаете ли, атмосфЭру.
АтмосфЭры было полно — через полчаса я промерзла насквозь, но продолжала упорно блуждать по тропинкам жутковатого места. И когда до посинения носа и рук остались считанные секунды, увидела черный указатель — идите туда, и придете к месту захоронения Вольфганга Амадея. По легендам, примерно в этом месте была выкопана братская могила для черни, куда свалили и тело композитора. Холодный белый ангел смерти на месте захоронения ледяным взглядом смотрел сквозь крепчавшую метель. Постояв минутвы две, я бегом понеслась к выходу, мне скорее хотелось в гостиницу, принять горячую ванну и ждать тебя, ждать тебя...
Твой самолет должен был приземлиться в венском аэропорту в восемь часов вечера. Но из-за непогоды рейс задержали до двенадцати ночи. Как каждый романтичный и влюбленный эльф, я придумала себе страшную историю: в самолете твое сердце пленила юная арфистка, которая, конечно же, только и мечтала о романе с пятидесятилетним женатым дедом, и ты даже и не подумаешь приехать в гостиницу, адрес которой я сообщила тебе заранее.
В час ночи кто-то тихо постучал в дверь, заплаканная и перебравшая шампанского, я открыла двери и повисла на тебе.
Какое это было счастье.
Мне казалось, это объятие не закончится никогда.
На следующий день в известном венском ресторане Розенбергер мы заказали кофе меланж и яблочный штрудель. По традиции в подарок - за заказанный кофе - нам достались кружечки с розочками. Яркие розочки на белом стекле. Мы пили из них коньяк, сидя на широком подоконнике гостиницы, болтали ногами и смотрели на памятник Моцарту в гостиничном дворике — скромный памятник из серого камня, со следами зелени от моха тут и там.
Я люблю тебя, — сказала я.
Это не новость, — ответил ты,сосредоточено протирая мои очки. У меня никогда при себе не было влажных салфеток.
Наверяка, в Вене были и другие достопримечательности. Но мне достались только эти: ты. Старая гостиница с теплыми досками желтого цвета. Стаканчики с розами. Ледяной белый ангел на старом кладбище святого Марка, тщательно высматривающий кого-то вдали. Может, Констанцию. Говорят, Моцарт был счастлив с ней. И она с ним. Им было хорошо вместе. Сначала. Ну, а потом начались обычные семейные мелочи: Констанция бегала от вечно хворающего мужа к молодому и крепкому Зюсмайру, ее бесили вечная нехватка денег и частые беременности, композитор изменял ей со своей прелестной ученицей. Может, жена и в самом деле медленно травила его ртутью, мстила за безденежье, за романы и непонятную ей связь с масонами. Может, спустя восемнадцать лет она пришла на кладбище в надежде вспомнить его лицо. Лица любимых, если их долго не видеть, почти невозможно восстановить в памяти, сколько ни прикрывай глаза. Сколько ни пытайся сосредоточиться. Ничего не получится.
Я уезжала первой. Мы молча наблюдали за кипучей жизнью аэропорта, украшенного рождественской мишурой, разглядывали красивую пару скандинавов. Оба высокие и крепкие, рядом с ними крутилась дочь лет восьми, она то пыталась повиснуть на ноге отца, то просила у матери попить. Наконец, объявили мой рейс, ты вернул мои очки, отполированные до блеска, к самолету приладился трап.