Крымская весна в середине лета – 7 часть (31.10.2020)


 

И. Шёнфельд

 

IV. ЧОКРАК

 

4.1. Русская мама

В моём ежедневнике значилось слово, записанное в путевой дневник одним из первых, ещё в вагоне поезда, с подачи кого-то из попутчиков – слово, ещё не обведенное у меня кружком, то есть ещё не познанное. Это слово было – «Чокрак». По прибытии в Керчь от Светланы Анисимовны, нашей хозяйки, я услышал множество легенд о Чокраке, о лечебных эффектах этого грязевого озера и об его незабываемой красоте. Не было случая, сказала Светлана, чтобы она, посещая родные края, не доехала до Чокрака, не возложила на себя несколько слоёв уникальной грязи и не увезла на память флакончик рапы литров на десять для поддержания здоровья вдали от родины. На психику озеро тоже имеет большое влияние, предупредила керчанка. Известен случай, когда немецкий лётчик Йозеф Бойс, пролетая над озером во время войны, был столь околдован его неземной, бело-розовой красотой, что от избытка чувств спикировал прямо в его середку (очевидцы, правда, видели ещё и советский истребитель поблизости, но тот улетел – видимо, чары Чокрака на более хладнокровного русского пилота не подействовали).

Живительная сила чокракской грязи оказалась столь чудодейственной, что Бойс, не успев умереть в грязи, снова ожил. Облепленного лечебной грязью, его вытащили на берег гостеприимные местные татары и выходили окончательно с помощью топлёного жира и войлока – рецепта, завещанного своему народу самим Чингисханом. Мало того, что Йозеф Бойс выжил благодаря чокракской грязи и татарскому жиру с войлоком – под мощным влиянием Чокрака на всю жизнь осталась и психика Йозефа. Он пережил войну, вернулся в Германию и стал художником-модернистом. На всех своих картинах он изображал лишь чокракское озеро, причём использовал в своём творчестве только два материала – топлёный жир и войлок.

 

Вот это-то знаменитое озеро Чокрак, имеющее столь могучее влияние на тело и душу человека, я и вознамерился посетить во что бы то ни стало до того, как в кармане моём поселится обратный билет до Москвы.

Любая романтическая затея реализуется либо за счёт собственного авантюризма, либо с помощью туристического агентства. Мы предпочли второй вариант.

Нужное нам турбюро на тонкой ножке обнаружилось прямо возле центрального автовокзала. Таких пёстрых, грибовидных «турбюро» было здесь натыкано множество. Они представляли собой цветастые пляжные зонтики, под которыми сидели разморенные до приветливости женщины с шариковой ручкой в одной руке и тетрадкой в клеточку – для внесения в список экскурсантов – в другой. «Тургрибочки» эти были в основном тематические: один собирал группу туристов на озеро Чокрак, следующий – в Аджимушкайские каменоломни, кто-то – в античные городища, на грязевые вулканы, в заповедник Казантип: вокруг Керчи есть на что посмотреть. Агентства-«дальнебойщики» легко было узнать по дополнительным столикам, украшенным проспектами и рекламными листочками. Тут уже торговали «Ласточкиным гнездом», винно-дегустационными погребами «Массандры», мысом «Фиолент», пещерным городом «Мангуп-Кале» и водопадом «Джур-Джур».

Промеж зонтиков-грибов бродили сосредоточенные парни, подносили перегретым женщинам питьевую воду во избежание тепловых ударов и забирали у них выручку от греха подальше. Вся выручка, разумеется, имела наличное денежное выражение, чеки «Барклай-банка» и долговые расписки здесь не принимались. В свою очередь, денежное выражение это имело форму стопроцентной, неподтверждённой предоплаты. Гарантией внесённого платежа служило лишь устное предупреждение туроператорши: «Пожалуйста, не опаздывайте. Автобус больше пятнадцати минут ждать не станет». Честный европеец, привыкший никому не доверять, при таком подходе к бизнес-услуге почесал бы, пожалуй, свою ароматную, помытую „шварцкопфом“ дыню (в переводе на русский язык – «репу»), и предпочёл в пещерный город «Мангуп» без личного адвоката и охраны из трёх бойцов «Иностранного легиона» не соваться. Но мы, русские люди, цену деловому слову знаем. Эта цена может стать очень дорогой в России даже при обмане на сто рублей, ибо редко чья жизнь стоит сегодня дороже – дорогие представители общества, они уже все в Англии от гнева народного попрятались, или на «оффшорских островах», где их чёрта с два достанешь без атомной бомбы...

 

Ни на миг не усомнившись в честности местных турагентов, мы уплатили за оздоровительную экскурсию приблизительно двадцать евро в пересчёте на валюту европейских ценностей, и утёрли трудовой пот с лица: порядочному курортнику положено в это время лежать в тёплой воде, а не мусолить усталые купюры на асфальтовой жаре. Конечно, пряча бумажник, пришлось для воспитательного порядка пробурчать, что за такие деньги, мол, можно доехать от Брянска до Москвы на скоростном «экспрессе» и вернуться обратно, попив в вагоне чайку с лимоном из фирменного стакана РЖД. Но справедливости ради: то Москва, а то – Чокрак. Бегая по Москве, здоровье катастрофически теряется, а сидя в чокракской грязи – наоборот, семимильно прибывает. Есть разница? То-то же... Так что, если по-честному, то двадцать евро за здоровье на целый год – это считай, что даром.

 

В назначенный день, в тот час, когда южное солнце уже начинает раскалять песок на пляжах, мы в условленном месте, с пунктуальным опозданием автобуса на полчаса, погрузились в экскурсионную маршрутку, явно снятую с городских рейсов ради империалистических супердоходов. При этом микроавтобус оказался ещё и переполненным. Но поскольку ехала в основном молодёжь не старше шестидесяти и в отличном настроении, то без особых скандалов разместились все. Жизнерадостность любителей лечебной грязи наводила на оптимистический вывод: у российского народа ещё достаточно сил и здоровья, чтобы бороться за своё здоровье.

Раскачиваясь на естественных неравномерностях сначала городских, а потом и загородных дорог, мы помчались в сторону Азовского моря на крейсерской скорости в шестьдесят километров в час. При этом мы достигли посёлка Курортное (правильное фольклёрное название его – «Русская мама», с ударением на последней букве; картографическое же обозначение этого посёлка – «Курортное» – не всякому местному жителю даже и известно), расположенного в 16 км от Керчи, уже через сорок шесть минут, пятьдесят две секунды, что оказалось побитым собственным рекордом, сообщил нам наш гид, по имени Алексей.

Итак, нас сопровождал экскурсовод, молодой, интеллектуальный человек с повадками школьного учителя истории, подрабатывающего на каникулах. При этом чувствовалось, что Алексей любит свою Керчь до потери пульса. Все даты, факты, имена и исторические события, которыми голова его была набита под самую крышку, преподносились им очень персонализированно, как будто он сам во всех этих событиях принимал личное участие. Например, он рассказывал: «На тех склонах, вон там, за балкой, где Тохтамыш гонялся за Мамаем, я в детстве катался на лыжах. О, тогда тут снега бывали могучие, даже пролив замерзал, хотя и не надолго...». Или: «Видите тот холм? На нём, если забраться на вершину, то ещё руины можно увидеть, совсем уже древние. Так вот: там располагался в третьем веке до нашей эры оздоровительный центр типа профилактория для белых рабынь, доставляемых разбойниками всех мастей с севера и востока. Купейных вагонов тогда не было, и рабыни прибывали в Пантикапей в крайне плачевном состоянии. А товар этот был дорогой, для азиатских гаремов сравнимый по стоимости с сегодняшними «роллс-ройсами» и шестисотыми «мерседесами». Вот с помощью озера Чокрак этих красавиц и доводили до высшей кондиции перед невольничьим рынком. Между прочим, в районе тех развалин мы в студентах тоже оздоравливающие пикники устраивали. И красавицы у нас тоже были, но, разумеется, уже другие, на пару тысяч лет помоложе. Хотя в Чокрак и эти наши сигануть норовили, чтобы ещё красивей стать и подходящего столичного султана себе потом подцепить...».

Как хороший учитель, Алексей не только говорил сам, но и привлекал к работе класс, то есть, пардон, подопечную группу экскурсантов.

– Вас, кажется, Таня зовут, девушка в зелёных кроссовках?

– Кого, меня? Нет, Юля.

– Прошу прощения, Юля. Не знаете ли Вы, чем отличается Таврия от Тавриды?

Юля не знала, и Алексей подробно объяснял нам это, причём так, будто он лично вводил в оборот эти названия. Или, в другой раз:

– Мужчина в сомбреро, скажите пожалуйста,– (это относилось ко мне, сидящему в проходе на перевёрнутом ведре в «стетсоне» с надписью «Чёрное море» от Виктора Матвеевича с горы Митридат), – вы не знаете случайно, по какой такой причине распалось Тмутараканское княжество?

– Понятия не имею. Деньги кончились?

– Про деньги не знаю, но ответ в целом правильный, на пятёрку. Потому что этого пока ещё никто не знает, надо копать дальше, на следующий год я уже записался в археологическую экспедицию...

Но не только сообщал нам керченский историк Алексей отдельные подробности из личной жизни пантикапейских правителей, которые могут быть известны лишь местным жителям, причастным к региональным сплетням. Он делился с нами и сокровенными легендами своего края. Так, указав рукой на восток, на холмы, за которыми уже должно было синеть Азовское море, он сказал:

– За теми холмами – отсюда не видно – стоит часовенка на месте бывшего Катерлезского монастыря имени святого Георгия-Победоносца. Лет сто пятьдесят тому назад воздвигнуть храм на этом месте попросил сам... Георгий-Победоносец! Это было так: пастух из ближней деревни у подножия холма выгнал как-то овец на пастбище, и вдруг увидел на вершине холма незнакомого всадника на белом коне. Спустя год в тот же день и час всадник явился снова. На третий год пастух, дабы его не записали окончательно в умалишённые, прихватил с собой свидетелей-стариков, которые своими собственными глазами убедились, что всадник и впрямь имеет место быть, правда, в этот раз он явился людям не верхом, а стоя рядом со своим конём. Делегация двинулась вверх по горе, но воин исчез, не дождавшись парламентариев, и лишь оставил после себя на большом валуне вдавленные в камень (!) следы конских копыт и человеческих ног. А ещё на камне лежала икона с изображением святого Георгия-Победоносца. Немедленно привели на святое место главного настоятеля центрального храма из Керчи, и опытный в такого рода делах батюшка расшифровал для своих чад во Христе мессидж святого Георгия так: тот желает, чтобы на данном месте был возведён храм в его честь. В старые времена, когда не было ещё Владимира Вольфовича, умеющего всё объяснить и надоумить, и не было президента Обамы, которого можно было бы спросить и сделать потом наоборот, чтобы было правильно, приходилось верить только священникам. Да и вообще, отношения между живым народом и всякого рода домовыми, лешими и привидениями были намного ближе, проще и душевнее сегодняшних, замутнённых всякими учёными теориями о параллельных мирах, летающих тарелках и зелёных человечках. Привидения в жизни людей были такой же неизбежной и неизводимой реальностью, как клопы и судебные приставы, причём духовный авторитет этих виртуалов потустороннего мира был весьма высок, а средний образовательный уровень окрестных жителей – моряков, камнетёсов и воспитателей овец – напротив, удручающе низок, поэтому сбор средств на новый храм начался незамедлительно.

Храм был построен в 1857 году, и на базе его возник Катерлезский (Катерлез в переводе с крымско-татарского означает «всадник на коне») мужской монастырь имени святого Георгия-Победоносца. Но именно потому, что не было ни Вольфовича, ни Обамы, что-то пошло наперекосяк. Монахи дрались, пьянствовали, нарушали монастырский устав и достали церковные власти своими скандалами до такой степени, что мужской монастырь был расформирован и на его месте учреждён женский. Но – невероятно, но факт! – склоки и свары вспыхнули и среди монашек с не меньшей силой, и продолжались вплоть до Великой Октябрьской Социалистической Революции. Большевики в монашеских дрязгах разбираться не стали, а разогнали к козлам рогатым весь их молельный шалман, послушниц же приставили к созидательному труду на светлое пролетарское будущее. Монастырь попытались было преобразовать в учреждение народного образования, но и это получилось плохо: теперь уже в его стенах дрались между собою школьники и учителя, а также учителя со школьниками и наоборот. Никто не понимал, откуда растут гносеологические ноги у этого агрессивного чуда. Но надо отдать должное большевикам: они со всякой чертовщиной предпочитали не связываться, будучи сами частью её и зная её непредсказуемость. «Нет человека – нет проблем» – это один из главных тезисов ленинизма. Следуя этому принципу в расширительном плане, большевики взорвали Катерлезскую церковь вместе со всеми пристройками, а под камень со следами присутствия Георгия-Победоносца заложили отдельный заряд...

–... Но часть камня с явным отпечатком конского копыта сохранилась, – сообщил нам Алексей, – мы со школьниками даже форму с него сняли с помощью жидкой глины. Получилось вроде бы ничего, хотя след больше на коровий оказался похож. Но это ерунда: Георгий-Победоносец на коровах никогда не ездил...Теперь, в последние годы храм постепенно восстанавливается силами верующих энтузиастов,– заключил Алексей,– часовенка уже стоит, по мере поступления средств планируется восстановить Катерлезский храм в первоначальном виде, и монастырь тоже...

– А если монахи снова драться начнут? – поинтересовался кто-то из туристов.

– Ну, не знаю. Тогда, наверное, в школу «кунг-фу» придётся его преобразовывать...

 

«Вот оно! Вот оно! – подумал я, – вот где заяц-то зарыт, чьи уши над лесом торчат! Местный священник изначально неправильно интерпретировал пожелание доблестного воина-змеекола Георгия-Победоносца! С самого начала надо было на том месте не алтари возводить, а крепость строить, или пороховой завод, или хотя бы казармы для морской пехоты. А по сегодняшнему дню – пусковую шахту баллистических ракет! Мудрый воин Георгий наверняка знал наперёд из своих параллельных сфер, каким путём оптимальней всего достигается мир и сохраняется родная земля. А храм тоже пусть будет! Рядышком. Чтобы за возродившегося в новом обличьи Георгия Нуклеаровича-Победоносца молиться.

Небось, в таком возрождённом присутствии грозного воина у любого драчуна охота пропадёт драться. Эх, не было, не было тогда нашего Вольфовича в Керчи, он бы вовремя подсказал что нужно срочно сделать для охраны русского мира...».

 

Я собрался было поделиться своими последними соображениями с историком Алексеем, но тут впечатление более яркого порядка поразило моё воображение: на склонах плавного кургана, мимо которого мы ехали, я увидел пасущихся коров. Если учесть, что трава, которую они ели, представляла собой абсолютно высохшие пучки, трескучие как прошлогодние макароны и порохом взрывающиеся под ногами, то возникал вопрос: откуда берётся то вкуснейшее молоко, которое мы покупаем по утрам у местных жителей? Этот вопрос я и задал Алексею. Экскурсовод уставил на меня взгляд, полный задумчивого изумления, а затем сказал: «Да, и в самом деле... то есть что молоко вкусное и белое, в этом я не сомневаюсь... ваши коровы там, на севере, едят зелёную, сочную траву, а молоко всё равно вкусное и белое, а не зелёное... не это странно, а то, что я никогда не видел в степи коровьих лепёшек. А ведь они должны быть, раз коровы едят? Логично? Отсюда вывод: наши крымские коровы – безнавозные. Они усваивают корм на все сто процентов. И это не особенность породы, скорей всего, а особенность наших степных трав. Приведи сюда ваших коров – и они, пожалуй, тоже станут безнавозными... А может быть, это и кормовая мутация, трудно сказать... Какая замечательная идея, какой интересный может получиться эксперимент!...», – я уже ясно видел рождение в глазах Алексея нового, грандиозного плана исторического масштаба.

– Коровы нынче очень дороги на севере, – на всякий случай предупредил я школьного экспериментатора, но в этот миг мы как раз въехали в Русскую маму, и Алексей вынужден был отвлечься. Он стал объяснять экскурсантам откуда взялось это странное название – «Русская мама» с ударением на последней букве.

Якобы лет сто назад прибыли в эти места русские старообрядцы из Турции, преследуемые там за веру, и поселились у воды, соблазнённые азовскими осетрами и стерлядями, которых они полюбили с первого взгляда и от всей души. И была среди них одна старая женщина, умевшая вправлять суставы и заговаривать зубы. Она явилась очень кстати, ибо озеро Чокрак лечит всё, кроме зубов, что проверялось и перепроверялось местным татарским населением на протяжении многих веков: кроме язв во рту, чокракская грязь никаких других полезных эффектов не производила. Надо ли удивляться, что к старообрядцам немедленно выстроилась стонущая очередь, и каждый в ней жалобно взывал: «Русская мама! русская мама!..» (у кого болели зубы, тот знает, как громко стонется в таких случаях), имея в виду ту старую женщину, умеющую снимать боль одним лишь ласковым шепотом. – „Оттуда и пошло название всего посёлка, – заключил Алексей и добавил: И ничего дурацкого я в этом не вижу, уважаемая Юля. В России такого рода имён полным-полно. «Молодой туд», например, в Тверской области тоже пошёл от помещичьего крика «Молодой тут!», когда папа обнаружил сына-жениха, прячущегося от невесты за дубом во время свадебных игрищ. Остальным послышалось «Молодой туд», и место это так и прозвали, и оно со временем превратилось в официальное название посёлка“.

– А почему тогда ударение делается на последнем слоге? – спросила упрямая девушка Юля в зелёных кроссовках.

– Ну, потому, прежде всего, что стонали в очереди в основном по-татарски, а не по-русски. А почему татары кричали по-французски «мама» вместо русского «мама» - это уже вопрос посложней, это уже вопрос к лингвистам. Возможно, потому, что западные ценности дошли до татар чуть раньше, чем до новгородцев и вятичей, поскольку крымские татары располагались всё-таки чуть ближе к Парижу, чем русичи, и с этим фактом трудно спорить...

– А почему тогда на карте написано «Курортное», а не «Русская мама»? – склочно продолжала настаивать Юля.

– Это надо у наших умных властей спросить,– раздражённо ответил Алексей, – я тоже за историческое название «Русская мама». Но, видно, какому-то официальному идиоту показалось, что заманивать туристов в стандартно звучащее «Курортное» будет надёжней, чем посылать их на «Русскую маму» – как бы самого не послали в ответ по похожему адресу...

 

Русская мама оказалась местом особенным и примечательным – здесь как будто наложились и смешались, прежде чем замереть под солнцепёком, разные времена и пространства. Что-то было тут от лермонтовской Тамани, что-то – от батьки Махно на обеденном перерыве, а что-то и от великого Куинджи с остатками нескольких красок на его гениальной палитре – белой для стен домов и заборов, синей для проблесков Азовского моря между домами, чёрной для коротких теней возле заборов и зелёной для крымских лохов серебристых, похожих на русские ивы и торчащих тут и там безо всякого порядка, как лохам и положено торчать. Ещё понадобился бы Архипу Ивановичу серо-жёлтый цвет для изображения уличной пыли, телеграфного столба возле автобусной остановки и спутниковых антенн, напряжённо вглядывающихся в южные горизонты в поисках тухлых американских блокбастеров – для приморских любителей западного комфорта, разумеется.

 

По сумме впечатлений легко можно было себе представить, что вот-вот выскочит из боковой кривой улочки Михаил Юрьевич Лермонтов на трёхколёсном мотоцикле и помчится в сторону Генеральских пляжей вдогонку за своим вдохновением. Или вывернет из-за угла тачанка с чёрным флагом украинской повстанческой армии и начнёт нас расстреливать из пулемёта. Но им нас не взять, потому что мы так петляем по дороге, объезжая ямы, и так резко приседаем в них, а потом подскакиваем, пропуская вражеские пули под собой, что попасть в нас просто невозможно. Это понял и самый младший из наших экскурсантов, шестилетний Платоша в тельняшке, с капитанской фуражкой на голове. Всю дорогу он увлечённо осваивал новенький автомат ППШ с трескучими пистонами, и вот теперь, попав в отчаянную переделку на центральной улице Русской мамы, автомат этот пригодился, наконец: Платоша поливал наших общих врагов длинными очередями и возбуждённо кричал «Уррра», явно пугая петлюро-бандеровцев очень ещё молодым и оттого особенно грозно рррокочущим звуком «эр-р-р».

После того, как все враги впереди были повержены и автомат у рыдающего от избытка чувств Платоши изъят как выполнивший свою функцию, экскурсионный автобус остановился у магазина – кажется, единственного в этой замершей под солнцем, пыльной куинджиевской местности. Алексей предложил туристам закупиться, если кто-нибудь чего-нибудь забыл взять с собой. Следующие пять часов, предупредил Алексей, там, наверху, на Генеральских пляжах торговых точек не будет.

Магазин, перед которым мы остановились, имел размеры примерно метра три на четыре и назывался «Торговый центр». Основной товар торгового центра представляли собой арбузы, которые возлежали горкой снаружи, под тентом. Двери магазина были распахнуты настежь, и внутри нечётко просматривались другие товары повседневного спроса: сникерсы, бутылированная вода, сигареты и хлеб. Ещё там стоял поющий двухкассетник фирмы „Akai“, но он, очевидно, принадлежал хозяину, похожему на сутулого, прожаренного на углях сутулого грача в красной бейсболке, который в данный момент переминался, почёсываясь, возле своих арбузов и оценивающе разглядывал наш автобус. Алексею он коротко кивнул, и в этом кивке угадывался давно налаженный мелкий бизнес. От нашей бригады вышел купить арбуз только пузатый Юрий Павлович, ехавший на грязелечение в одиночку, без женщины, и потому швырявший деньгами направо и налево (он и возле автовокзала, перед отправлением автобуса ухитрился купить неизвестно где три «хот-дога» и уже успел их съесть без запивания, пока остальные, развесив уши, слушали басни про святого Георгия).

Мы поехали дальше, мимо разочарованного владельца торгового центра, мимо белых домов, мимо железных ворот, мимо объявлений о сдаче жилья. Объявления эти были все разные – то фиолетовым фломастером по картону, то отпечатанные на принтере семьдесят вторым кеглем, штифтом «Arial» красного цвета, то мелом по рыжему металлу ворот – и все с разными формулировками, одна другой соблазнительней:

«СДАЕТСЯ: вода удобства удочки»; «КОМНАТА WC TV» - это уже для курортников с запросами, владеющих иностранными языками, или в расчёте на отмену санкций и на будущих иностранцев, тяготеющих, как известно, к особому комфорту; «ПОКА СВОБОДНО Туалет, Душ, Яблоня»; «ЗДАЮ МОРЕ ТЕЛЕВИЗОР два мягких дивана наверху». К каждому объявлению приписан был номер мобильного телефона. Эти номера толстый Юрий Павлович, тесня соседей безмерным пузом, снимал на мобильник: не иначе – готовился к грядущим кутёжным отпускам. Самым лаконичным из всех замеченных реклам было объявление чёрной краской поперёк крышки стола, поставленного на бок возле калитки: «МОРЕ, КАНДЕЦ».

Смешливая блондинка Таня, увидя эту странную рекламу, спросила Алексея, хохоча:

– А что, «кандец» на местном наречии означает что-то типа, «зашибись», или наоборот, это что-нибудь плохое?

Алексей нахмурился и задетым за живое тоном объяснил пересмешнице:

– «Море» – означает «с видом на море», а «кандец.» означает «кондиционер». На местном наречии, уважаемая курортница Таня, иностранные слова пишутся иногда по югославскому принципу: «пишу как слышу». Так что не сомневайтесь: море тут отличное!

 

Как бы в подтверждение этих слов автобус выскочил на пересыпь – насыпную дорогу, соединяющую «Русскую маму» с холмами Монастырского хребта и Генеральскими пляжами – и справа по курсу вспыхнуло синим пламенем Азовское море в белоснежных кружевах прибоя. Море было настолько ослепительно синим, что на фоне этой синевы блекла даже синева самого неба, отдавшего, казалось, всю свою синеву этому прекрасному морю внизу.

А слева от дороги широкую чашу, замкнутую с трёх сторон жёлто-серыми холмами, заполняло бело-розовое, соляное озеро Чокрак. Берег озера со стороны дороги выглядел неопрятно: красивая соляная корка была здесь взломана по всему побережью, и прибрежье лоснилось безобразными, рваными чёрными пятнами с грязными разводами. А, собственно, какими же ещё должны были они быть, эти разводы, коли всё озеро является грязевым? В общем, это и была та самая легендарная целебная точка на усталом теле голубой планеты, и мы были уже рядом с ней.

Прежде чем выпустить нас из автобуса, Алексей провёл последний ответственный инструктаж. Он ещё раз повторил, что грязь является исключительно активной субстанцией, состоящей из четырёх компонентов в оптимальных, самой природой составленных пропорциях: сероводородных подземных источников, ценнейших минералов из грязевых вулканов, морской воды и радоновых газов. Всё это образует два уникальных лечебных материала – густую грязь и жидкую рапу. Первым лечат суставы, ишиасы, радикулиты и прострелы, вторым выглаживают морщины и обновляют кожу до младенческой.

– Но! – строго предупредил нас Алексей,– сердечникам, гипертоникам, беременным и онкологическим больным грязь категорически противопоказана.

– Короче, грязь эта нужна только здоровым,– заключила склочная Юля в зелёных кроссовках.

– Да, здоровым, чтобы стать ещё здоровей,– отпарировал Алексей,– и красивым, чтобы стать ещё красивей, и тестостеронным, чтобы стать ещё тестостеронней, и всем согбенным от непосильного труда, чтобы разогнуться...

– ... Ага, перед смертью, – пробурчала склочная Юля, не столько в порядке здоровой полемики, сколько для того, чтобы последнее слово осталось за ней.

продолжение следует

продолжение следует

 

 

 

 



↑  482