Н. Косско
Из книги "Как сквозь пальцы песок…“
(„Wie Sand zwischen meinen Fingern…")
Се ля ви
А потом вообще все пошло-поехало, закрутилось, как в калейдоскопе…
− Мама, − наша старшая незаметно зашла в мою комнату и встала у меня за спиной, − мне тебя спросить надо…
- Очень надо? - пытаюсь отшутиться я.
- Очень, очень, – тон серьезный, голос грустный и сама какая-то потерянная. Меня охватывает беспокойство:
- Что-то случилось?
- Да нет, - спохватывается она, - да не волнуйся ты, сразу в панику бросаешься! Ничего не случилось, только вот… у тебя же много русских знакомых, да?
Я удивленно вскидываю брови:
- Да уж, немало…
- Вот! И ты... ты могла бы познакомить меня с русскими ребятами, девчонками и парнями…
- ???
- У меня все хорошо, ты не волнуйся, - но волновалась, кажется, больше она, чем я, - понимаешь, мне с э т и м и, - меня насторожил тон, каким дочь произнесла слово «с этими» - мне с этими, здешними.. не интересно, я хочу к своим, чтобы все было, как раньше...
- «Как раньше» – это когда? – переспросила я, прекрасно понимая, что имеет в виду дочь.
- Сама знаешь, - она потупилась и замолчала.
- Так когда это – раньше? - не сдавалась я.
- Раньше... - начала она и прошептала. − Ну там, дома, − и заплакала.
Слова дочки ножом полоснули по сердцу. Выходит, все эти пять лет ее гложет тоска по бывшей родине, которую считает «домом», а я ничего не замечала... Более того, я частенько сокрушалась, видя, как мои девочки все больше растворяются в немецком обществе, сторонятся «русских», стремительно забывают язык, отклоняя все русское и некритично принимая на веру все немецкое, западное. Я уже привыкла к тому, что в доме постоянно звучит немецкая речь подруг и поклонников девчонок, гремит немецкая, в худшем случае, английская поп- и рок-музыка, с беспокойством отмечала, что на книжных полках в их комнатах растет число немецких и английских книг, а русские сиротливо пылятся в сторонке. Все это навевало грусть и тоску, вызывало тревогу, но никакие увещевания не помогали – дети семимильными шагами интегрировались, безжалостно оставляя в прошлом «другую жизнь на другой планете».
И вот теперь... Теперь я пожинала плоды своей беспечности и опрометчивого решения, когда, приехав в Германию и увидев отношение немцев к иностранцам, выбрала местом жительства небольшой городок под Кельном, где тогда жили только немцы. Мне не хотелось, чтобы мои дети повторили мой печальный опыт изгоя, когда я была фрицем и фашистом. Поначалу мой расчет, казалось, оправдывался: девчонки быстро освоились, выучили немецкий, обрели много друзей в гимназии, словом, чувствовали себя, как рыба в воде. Так мне казалось. И вот нате вам...
Надо было что-то предпринимать. Выходцев из СССР я знала много, но вот чтобы среди них были сверстники моих девочек, я бы не сказала. Но на все есть промысел Божий, и в конце концов в одной из командировок я познакомилась с группой студентов из Бонна и Кельна, а там уже дело было за ребятами, которые, увидев фото моих девчонок, немедленно напросились в гости. Это были умные, начитанные, открытые и веселые мальчики и девочки, и я с удовольствием наблюдала за тем, как они, словно играя в пинг-понг, перебрасывались шутками, прибаутками, цитатами из русской литературы, как открыто шутили и смеялись – иногда мне казалось, что я снова среди моих студентов и мы готовим очередной «капустник».
И если старшая быстро влилась в эту компанию, то младшая... Безнадежный случай: по-русски она говорила, переводя, тщательно и с трудом подбирая слова, и никак не могла понять, что же смешного в их шутках. Я понимала, что она уходит, что она уже ушла из «той жизни» и жила в новой. «Может, так лучше?» - червь сомнения снова начал грызть меня изнутри.
... Свадьба нашей старшенькой была замечательная, тоже своего рода «капустник», ребята старались вовсю, и все было, как в песне: «Был жених серьёзным очень, а невеста ослепительно была молодой…»
Но промысел Божий на этом не закончился: проверяя документы для подачи в загс, жених и невеста сравнили свои данные и пришли в неописуемый восторг: оказалось, что они родились в один и тот же год, в один и тот же месяц (с разницей в три дня!) и в одном и том же роддоме! То есть они практически уже тогда познакомились! И надо было им приехать в Германию, чтобы тут снова встретиться! Все-таки самые интересные истории пишет ее Величество Жизнь!
Три мальчика и девочка
Жизнь не стояла на месте, а неумолимо ускоряла свой бег - стремительно сменялись события, вслед за старшей под венец повели младшую, которую окольцевал француз, и наша семья стала по-настоящему интернациональной.
Такова се ля ви: не успеешь опомниться, как уже проходит молодость и седеют виски. А между тем ты еще не увидел и сотой доли того очарования, какое жизнь разбросала вокруг. Для меня главным очарованием в эти годы был первый внук, маленькое чудо, сумевшее завладеть всеми моими помыслами, ставшее смыслом моей жизни: я проводила с ним каждую свободную минуту, после работы заезжала за ним, чтобы услышать:
- Баааба присла, баааба! Бабе едем! На бабиной масине!
А когда он, с тревогой заглядывая мне в глаза, спрашивал:
- Бабе едем? Нет - домой? - сердце было готово было выскочить из груди и слезы наворачивались на глаза от счастья. Он любил повторять, что он «бабин патан» (бабин пацан).
А дети не ленились, «накидали» мне этого счастья полный дом, только успевай поворачиваться! Я все чаще стала думать об уходе на пенсию, но гнала эту мысль прочь: как же без любимого дела? Я не могла себе представить, что расстанусь с «Немецкой волной». Но помог случай: после падения железного занавеса, с перестройкой и гласностью в СССР в нашу редакцию вереницей потянулись бывшие советские журналисты, работавшие ранее в Бонне, те самые, кто поливал грязью и нашу страну и, в частности, нашу радиостанцию – «вражий голос», и нас, работавших там журналистов. Их привечали, давали заказы, потом некоторых даже приняли на работу. Мы, «старожилы», поражались, не понимая тактики руководства, но, может, кому-то льстило, что повергнутый враг стоит у него на пороге с протянутой рукой, а, может, эти журналисты действительно, как утверждал наш шеф, обладали нужной, только им доступной информацией и журналистским опытом?
В любом случае, было во всем этом что-то нечистоплотное, недостойное, противоречащее моим представлениям о морали. Впрочем, о чем это я? О какой морали может идти речь, когда люди поступаются принципами, сдают своих и переходят на сторону противника только потому, что там сытнее и теплее? Хотелось бы спросить: а как же пресловутая «тарелка чечевичной похлебки», которой нас, желавших выехать в ФРГ, в свое время попрекали в СССР? Но разве они ответят? Они же ничтоже сумняшеся готовы были и за меньшую порцию продать своих бывших хозяев.
По моим убеждениям, сажать в одну клетку хищника и его жертву было противоестественно и аморально, а поскольку ничего нельзя было изменить, я решила, проработав на «Немецкой волне» девятнадцать лет, уйти на пенсию.
В последнем интервью, в котором я прощалась со слушателями, ведущий спросил, что я собираюсь делать на заслуженном отдыхе со своей неуемной энергией и смогу ли чем-то заполнить вакуум свободного времени, которое у меня теперь появится. На это я ответила:
- Никаких проблем! Я буду путешествовать, читать... Вы представляете, сколько книг еще не прочитано, сколько стран не увидено, все это я теперь постараюсь наверстать... И потом, у меня же внуки - три мальчика и девочка – представляете, какое поле деятельности передо мной открывается?
Я говорила вполне искренне, была уверена на сто процентов, что так оно и будет. Просто я не думала тогда о множестве синдромов, которые с годами войдут в мою жизнь: о синдроме пенсионера, например, когда ты вдруг не знаешь, что делать с этой безграничной свободой, с избытком времени, которого тебе всегда так не хватало прежде. Друзьям и знакомым не до тебя, у них свои заботы, одни ушли в мир иной, другие заняты собой, своим здоровьем и семьями, а есть и такие, кто с трудом вспоминает твое имя. Путешествия? Тоже как когда: то не хватает денег, то здоровье не позволяет. Остаются книги – русские, немецкие, английские, иногда болгарские, но и они не помогают справиться с чувством ненужности, абсолютной, как тебе кажется, бесполезности, будто вышел ты из поколения «лишних людей».
И ты все чаще задумываешься над феноменом времени. Ведь было в детстве такое ощущение, будто время тянется, как резина, ползет медленно, черепашьими темпами, будто невидимая рука нажала на тормоз и не хочет его никак отпускать. А ты торопишься, очень торопишься стать взрослым, мечтаешь, рвешься вперед и ввысь - во всяком случае, в мечтах - и не замечаешь, как время постепенно, исподволь ускоряет свой бег. И ускользает, как ящерица.
продолжение следует