Повесть
К. Шифнер
Любовь - туман
Анжелика пообещала зайти ко мне вечером. Опасаясь, что дочка решила продолжить операцию по выбиванию денег на шубку, я мимоходом поинтересовался, не связан ли её неожиданный визит с какой-то особой целью.
– Па, ну, что ты? Напугала я тебя? Успокойся, пожалуйста. Просто хочется немножко оттянуться. Да, кстати! Мы с Алёной придём. Она прочитала, подумать только, от корки до корки твою книгу! И хочет обсудить с тобой какие-то вопросы. Так что - жди вечером.
- Интригуешь, наверное, дочка?
- Готовься – придём обязательно.
Я решил не изощряться особенно, а попросил соседку наготовить побольше пирожков: с мясом и рисом, с яйцом и зелёным луком, и с яблоками. Огромная эмалированная чаша полнилась горячими пирожками, запах которых доносился из кухни в зал. Не успел я управиться, как в прихожей послышалась соловьиная трель. Явились мои гости.
Обе рослые, стройные, в одинаковых синих джинсах и черных кожаных куртках. Они и отличаются-то всего причёсками: у Анжелики светлые, распущенные ниже плеч волосы, а у Алёны смолисто-чёрные и такие же длинные.
Когда я внёс огромную чашу с пирожками в зал, где уже устроились на креслах девчата, меня оглушили возгласом:
- Ура-а-а!
Эти две женщины удивительно похожи не только внешностью, одеждой, взглядами, но и судьбами, имея за плечами и опыт любви, и разочарования, и замужества и развода, и снова любви, и снова разочарования.
- У меня есть предложение, - заметно оживилась Анжелика. - Такую еду нельзя всухую. Я сейчас приготовлю коктейль.
- Замечательная идея! - подхватила Алёна.
Анжелика поспешила на кухню, за нею поплелась и Алёна. О чем-то они там шептались. Наконец, вернулись с полным графином некрепкого напитка. Анжелика, налив всем в бокалы, заметила:
- Ежели хорошо пойдет, то ещё поднесу.
Мы дружно рассмеялись, из общего смеха особенно выделился звонкий голос Алёны.
- Па, ты знаешь, Алёна очень огорчилась, что ты в своих исследованиях ни разу не затронул тему любви. Она хотела бы знать твоё мнение на этот счёт.
- Вряд ли я смогу здесь помочь, - решил я увильнуть. - Прекрасная тема, вечная, но… мой поезд, по-моему, уже ушёл.
Анжелика и Алена нетерпеливо заёрзали в своих креслах. Я понял, что мне никуда не деться от этого разговора, и я добавил:
- Между прочим, совсем недавно я услышал в беседе с нашим общим знакомым Борисом Яковлевичем нечто для меня новое. Всякие человеческие беды, всякие неурядицы в жизни, сказал он, оттого, что людям остро не хватает сегодня любви.
- Это уж точно, - поддержала Анжелика.
- Правда, что за жизнь без любви? - подцепила тему Алёна.
- Ну, что ж, тогда тебе и карты в руки, - поймал я её на слове. - Вот ты, на правах самой молодой, и расскажи нам, что такое любовь.
- Любовь? - не заставила себя долго ждать Алёна. - Любовь - это... ну, это - прелесть!
- Нет, так не пойдёт. «Прелесть» - понятие растяжимое. Ты объясни нам подробней, - потребовал я.
- Ой, да неужели непонятно? – Алёна повернулась к Анжелике, ища у неё поддержки. - Это такое... ну, когда не можешь!
- Чего не можешь? - полюбопытствовала Анжелика.
- Жить без любви! - Алёна выбрала самый поджаристый пирожок и вонзила в него свои белые, ровные зубки. - Что вы на меня навалились? Сами, поди, не знаете, что такое любовь. Но я скажу вам, - горячо продолжила она.- Это такое чувство, когда не думаешь ни о чём, а идёшь напропалую за ним – хоть в огонь, хоть в воду.
- Очень интересно! - заметил я.- Это уже более представимо.
- Если я правильно поняла, - взялась уточнять Анжелика. - Любовь – это такое сильное чувство, которое не скроешь и не спрячешь. О нём хочется кричать всему свету, о нём никак не умолчишь. И такое бывает раз в жизни.
- Нет, не так, - не согласилась Алёна. - То есть всё так, но я не говорила, что любовь бывает раз в жизни.
- А сколько раз бывает, по-твоему? – озадачилась Анжелика, перестав жевать пирожок.
- Да, сколько раз можно любить? - подошёл я к вопросу вплотную.
- По-моему, любить можно не однажды и даже не дважды, - предположила Анжелика. - Бывает ведь, что разочаруешься в своей любви. И что тогда - всю жизнь остаться одной? Видимо, человек снова и снова может влюбиться, пока в нём есть огонь души.
- Слушай, дочка, да ты профессор, - развеселился я. - А если серьёзно, то мы затронули очень непростую тему. Все мы будто бы знаем, как влюбляться. И делаем это, я бы сказал, весьма успешно. А как любить?
- Мужчин надо не любить, их надо безжалостно скручивать в калач и постоянно держать в страхе, что они могут остаться без няньки, - с наигранной дерзостью бросила вызов Анжелика. - Мужчины – это те же дети, их приходится любить, но волю давать им никак нельзя.
- А для меня любовь - густой утренний туман: все обволакивает вокруг, и ничего из-за него не видно, но и остановиться нет сил. Тебя затягивает всё дальше и дальше туда, где должно быть что-то уж очень необычное, - принялась размышлять вслух Алёна. - Идёшь за этим туманом, надеясь, что вот-вот перед тобой откроется чудо, которое всего тебя озарит... Туман - любовь, любовь — туман...
- А мне понравилась мысль об огне души, - напомнил я. - Любовь вполне можно сравнить с огнём. Её тоже нужно постоянно поддерживать, иначе может быстро отгореть. И подбрасывать дровишки в костёр любви надо обоим – только тогда он уцелеет.
- А если я не хочу поддерживать этот костёр? Если он меня не греет? - поставила вопрос ребром Анжелика. - Огонь, туман. Несерьёзно это. Это не любовь, а телячий восторг. Страстная, стремительная, запретная, авантюрная. Всё это не больше, чем порхание бабочки до первых легких заморозков. Чем сильней возгорается страстная любовь, тем раньше она превращается в пепел.
- Мрачное зрелище ты нам нарисовала, - принял я вызов. - Частично я могу согласиться с тобой. - Безрассудная любовь, действительно, часто ошибается, но всё-таки это любовь! А все влюбленные, между прочим, немного ненормальные люди. Да, любовь, что молния: чем ярче вспыхнет, тем больше ослепляет. Любовь - это не только сладость, но и боль. Но такая боль, от которой невозможно отказаться.
- Вот именно! – пришла в восторг Алёна.
- В любви почти все зависит от женщины, - подчеркнул я. - А они сегодня в большинстве своём эгоистки. Нет в них прежней закваски. Всё благополучие в семье зависит от неё. А она не хочет быть заботливой, нежной, ласковой. Даже иметь детей не каждая желает. Словом, не хотят иные женщины быть прекрасным, слабым полом. Всё бы им управлять, повелевать, крушить. Может, поэтому и семьи часто распадаются? Что же касается меня лично, то после разочарования, после разрыва с женщиной я чувствую себя необыкновенно счастливым от вновь обретённой свободы..
- Ах, так?! - ощетинилась Анжелика. - Ты, оказывается, женоненавистник. Ну, по-го-ди!
- А если серьезно, - доверительно добавил я, - то скажу вам вот что. Настоящая, долговечная любовь, по-моему, начинается с уважения. За уважением приходят привязанность, восхищение, обожание. И нет ничего прочнее такого невыдуманного чувства.
- Вот с этим и я согласна, - энергично примкнула Алёна.
- Да вы что? - обречённо вскинула длинные, тонкие брови Анжелика. - И ты, отец, против меня?
- Я? Почему? Я за тебя, - ухожу я от ответа, спрятав улыбку.
- Как - за меня? - уточнила Анжелика.
- Ну, за любовь твою - безоглядную, сногсшибательную, безумную, то есть, когда головой в прорубь, - не удержался я от смеха.
- И ты, значит, за бухгалтерскую любовь? Чтоб всё чинно, гладко, - разочарованно подытожила Анжелика. - Не ожидала я от тебя такого.
- Наверное, я по глупости своей так рассуждаю, - пошёл я на попятную. - Правда, девочки, видимо, я уже безнадёжно отстал в этом вопросе. Не огорчайтесь.
- Нет, ты что, серьёзно считаешь, что любовь - это уважение? - не верилось Анжелике.
- Да, я так считаю, - принял я прежнюю позицию.
- Знаешь, - не сдавалась Анжелика, - уважение - это хорошее чувство, но всё же оно не приводит к любви. Любовь - это такое необъяснимое состояние, когда на тебя накатывает безумное, ужасное волнение, и ты готов на всё!
- Вот как раз это твоё ужасное волнение и затуманивает взор влюбленного, - держал я оборону.
- Пусть затуманивает, - всё больше зажигалась Анжелика. - В натуре, вы меня заколебали своей отсталостью. Уважение – это же совсем другое. Напротив, иногда никакого уважения к человеку не испытываешь, хуже того, отколотила бы его, а сама всё равно тащишься за ним. Да ты, отец, оказывается, ничегошеньки не знаешь про любовь, а ещё выступаешь, - искренне негодовала Анжелика.
Виновато взирая на Анжелику, я покорно промямлил:
- Ты меня убедила. Завидую тому, кого ты полюбишь по-настоящему.
- Давно бы так, - просияла Анжелика и, тут же, сменив гнев на милость, ласково пригладила вздыбившиеся на моей голове волосы. - Эх, как бы я сейчас станцевала! Алёна, громыхнем?!
- Хорошо бы, - мечтательно пропела Алёна, закатывая глаза.
- Па, можно? - загорелась Анжелика.
- Валяйте. Я с удовольствием посмотрю, - с готовностью отозвался я, но счёл нужным предупредить: - Только, чтобы без этого… пятками в потолок не бить.
Что тут началось! Анжелика включила музыку. И девушки, отодвинув в стороны кресла, вышли в середину зала.
Медленно, словно раздумывая, начали девушки раскачиваться, вживаться в танец, двигая в основном только бедрами. Но ритм музыки набирал темп, всё больше доминировали дробные звуки ударника, и девушки соответственно приобретали всё больше стремительности, огня, неистовых телодвижений. Вскоре начались такие комбинации движений, круговоротов, жестов, что я взирал на них уже с опаской. Они стали выделывать ногами такие резкие движения вверх и в сторону, будто ничем иным в своей жизни не занимались. Длинные, развитые их ноги так и возносились над их головами.
Мне понравилось, как девушки лихо танцевали. Особенно залюбовался дочерью, которую танец захватил настолько, что вся она превратилась в какое-то невероятно страстное, стремительное существо. Я вдруг узнал в ней себя, того молодого, любившего потанцевать, и так же отчаянно сгоравшего в движениях. Легко и грустно стало на душе.
Когда девушки закончили танец, я заметил:
- Теперь я понимаю, почему вы не боитесь ходить одни по вечерам. Такие сильные, ловкие, вы одним движением ноги любого мужика собьёте с ног.
- А чего нам бояться всяких там жалких пьянчуг? Пусть они нас боятся, - излучала восторг Анжелика.
- Да, пусть они боятся! - звонким голосом подтвердила Алёна.
- Ну, что, девчата, коль вы такие боевые, то, надеюсь, в целости и сохранности сами доберётесь до дома. Или вас проводить?
- Проводить! Проводить! - хором потребовали девушки.
Анжелике предстояло ехать на другой конец города, и мы с Алёной отправили её на такси.
Алёна решила добираться на троллейбусе, и я проводил её до ближайшей остановки. Но тут она спохватилась и вспомнила, что оставила у меня свою сумочку. Пришлось нам вернуться.
- Как хорошо у вас! - Алёна торопливо сняла с себя куртку, кроссовки, и предложила:
- Хорошо бы сейчас кофейку выпить. А то у меня что-то в горле першит от этого сладкого коктейля.
Алёна отправилась на кухню, уверенная, что я последую за ней.
А я и последовал. Но её идею насчёт кофе я наотрез отклонил, ссылаясь на позднее время и на то, что после кофе не смогу заснуть.
- Мне надо сюда, - сообщила Алёна, и тут же юркнула в ванную.
Однако не скоро я дождался её возвращения - шум водопада длился целую вечность. Наконец, она предстала перед моим шокированным взором в моём зеленом халате на совершенно голом теле. Ни одна пуговица халата не была застёгнута. И надо было видеть её самодовольную, счастливую улыбку.
- Что это значит? - возмутился я.
- А что случилось? - уставилась она на меня с невинным видом.
- Разве я давал тебе повод так себя вести?
- Пожалуйста, не сердитесь на меня… Поймите, уже полночь. Куда мне теперь? Что мне делать?
- Прежде всего, прикройся хотя бы халатом, - я указал на низ её живота, где красовалась буйная курчавая поросль.
- Извините, - пропела Алёна плаксивым голосом, надеясь вызвать у меня жалость, и запахнула халат.- Не гоните меня… Можно, я останусь?
- Несерьёзно это, - ворчал я. - Ставишь меня в неловкое положение. Ну, какая нужда тебе здесь ночевать?
- Не хочу я ночью тащиться домой. Троллейбусы уже не ходят.
- Так я мигом такси вызову.
- Нет-нет! Не надо! - взмолилась Алёна, загораживая собой телефон.
- Зачем вся эта комедия? - начал я нервничать.
- Какая комедия? Что я такого плохого сделала? Столько лет мы знакомы, вы же лучший друг моего отца.
Мне стало неудобно, снова я устыдился за свою подозрительность. Кончилось тем, что Алёна постелила себе в зале на диване. А я ушёл в спальню, очень взволнованный и злой на себя за свою беспомощность.
Неожиданный поворот событий сделал своё злое дело, и я никак не мог успокоиться. Постепенно сон всё же придвинулся и уже сладко обволакивал моё сознание. Но тут-то я и уловил своим чутким ухом слабое дыхание рядом с постелью. Я открыл усталые глаза, но в такой темноте трудно было что-то увидеть. Тогда я протянул руку, и наткнулся на обнажённые литые ноги Алены, стоявшей рядом.
- Что ты тут делаешь? - задал я не без раздражения глупый вопрос.
- Я думала, вы уже заснули, - виновато промямлила Алёна.
- И что тогда?
- Я бы легла рядышком, - жалобным голосом прошептала она.
- Зачем?
На этот вопрос Алёна не смогла ответить.
- Удивляешь ты меня. Как же ты меня удивляешь и разочаровываешь, - жестко пробубнил я. - Иди немедленно в свою постель и забудь сюда дорогу.
- Нет! - решительно заявила она.
- Как это - нет? - почти взвизгнул я.
- Не пойду к себе, - уверенным голосом добавила она.
- Не пойдёшь? Нет, видимо, с тобой надо по-другому обращаться, - взорвался я.- Нормальные слова, я вижу, на тебя не действуют.
Дав Алёне крутой отпор своим неподкупным тоном, я добился того, что она всё же вернулась на свой диван. Но ненадолго. Вскоре она взялась за дело с удвоенной энергией и настойчивостью. Правда, и эту атаку я благополучно отбил. Затем ещё одну. Кажется, у меня не было уже никаких сил, чтобы продолжать эту неравную борьбу, а ночь бежала неумолимо быстро.
- Слушай, я прошу тебя, Алёна… Ну, какая же ты… За что мне такое наказание? Дай хотя бы немного поспать, - взмолился я охрипшим голосом. – Можешь ты меня понять?
- Могу, - крайне вспылила Алёна. - Я все могу! Конечно, я ненормальная, - заключила она и демонстративно, со вздохом скорби ушла в зал. - Ненормальная, - вновь принялась она бурчать сама с собой. - А он, смотрите-ка, нормальный. Чистоплюй в беленькой рубашонке! С голубенькими запонками на рукавах! Сил моих не хватило, чтобы не запустить руки в его мягкие, пушистые волосы. Унижаюсь перед ним, старой обезьяной. Слепая горилла… Орангутанг на Цветном Бульваре.
Я внимательно слушал её и неожиданно затрясся от смеха, прикрыв лицо одеялом, чтобы не выдать себя.
- Сроду ни перед кем не унижалась, а тут нашёлся деятель литературы и искусства, - продолжала Алёна свой обличительный монолог, громко всхлипывая.
- Да пойми ты, глупая, не могу я, - не сдержался я. - У меня дочь уже в твоём возрасте.
- Ну, и что? Дикарь, какой лежит, а рядом любящая женщина его просит. Сгорающая от страсти!
- Перестань паясничать, Алёна. Что ты знаешь вообще о любви, коль ты так себя ведёшь? Завтра пуще прежнего полюбишь другого.
- Может, не полюблю, - она резво вскочила и, не дав мне опомниться, нырнула ко мне под одеяло.
- О, Господи! - заскулил я, вырываясь из её железных объятий. - Что ты вытворяешь?! Сейчас же марш в свою постель! - я с трудом отцепил её руки, крепко обвивавшие моё тело, и, поскольку она не хотела встать на ноги, волоком потащил её в зал.
- Ты вынуждаешь меня на крайние меры. Мне придется позвонить твоему отцу.
- Как вам не стыдно. Расстраивать лучшего друга в полночь. Какой позор. И я его ещё поддерживала в дискуссии о любви.
- Вот ты и не позорь его. Наверное, мне лучше вызвать милицию, что для тебя ещё хуже.
- Какой вы всё-таки консерватор. Никогда бы не подумала.
Я ушел в спальню, сокрушаясь:
- Такое придумать… Это же надо быть такой, - ворчал я в своей постели, тяжело дыша после возни с нею.
- Я вам совсем не нравлюсь? Не нравлюсь? Уродка я, да? Некрасивая, что ли? - с яростью кричала Алёна в своей постели. - Что вы за дикарь такой отсталый?! Почему в вашу башку я должна вдалбливать, что вы и я имеем сегодня право любить? Почему? Неужели я не нравлюсь вам?
- Да, ты мне сегодня не нравишься. Cвоим поведением. Больше того, ты мне вообще не нравишься - всем своим образом жизни. А что касается права любить, то тут ты вообще помолчи…
- Ах, вот как! По-вашему, я такая, что мне и любить нельзя? Ну, хорошо. Посмотрим, чья возьмёт, - и она снова, с ещё большей решимостью направилась ко мне.
Опасаясь быть застигнутым врасплох, я присел в постели, чтобы встретить её во всеоружии.
- Алёна… прошу тебя, не дури… Ну… совесть поимей. Поимей, говорю, совесть, - кряхтел я, борясь с нею, пыхтя и отдуваясь в явно неравной схватке, удивляясь её невероятной силе.- За что мне такая Варфоломеевская ночь?! Ну, не могу же я ломать тебе руки… Какой кошмар!
- Это вы устраиваете кошмар. Вы! – и, отпустив меня, отступила на шаг от моей постели, поправляя на себе взлохмаченные волосы.
- Какая же ты… Какая ты… Пользуешься тем, что я не могу поступить грубо. Нахально прёшь на меня, как бульдозер, не чувствуя стыда. Откуда только берутся такие девки? - успокаивался я и радовался, что выстоял и этот натиск.
- Я не виновата, что слишком поздно родилась. Виновата, скажи мне, упрямая башка, что я моложе тебя в два раза?
- Не хочу я с тобой связываться, вот и всё.
- Ну, почему, милый мой? - она впервые назвала меня на ты. - Почему, чудный мой?
- Потому, что ты… ненормальная.
- Сам ненормальный. Не знала я, что у моего отца такой лучший друг. Не знала, что у моей лучшей подруги такой отец.
- В том-то и дело, что ты единственная, любимая дочь моего друга. И это очень важно, между прочим.
- Ладно, спи… развалина мужского пола. Я и не хотела ничего. Просто хотела рядышком полежать.
Я поверил ей, искренне возликовал, и тут же поудобней расположил голову на подушке, чтобы забыть, наконец, весь этот невообразимый кошмар. Я ещё надеялся немного поспать.
- Спи… спи, неотразимый лицемер, - и хлопнула дверью.
«Пронесло! Все-таки пронесло», - подумал я с облегчением и гордостью.
Довольно длительная тишина в квартире окончательно убедила меня в полной своей победе над превосходящей силой агрессора. Таких даже до порога не стоит провожать. Да и сон тут же потянул меня в сладостную истому.
Но я ошибся: враг не дремал, а лишь отступил и затаился, терпеливо и расчётливо выжидая подходящий момент для нового, сокрушительного нападения. Не успел я уснуть, но уже витая в полудрёме, как почувствовал над собой обволакивающее тепло. Её душистые волосы свесились мне на лицо. Догадка осенила меня, и я встрепенулся, но было поздно – она уже сидела на мне верхом, упираясь своими крепкими руками в мои расслабленные плечи, обдавая меня жаром своего обнаженного тела. И я стал уже не противником её, а активным помощником.
- Симулянт! Ишь, какой притворщик, - приговаривала Алёна, всё более раскачиваясь. Столько буйной энергии хлынуло из неё, такая неистовость, что я имел все основания опасаться за свою новую тахту, ходившую ходуном с немилосердным скрипом. - О любви рассуждает, а сам, как до дела, в кусты… О-о-о! Мой Микеланджело… Мой Лучано Паваротти… Симулянт…
Когда она ушла, я не заметил, так как сразу же заснул. Впервые за последнее время я проснулся, как бывало раньше, в шесть утра. Никаких снов не помню, и чувствовал я себя удивительно легко.
Я подошел к окну и распахнул его створки. Солнце уже золотило дома и деревья, и это необыкновенно радовало меня.
Эта Алёна. Как я теперь посмотрю в глаза её отцу – моему лучшему другу Аркадию?
«И нашёл я, что горше смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце её - силки, руки её - оковы, добрый пред Богом спасётся от неё, а грешник уловлен будет ею».
продолжение следует