Записки у моря. Испания. Лето 2015 года (30.09.2015)


 

Светлана Фельде

 

Миниатюры

 

***

 

Когда я только что родилась, потом чуток подросла, но все равно была ничего оттуданепомнящей, меня наверняка подавляли мои родители: иди спать, садись на горшок, ешь кашу, не проси снова игрушки... Потом я точно так подавляла своего сына. А он пытался подавить меня. Мы все пытаемся подавить друг друга. Даже в мелочах. Можно, конечно, согласиться на роль подавляемого, а можно не согласиться, но тогда непременно прослывешь человеком с дурным характером. Это – дело выбора. Странно, почему мы пытаемся подавить друг друга, по сути, разрушить. Откуда в нас это своего рода людоедство?

А ведь скажи кому, что ты, дескать, разрушитель, камнями закидает.

 

***

 

Мы не знали, что в июне на Средиземном море сильно штормит. Ну, для нас – сильно. Волны накрывают с головой, валят с ног, соленая вода заливает глаза, короче – не поплаваешь. Нам это не нравится. А морю – все равно. Оно свободно. Делает, что хочет. И все равно его любят.

Вот о такой любви между мужчиной и женщиной я всегда мечтала. Однажды меня любил некто поэт, с ним я могла делать все, что хотела. И он меня все равно любил.

А потом мне это надоело. И я перестала делать то, что хотела. Потому что просто больше ничего не хотела. Точнее, хотела совсем другого.

Но и поэту надоело. И он меня разлюбил.

К лучшему, к лучшему...

 

***

 

Я тут, на пляже, в маленькой бухте между двух скал. В прошлом году я уже отдыхала здесь. Прошлогодние парни и девушки предлагают массаж, очки, сумки, ананасы и арбузы.

- Ты не знаешь, как зовут того, с ананасами и арбузом? - спрашивает мама.

Нет, не знаю. И не хочу. Знание – привязывает. Знание, знакомство – первый шаг в сторону от одиночества. Одиночество отступит на время, заполнит суетой, голосами, разговорами. А потом все смоет волной. Все. Кроме одиночества.

Я его всегда несу с собой. И мне все равно, где быть одинокой.

Но лучше, конечно, здесь – море, небо, солнце... И чужие голоса:

- Саша, Саша, ты куда, я думала, ты башенки строишь...

 

***

 

Высшее блаженство – закрыв глаза, лежать на фланелевом одеяле, время от времени стряхивая песчинки с пальцев и слушать прибой. Молчать. Удивительно, но твои спутники все время пытаются развлекать тебя рассказами о соседке, точнее, рассказывают, как она солит огурцы, еще хуже – перессказывают содержание фильма, задают вопросы, на которые нет сил отвечать. Хочется попросить, чтобы помолчали. Ведь молчание – это тоже общение.

Ну, как ответить на вопрос о том, хорошо ли ты спала. Нет, я спала плохо. Я спала плохо, потому что много думаю. О разном… Тот, кто понимает это, не спрашивает, как я спала. Он разрешает мне молчать у моря.

Но я знаю, что потом, когда снова начнутся дожди и холод, потому что в нашей стране всегда дожди и холод, я буду мечтать об утраченном – одеяло, песок, прибой, соседка, огурцы, фильмы.

Какая разница, какая разница... Главное, было море.

 

***

 

Странно, почему мне пляж испанского городка все время напоминает о Нем? О мужчине, вся личная жизнь с которым ограничилась гостиницами, долгими разлуками, ненужными – если честно – встречами и отношениями с другими мужчинами? А потом поняла… Потому что у меня никогда не было с ним этого: банально проснуться рядом, банально пойти на завтрак, ни о чем не разговаривая, лежать рядом на песке, случайно касаться плеча, ноги, руки...

Испанский пляж напоминает мне о том, чего не случилось.

 

***

 

Я обожала говорить ему: «Я никого больше не смогу любить так, как тебя». Мне нравилась элегическая трагичность этих слов. Накаркала: я больше никого не могу любить так, как его.

Про любовь к сыну не будем. Это – само собой. И это – другое. С сыном любовь взаимная. И почему-то не так обидно, если он не звонит несколько дней. Я все равно знаю, что он меня любит. Главное, ему хорошо.

Вот она, разница: сын счастлив там где-то, без меня – и это для меня счастье. Мужчина счастлив без меня, там где-то – и это несчастье.

Я больше никого не смогу любить так, как тебя. Вот ужас-то.

 

***

 

У кромки воды стояла очень пожилая пара. Кажется, англичане. Он – то, что называется, крепкий старик. Можно даже сказать – мощный. Она – маленькая, субтильная, почти чахлая. Да еще и полукалека: ноги почти не несут. Короче, все время или палочка нужна, или надежная рука. С такими ножками, как у нее, сегодняшний миништорм – серьезное препятствие. Не войти в море. И уже тем более не выйти. Старик взял свою чахленькую на руки и минут десять нес – подальше от берега, подальше от прибоя. Туда, где вода поспокойнее. Можно просто качаться на волнах.

Меня на руках носил только отец. Давно это было.

 

***

 

Раньше мне казалось: как жить без любви? Оказывается, запросто. Оказывается, чашка кофе к завтраку (персик, абрикос на оранжевой скатерти), и целых десять дней не ходить на работу – это важнее любви.

Это возвращает тебе себя. Эта неспешность, размеренность, детали, запахи, ощущения, звуки. Все то, на что есть время. Оказывается, оно есть. Все то, на что есть силы. Оказывается, они есть.

А не просто упасть и забыться сном, после которого не возвращается ни свежесть, ни беззаботность.

Впрочем, все зависит от возраста.

В тридцать лет я так не думала. И слава Богу. Этого еще не хватало.

 

***

 

Мы всегда чем-то недовольны. Вот, например, мне казалось, главное – море. Если оно будет у моих ног, все остальное – неважно. Главное – поскорее вон из страны почти вечных дождей и триста сорок дней серости в году. И вот оно у моих ног. И по-прежнему важно то, что давно уже должно перестать волновать. Какая разница, что думают о тебе люди? Ведь и ты о них что-то думаешь. Но им на это наплевать с самой высокой колокольни. Поэтому успокойся. Не суетись, смотри на море. Вот оно, тут. У твоих ног. Как ты и мечтала.

И почему у меня всегда все не так, почему я всегда чем-то недовольна...

 

***

 

Я лежу на песке у моря и страдаю, что не могу войти в него – штормит сильно. Очень сильно. Я лежу. Я – тут. А 18-летний мальчик Фабиан, с которым никак не могли проститься родители, на которого неизвестно откуда взялся рак мозга год назад всего, где он сейчас, этот мальчик Фабиан? Когда я увезла его от папы-мамы, прикрыв лицо белой простыней, мне хотелось этого не делать. Мне хотелось, чтобы всего этого не было, чтобы папа и мама увидели, как он получает диплом, женится, рожает детей...

Мне повезло больше Фабиана. У меня много чего в прошлом. И еще много чего в будущем. У него – ни того, ни другого.

Жизнь коротка и прекрасна. Прекрасна и коротка. Прекрасна. Коротка. Всегда.

 

***

 

Мама принесла несколько ракушек. Одна – чистенькая. Гладенькая, наивно-беленькая. Молоденькая какая-то. Другая – с щербинками, царапинами, на внутренней стороне наросло непонятно что. Не разобрать. Так наросло-приросло, что не отковырять. Не очистить. Намертво.

Еще пара маминых находок – просто обломки. Раньше они были ракушками, а теперь – обломки, ничего ценного и красивого, но все равно можно использовать в качестве декораций. Ну, например, блюдо, в него песочек насыпать, а по нему разложить эти обломки. Живописно. И – вечер, белое вино, сыр, виноград, свечи. Никогда не догадаешься, что человек встанет после второго бокала вина и уйдет. Просто уйдет. А ты уберешь декорации со стола – обломки ракушек тоже.

Чтобы потом – может быть – составлять из них другую жизнь. Без сыра и винограда, и с красным вином. Чего там к нему подают...

 

***

 

Небо над морем выглядит, как в фильме про барона Мюнхгаузена, который для меня навсегда и всегда – Олег Янковский. Мне даже кажется, что настоящий барон именно так и выглядел – как Янковский.

Кроме того, единственного, а еще своего отца и сына, я могла бы обожать только Олега Янковского. Правда, лично не знала, поэтому обожание пребывало на уровне я- тут, он – звезда в небе.

Иногда я запутываюсь, кого же именно я обожаю – Янковского или барона. Впрочем, какая разница.

Я про небо. Ну, в той, последней сцене, где он по лестнице, веревочной и шаткой, поднимается в небо. Барон Янковский. Много лет я страшно завидовала Марте. Этим словам: «У кого еще есть такая женщина...»

Никто никогда про меня так не говорил. А теперь уже и не скажет. Раньше я была молодая, красивая и талантливая. А теперь только талантливая. Надеюсь, по крайней мере. Должно же хоть что-то остаться в качестве утешения, что ты не Марта.

 

***

Много лет назад я не знала, как жить без одного человека.

Теперь я уже много лет без него живу. И даже не скучаю. Зачем скучать по человеку, который не помнит, когда у тебя день рождения. А если ты ему звонишь раз в сто лет, он торопится, спешит, говорит глупости, несется куда-то к другим людям, которым совершенно все равно, есть он или нет. Эти люди ему важнее тебя. Странно, непонятно, но – важнее.

Я не скучаю. Просто, когда его нет рядом, все остальное обесценивается. И то, что я нехотя или играя, говорила другим, на самом деле принадлежит только ему.

Но об этом не знает ни он, ни другие.

Рядом с ним у меня никогда не было накакого жизненного опыта – я была свежа и наивна. Целовала его в лоб, глаза, а он делал вид, что спит.

Теперь меня целуют в плечо, лоб, глаза, а я делаю вид, что сплю.

 

***

 

Я уже много лет мечтаю о хорошем фотоаппарате. Моя подруга Инна – фотограф.

Мой бывший... А кто бывший – понятия не имею. Для любовника – слишком мало. Для возлюбленного – слишком просто. Ладно. Он – тоже фотограф. Может, именно эти двое научили меня смотреть на жизнь еще и на как «все – кадр».

И это правда. Все – кадр. И любой кадр в секунду исчезает, меняется поза, цвет, вгзгляд, все растворяется непонятно куда и где. Нужно ловить кадр, пока он здесь, если хочешь, чтобы у тебя сохранилось реальное подтверждение того, исчезнувшего.

Но я заметила, что иные вещи в последнее время мне совершенно не хочется снимать. Достаточно закрыть глаза, и они становятся реальностью.

***

Сентябрь. Германия. Дожди.

Море, море...



↑  1712