(Сентиментальный роман о немцах России Советского периода)

Яков Иккес

Часть вторая

редакция:

Антонины Шнайдер-Стремяковой

Поздняя бесснежная осень. По селу, по беспредельной степи гулял и посвистывал морозный ветер, сгоняя океаны „перекати-поле“, заполняя окрестные балки и молодую лесопосадку. В такие дни редко кого встретишь на улицах. Освободившиеся от полевых работ колхозники собирались у тех, у кого дом был пообширней, травили анекдоты, пили самогонку и пели песни.

В до отказа набитом клубе клубе три дня в неделю под духовой оркестр проводились теперь танцы. В нём пахло подсолнечным маслом, чесноком, махоркой и пшеничной отрыжкой. От девок и молодых баб отдавало пряным запахом лежалых в сундуках нарядов и помадой. Мы, пацаны и девчата, забравшись на подоконники и на освободившиеся скамейки, с любопытством глазели на танцующих. А танцевали тогда не так, как сейчас, – не размахивали руками и не дрыгали ногами. Всякое кривляние, разговоры, обжимание во время танца осуждалось, считалось нарушением ритма и неумением танцевать. С тех пор прошло полвека, но я детально помню эти бальные "пролетарские" танцы: вальс, полечку, краковяк, падеспанец, падеграс, ойру и русские плясовые.

Ох! Как нам хотелось быть взрослыми и тоже принимать в этом участие, но в школе этому не учили, а самим изучать движения было равносильно полету на луну. Духовой оркестр будоражил детское воображение. К сожалению, я позабыл имена "духариков", делавших эту волшебную музыку. К великому сожалению, запомнился только капельмейстер Бадт Адам, трубачи братья Федор и Андрей Гокк, Штабель Роберт. И еще помню, как в июле духовой оркестр в полном составе попал под страшный град – возвращались с районного смотра в кузове полуторки. С неба падал лёд с куриное яйцо. Спасаясь от ледовой бомбардировки, "трубачи" надевали на головы раструбы баритонов, басов и контрабасов, укрывались, чем могли. Себя они спасли, а инструменты оказались помятыми и искореженным. Все село было в трауре - любимые музыканты остались без инструментов. Радовалась только "подпольная контра" да братья и сестры во Христе.

- Это Бог их наказал! - шептались они. - Не успели досыта нажраться, как взялись за танцы... Безбожники проклятые!

Мать мне о "гибели Титаника" даже лекцию прочитала:

- Он ведь, Господь Великий, видит и знает все... И терпит грехи человеческие до поры, до времени. Но когда Ему становится невмоготу, ОН спускает с небес кару великую... Так было и до всемирного потопа. Не выдержал ОН грехи человеческие и ниспослал на неверующих потоп. Только Ной с женой да каждой земной твари по паре остались в живых! - говорила она, глядя на меня.

Убедившись, что я слушаю и собираюсь задать вопрос, продолжала:

- А когда люди начали строить башню до небес, чтобы проверить, есть ОН там или нет, ОН всех сделал сначала немыми, потом, чтобы не могли дальше строить, дал каждому другой язык!

- А почему он так сделал? - не выдержал я. - Пусть бы доделали и убедились. А то сейчас никто не знает, есть ОН там или нет?

- Ну ты. Умник! - постучала она мне кулаком по голове.

Но ответить на вопрос замялась. Когда волнение прошло, она осторожно продолжала.

- В 1912 году Бог дал задание построить бо-о-о-льшой пароход под названием "Титаник". В него ОН собрал со всего света самых богатых и главных безбожников. На пароходе они продолжали курить, водку пить, танцевать, развратничать, сквернословить. Бог хотел сначала всех, а их было больше пяти тысяч, высадить на какой-нибудь необитаемый остров, но потом передумал. На полпути в Америку ОН сделал так, что пароход проломило, и они все утонули.

- А в школе сказали, что «Титаник» шел первым рейсом из Европы в Америку, наскочил на айсберг и разломился. И вовсе не пять тысяч было на нем, а две тысячи двести. И не все утонули. Спасли семьсот человек, в основном женщин и детей. И не Бог их утопил, а буржуи-капиталисты. Они поспорили, кто быстрей доплывет до Америки! Вот и натолкнулись на подводный айсберг! В ту¬мане. Вот. А ты-ы, э-э-х!

Мать от изумления проглотила язык и начала сплетать полотенце:

- Я вот сейчас задам тебе айсберг! «Буржуи-капиталисты!» - закатила она истерику.

Я понял, что мои дела плохи и бросился к двери. В дверях стоял отец. Он, наверно, слышал последние слова матери.

- Что тут происходит? Опять политика! - набросился он на нее. - Сколько раз тебе объяснять - дома про политику ни слова! В тюрьму хочешь?

- Нет! Ты только послушай его! - гонялась она со сплетенным полотенцем за мною вокруг отца, брюзжа слюной.

Отец отстранил ее и, усадив меня на топчан, потребовал:

- Расскажи-ка, чем ты маму так разозлил?

Я одним махом выложил все, что знал о Титанике и добавил:

- Никто до Титаника не подавал сигнала SOS.

- И правильно он рассказал! За что ты на него напала? - замахнулся он на нее и отнял полотенце. - Не может спокойно. Руки чешутся!

- Да он же вырастет настоящим безбожником! Да он же сейчас уже ни во что не верит! Да он же... - визжала она, стараясь достать меня каталкой. - И чему их только в школе учат!

- Перестань! Кому говорят, перестань! - твердо сказал отец и потребовал накрыть стол. За столом она все же огрела меня сплетенным, как плетка, полотенцем.

Думая, что я сплю, они ночью долго шептались о родном селе на Волге, о брошенных домах и приусадебных участках. Вспоминали и перечисляли умерших с голоду сельчан. Как я понял, от дяди Адама из Казахстана они получили весточку. Мой дедушка Филипп, не выдержав изнурительную дорогу, умер от истощения. Его похоронили где-то, не доходя Коксу. Сами они, моя бабушка, дядя Адам с женой и дядя Самуил находятся в горах под китайской границей в лагере НКВД с сотнями раскулаченных немцев Поволжья. Многие не выдержали двухсоткилометрового пути от станции Сарозек до Коксу. Их зарывали у дороги в необъятной пустыне!

Я лежал, притаившись спящим, иногда вскакивал, что-то несвязно болтал, как это я делал, когда действительно спал. Они иногда прислушивались и говорили: "Спит!" Из дальнейшего разговора я узнал, что родители матери находятся где-то в тайге под Котласом, на станции Мураши в каком-то леспромхозе под надзором НКВД. Дедушка, отец матери, Вагнер Иоганн, пропал бесследно. Был человек и НЕ стало его. А бабушка с двумя сыновьями, Егором и Сашей, живут в землянке, валят и сплавляют лес для великих строек коммунизма!

Мать тихо плакала. Потом они, встав на колени, долго молились, прося Всемогущего о пощаде. Просили за родителей, родных и близких, за себя и за свое единственное чадо, за меня! Я лежал и обливался слезами! Не только что-то разболтать, мне страшно было подумать, что в школе мои друзья узнают, что я отпрыск поволжских кулаков, а, может быть, врагов народа! Что тогда? Я с ужасом вспоминал, какой позор и унижение испытывали дети репрессированных. Их презирали, обзывали, осуждали и унижали все, кто хотел и как хотел. Доходило и до побоев. Многие из них не выдерживали натиска хулиганов, бросали школу и уединялись. Никто, даже учителя, не смели брать их под защиту.

- Как же так? - спросил я однажды Игоря Ивановича за ужином. - Ведь в Сталинской Конституции записано, что дети за родителей не отвечают…

- Конституция - одно, а товарищ Сталин сказал: "Классовых врагов необходимо искоренять," - уклончиво ответил Игорь. - Хохлы говорят:"Це тэмнэ и полытычне!"

Поняв, что я собираюсь продолжить, отец поднялся из-за стола и сказал:

- Все, на сегодня поговорили. Хватит!

Я посмотрел на его угрожающий вид и мгновенно остыл.

После октябрьских праздников замело, завьюжило. Жмут, корёжат землю морозы. Не греет в туманном морозном накале солнце. Земля, оголенная ветрами, покрыта змеиными трещинами. Снежные наносы по селу, в балках, в лесопосадках блещут белизной. Мороз заковал лужи, заполненные водой саманные ямы и придорожные кюветы. Мы с Петькой, наконец-то, встали на новенькие, смазанные вазелином коньки. Замки, для привинчивания их к ботинкам, из-за неимения таковых, пришлось выбросить. Вместо них изготовили из сыромятины петли и привязали к валенкам шнурками. Так было надежнее и теплее ногам. Сверкая никелем, мы днями носились по уплотненным ветром сугробам и застывшим лужам на зависть тем, кто был постарше. Пробовать покататься мы давали всем. Попробовавшие бежали домой и требовали, просили, умоляли родителей найти и купить "снегурочки." Мария замучила своего отца Леонида Васильевича.

- Ты главный бухгалтер сельпо! - теребила она его. - Поезжайте в район, в Ростов, к черту в зубы. Завезите их в сельмаг на всех!

- Да они же дорогие! У колхозников и так денег нет! - парировал он.

- Вы же закуп по маслу и яйцам не выполняете. Завезите! Ну, завезите! - не сдавалась Мария. - Школьники враз выполнят план.

- Ну, завезите! Дядь Леонид, ну, завезите! - просили мы, обступив его.

- Ну, вот что. У Швана, моего председателя, есть девки. Бегите к ним, пусть его уломают. С его согласия быстрей получится, - сказал он, добродушно улыбаясь. – Ну, Яков, натворили вы с Петькой делов!

Через две недели полсела каталось на "снегурках," а сельпо выполнило полугодовой план по закупу сельхозпродуктов. Наша ватага пополнилась за счет девчонок. Виктор и Анатолий, утверждавшие, что "хулиганить - не женское дело", наконец-то сдались. Марию и Марейку взяли в свою компанию, предварительно взяв клятву, что они будут держать"язык за зубами." Их приняли единогласно.

Выпавший в декабре снег накрыл всё белым покрывалом. Улицы и переулки быстро укатались санями и утоптались прохожими. Они стали сплошным катком для массовых гуляний сельчан. Мы веселой гурьбой появлялись повсюду: в мастерских МТС, в столярной, в клубе, на МТФ. Всюду чувствовали напряженный трудовой ритм: ДАЕШЬ ПЯТИЛЕТКУ за ЧЕТЫРЕ ГОДА. Я даже достал из сундука армейский шлем Александра, который он когда-то собирался мне подарить. Он, правда, был еще великоват, зато в нем я выглядел почти уже взрослым. Мальчишки умирали от зависти! Как же я удивился и огорчился, когда через неделю мама выругала меня, угрожая скрученным полотенцем:

- Ты зачем одевал этот проклятый шлем? - кричала она. - Ты же поставил своего дядю в неловкое положение перед женой. Она заставила его забрать всю военную одежду, хранившуюся у меня в сундуке.

Я оторопел от неожиданности. От обиды к горлу подкатил ком. Я задыхался и не мог выдавить ни слова.

- Не-не-не может быть! Не может быть! - промямлил я, наконец, сквозь слезы, и стон вырвался откуда-то изнутри. Я заплакал от обиды за свою униженную маму и любимого дядю. Но окончательно я был потрясен, когда этот же шлем, галифе, и защитного цвета гимнастерку увидел на мальчиках ее родни. .Я обиделся на тетку Мину до конца свой жизни. В моем понимании она превратила Александра из храброго боевого командира в жалкую тряпку. Предала, рассказав председателю сельсовета, что мы беглые с Поволжья и распространяла о нас всевозможные небылицы, всячески восхваляя только своих. Меня и Петьку она поносила, как хотела: то мы хулиганили больше всех, то купались не в тех ямах, где купались другие, то мои канапушки были противнее, чем у других, то мы бороздили грязь в кюветах в то время, как другие аккуратно шли по тротуарам. До всего ей было дело. После всего этого Александр перестал к нам заходить. Наверно, со стыда за себя и свою женушку Мы с Петькой тоже стали обходить их дом стороной. Сам Александр пытался при встречах на улице или у отца в столярке заговорить со мной, но я демонстративно уклонялся. Однажды он все же успел сказать мне вдогонку:

- Ты, Яш, зря обижаешься. Я заставил ее все вернуть, все! Больше эти шалопаи мою форму носить не будут! Форма твоя. Можешь в любое время прийти и забрать.

Разъяренная молодая женушка дяди лила теперь на нас грязь ушатами и распространяла сплетни одни чудовищнее других. Но нам с Петькой было наплевать на все, мы были юны и жизнерадостны. Нам было не до нее, мы учились строить новую счастливую жизнь.

Шестой класс.

В первом ряду второй слева автор книги

3

Мир катился к войне, но колхозники об этом, конечно же, не знали и даже не подозревали. До них устно, через политинформаторов, доводилось только то, что им положено было знать. Неположенного они и сами не искали И слушать не старались. За это можно было в два счета угодить в тюрьму или получить "вышку". "Мало ли таких "умников" выловили даже у нас на селе, - думал каждый. - Надо держаться подальше!"

В школе на пионерских и комсомольских собраниях мы с яростью осуждали убийц Кирова, подлых троцкистов, бухаринцев, Зиновьева, Каменева И прочую сволочь, пробравшихся там, наверху, к власти. Мы знали, что на Хасане, на Халхин-Голе, японцы напали на нас и получили по зубам. Финнам, построившим совместно с немцами вблизи Ленинграда линию Маннергейма, тоже "надавали" – больше не сунутся.

- Так им и надо! Пусть знают наших! - наперебой кричали мы, гордясь любимой Родиной и великим Сталиным - организатором и вдохновителем всех наших побед.

Мы гордились стахановцами, бравшими высокие социалистические обязательства и перевыполнявшими их в пять-шесть раз. А многостаночники на заводах и фабриках? Они вместо одного станка становились за сто и более. - Во как! вместо одного станка сразу сто!

- А Беломоро-Балтийский канал, который строится добровольцами! - кричал наш атаман Анатолий. - Закончу школу, махну туда добровольцем!

- А герои Арктики - челюскинцы, папанинцы? - подсказала Мария. - А летчики спасатели Ляпидевский, ВЕЛИКИЙ полярник Отто Шмидт...

- Правильно! И беспосадочный перелет женщин Москва-Хабаровск десять тысяч километров! - вставила Марейка Молдаванка. - Как их там, одну только запомнила. Гризодубова, кажется...

- И через северный полюс наши первые перелетели в Америку.

- Вот! – кричал, прорываясь в круг Петька. – Ну, как их там?

- Чкалов, Байдуков, Беляков, - подсказали ему.

Меня распирало от гордости за наше народное государство, за своих друзей, которые так же, как и я, готовы были встать на защиту священных рубежей родины! "Вот только опять появились враги, кишит кругом, ну, что им надо от нас? - думал я, и мне становилось страшно за себя, за друзей, за родителей. - Ведь они хотят отнять у нас эту "прекрасную свободную жизнь. Вот гады"!

В конце января на встречу с избирателями на самолете прилетели в Потаповку кандидаты в депутаты Верховного Совета СССР, товарищи Молоков и Тонконогова. Это событие взбудоражило всю округу! За день до их прилета мы, школьники с классными руководителями, очистили взлетно-посадочную площадку. На площадке золой и сажей нарисовали огромную буква "Т". Нас, пионеров и комсомольцев, тренировали неделю всем правилам приветствия. Мы сияли от счастья! Из районного центра примчались работники райкома ВКП/б, райсовета депутатов трудящихся и чекисты из ОГПУ. День был, как по заказу. Ярко светило солнце. Под синью безоблачного неба и лучами январского солнца белел и сахарно искрился снег. Легкий морозец пощипывал щеки, уши и забирался под стеганки. Колхозники толпами собирались у края площадки, быть может, не столько из-за встречи с кандидатами, сколько поглазеть на чудо-самолет, который они видели впервые. Мы, избранные отличники, стояли цепочкой, готовые по команде директора ринуться хоть "черту в зубы".

Толпа людей с любопытством и тревогой, задрав головы, посматривала в безбрежную синь неба. Чекисты наводили порядок и зорко наблюдали за поведением избирателей.

- Летит! Летит! - закричал кто-то, услышав далекий рокот мотора.

- Летит, у-у-у-у, а-а-а! - загудела толпа, вращаясь волчком, еще не зная, откуда и с какой стороны летит.

Наконец, на южном небосводе появилась маленькая серебристая точка, и через несколько минут двукрылая машина У-2 пронеслась над нами. Сделав над селом огромный круг, летчик точно, обдавая нас снежным ураганом, остановился у знака "Т". Пару раз чихнув, мотор заглох. Пропеллер, покачиваясь, встал вертикально земле. Летчик, одетый в лётный комбинезон, снимая очки, выбрался на крыло и помог своим пассажирам выбраться из второго пассажирского отделения. Они тоже были в летных комбинезонах и в собачьих унтах! Современному человеку трудно понять, что кабины тех самолетов не закрывались и не обогревались. Но так было. Трое прилетевших, похожих на Дед Морозов, стояли на крыле самолета и смешно размахивали руками, приветствуя нас, землян. Им услужливо приставили небольшую лестничку, и они спустились на эту грешную землю. Летчик, посмотрев на часы, заявил:

- Не больше тридцати минут. Мотор застынет, можем не улететь!

Встреча была бурной, но непродолжительной. Доверенные лица вкратце рассказали автобиографии кандидатов. После слов директора школы: "ЗА ДЕЛО КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ БУДЬТЕ ГОТОВЫ!" – мы прокричали три раза: "ВСЕГДА ГОТОВЫ"! Председатель сельсовета заверил начальство, что единогласно проголосуем за кандидатов блока коммунистов и беспартийных, товарищей Молокова и Тонконогову.

Все горячо хлопали и кричали: «Ура, товарищу Сталину!» Последним взял слово председатель колхоза Андрей Андреевич. Он от имени колхозников прочитал и вручил кандидатам наказ, где колхозники колхоза имени Карла Либкнехта просят кандидатов после их избрания оказать помощь в приобретении сельского радиоузла. Вторым пунктом наказа колхозники просили оказать содействие в строительстве шоссейной дороги от райцентра до Нем-Потаповки. В ответ на это председатель колхоза заверил, что колхозники дружно придут к избирательным урнам и в день голосования все, как один, отдадут голоса за своих кандидатов!

- Конта -а -а-кт! - прокричал чекист, уцепившись за пропеллер.

- От винта -а а а! - отозвался летчик, вращая в кабине какую-то штучку.

- Конта -а а...

Рывок и - из выхлопных полетел черный дым и оглушительный треск. Помахав оперением и обдав толпу снежным бураном, самолет взмыл в голубое небо.

- Вот это да! - завидовали мы летчику.

Каково же было наше изумления и разочарование, когда за неделю до выборов из района через сельсовет передали:

- Все портреты Молокова и Тонконоговой со стен агитпунктов убрать, агитационные документы сжечь! Они враги народа!

Через несколько дней в газете "ПРАВДА" появилось сообщение об аресте "знаменитого" народного комиссара НКВД СССР Ежова, оказавшимся заядлым троцкистом, а Молоков и Тонконогова его сообщниками!

- Во дела-а-аа! Неужли сам Ежов оказался?!...

- Да, да! Тот самый Ежов, который всех держал в "ежовых рукавицах" - разъясняли народу коммунисты и комсомольцы после внеочередных партийных и комсомольских собраний. - Он, оказывается, силами НКВД СССР хотел в Москве сделать переворот, убрать нашего дорогого и любимого товарища Сталина и вернуть из-за границы эту «проститутку» Троцкого! Так назвал его живой ещё В.И. Ленин. А выследили Ежова чекисты ОГПУ - во главе НКВД СССР стоял теперь верный соратник Иосифа Виссарионовича, товарищ Лаврентий Берия. Он уже наводит порядок в стране! Мы тогда не задумывались над тем, как и какими путями враги пробирались к власти. Главное было то, что их поймали и расстреляли. Врагов не жалко было. Они получат по заслугам. "Но как же наказ? - думал я с обидой. Ведь мы так радовались, что в колхозе будет радиоузел, и каждое утро по селу будет раздаваться голос Левитана:

- Говорит Москва! Передаем последние известия! И дорогу, наверно, не построят теперь?

На этот мой вопрос никто из нашей ватаги ответить не мог. «Надо посоветоваться с отцом», - успокоил нас всезнающий Анатолий.

В народе говорят: "После крещенских морозов цыган продает шубу!" 0н, наверно, часто ошибался. Если бы он в этом году продал ее, то наверняка бы околел. В начале февраля пошел снег и усилился западный ветер. Вьюга смешала землю с небом. Занятия в школе прекратились. Только животноводы, ремонтные рабочие МТС да плотники стройчасти, добирались до рабочих мест по известным им путем. Буран бушевал больше недели. Сугробы намело под самые крыши. Мы с Игорь Иванычем под вой и плач вьюги при свете керосиновой лампы читали художественную литературу. По блату получил он от своей подружки-библиотекарши только что появившиеся на свет романы Шолохова "Тихий Дон" и "Поднятая Целина". У меня лежали недочитанные книги "Железный Поток," "Чапаев," "Цусима." Чем больше мы читали, тем больше убеждались в "правоте" Советской власти и партии большевиков во главе с верным ленинцем и всенародным любимцем товарищем Сталиным. Не было покоя нашему молоденькому, еще не окрепшему государству ни от внутренней, ни от внешней контрреволюции.

- Ну, чего же не хватало этому гаду Ежову? Ты можешь мне объяснить? - наступал я на Игорь Иваныча.

- Не только Ежов! А Куйбышеву и Орджоникидзе чего не хватало? - возмущался Игорь. - Один отравился, другой застрелился, когда им на хвост наступили! Тоже мне соратники Ленина. Вавилов еще нашелся!

- А это еще кто такой?

- Да ученый такой, всемирно известный аграрник. Ездил по всему миру, собирал семена от всех растений. Доездился, пока не связался с контрреволюцией! Хотел угробить сельское хозяйство страны травопольными севооборотами. Ты понимаешь, вместо хлеба предлагал сеять люцерну! Сталин приглашал его в Кремль и просил отказаться от своей вражеской теории...

- Ну и что?

- Да ничего, пришлось опять посадить! - махнул рукой Игорь.

«Как хорошо, что вокруг нашего любимого вождя есть еще такие преданные политики, как Калинин, Жданов, Молотов, Вышинский, маршалы Буденный, Ворошилов; генералы Блюхер, Тухачевский, Якир», - думал я тогда, одурманенный большевистским дурманом.

- В армии среди генералов тоже появились, - приложив палец к губе, сообщил мне шепотом Игорь. - Генералы Малиновский и Рокоссовский уже за решеткой.

«Во дела!. Но ничего, новый нарком НКВД СССР Лаврентий Берия всех выведет на чистую воду! - думал я тогда».

Последние два предвоенных года все больше вселяли необузданного оптимизма. Наша русскоговорящая ватага училась только на отлично. Ни одно школьное мероприятие: читка газет, выпуск стенной газеты, художественная самодеятельность - не обходилось без нас. На местную молодежь было жалко смотреть, даже на старшеклассников. Они грызли русскую науку, но она им давалась с большим трудом. Было трудно еще и потому, что их родители тоже не знали русского языка. Дома они разговаривали только на немецком.

- Ничего, научатся! Впереди мировая революция! - спорили мы на собраниях. - А что это за революционер, если не знает русского!?

- Правильно! Вон в Испании началась уже революция! Там наши добровольцы дают им прикурить! - шумели девчата. - Русский - это самый богатый язык. На нем после всемирной революции будут разговаривать все народы мира. Пушкин правильно сказал, что на нем можно говорить со всеми: любовницами, друзьями, врагами...

В апреле месяце в колхоз привезли и смонтировали радиоузел. Черные, похожие на большую сковородку репродукторы развесили в пяти местах: у школы, у конторы правления колхоза, на здании сельского совета, в клубе и у сельмага в центре села. На первую трансляцию у репродукторов собрались от мала до седоволосых стариков. В то время это было равносильно полету Гагарина в космос. Первые слова диктора были ошеломляющими:

- Вот что такое Советская власть!- выступил перед толпой председатель сельсовета. - Скоро будет в каждом доме лампочка Ильича! Мы построим светлое будущее человечества - Коммунизм! Владимир Ильич сказал: "Коммунизм - это Советская власть плюс электрификация всей страны!" Он так же заверил колхозников словами лозунга партии: "Наше поколение будет жить при коммунизме! Ура, товарищи!

- У-у-у-р-а! - дружно кричали колхозники.

- У-у-р-р-а-а а! - дружно кричали мы, пацаны.

Мы теперь, казалось, знали все о нашей Социалистической Родине: о цветущем Казахстане, хлопке Узбекистана, о Беломоро-Балтийском канале, о комсомольских стройках, железной дороге Котлас-Воркута, Комсомольске-на-Амуре. Мы радовались стахановцам угольных шахт Донбасса, Кузбасса, Караганды. Приветствовали ударников Баку, Грозного, Мангышлака, перевыполняющих план добычи нефти. Кричали «ура» сталеплавильщикам Запорожья, Урала и Казахстана.

МТС пополнялась новой техникой. Вместо устарелых комбайнов прибывали новые, более производительные с гордым названием "СТАЛИНЕЦ." Автомобили-трехтонки поступали из завода имени Сталина (ЗИС-5). Город Царицын на Волге переименован в Сталинград. Беломоро-Балтийский судоходный канал получил имя Сталина. Конституция СССР стала сталинской. В каждом районе был теперь колхоз им. Сталина, а в каждой области был Сталинский район. В школе мы пели песни только о Сталине: "Партия и правительство - Сталин! Сталин - партия и правительство!" "Партия и народ едины!" Индустриализация, электрификация, механизация, национализация, коллективизация. Вот неполный перечень лозунгов и призывов, с которыми мы просыпались утром и засыпали вечером. Окрыленные неожиданным успехом, люди забывали горе и страдания: раскулачивания, репрессии, расстрелы и исчезнувших бесследно родных и близких... Приветствия: "Партии слава! Сталину слава!" - прочно оседали в умах и сердцах каждого из нас.

Если у пожилых в душе еще тлел огонек о слове божьем, то нам, молодым, было на все наплевать. Особенно после того, как в Москве взорвали храм Христа Спасителя и объявили, что на его месте будет воздвигнута грандиозная скульптура Владимира Ильича Ленина. Молодежь окончательно стала неуправляемой. Комсомольцы в селе с молельного дома сорвали колокол и организовали клуб атеистов-безбожников. Не посещавшие этот клуб жестоко презирались. Мы разучивали и пели песни:

Бога нет, царя не надо,

и без них мы проживем,

И попы нам не преграда,

мы за Сталиным идем!

При входе в школу появился еще один лозунг:

„РЕЛИГИЯ - ОПИУМ ДЛЯ НАРОДА". (Ленин)

Мы были молоды, грызли науки: математику, историю, географию, физику и познавали мир с его измами: социализм, капитализм, коммунизм, фашизм, марксизм, ленинизм, сталинизм, атеизм, подковывались политически, идеологически и патриотически. Наши родители и старшее поколение со своим "старым багажом" шарахалось от нас, как от прокаженных. Мы знали теперь, что земля не плоская, как это доказывали церковники, а круглая и имеет ось, о которую трутся белые медведи, что земля вращается вокруг солнца, а луна вокруг земли и что человек произошел от обезьяны, а не от какого-то Бога, которого никто не видел.

Оказалось, что люди делятся не по национальности, а по классам: пролетарии, крестьяне, рабочие, буржуи, капиталисты. Все богатые, буржуи и капиталисты - это мироеды, кровопийцы рабочих и крестьян, а для их истребления требуется мировая революция. Мы твердо были убеждены, что восстание рабов Спартака в Греции, Пугачева в России и революция во Франции были так жестоко подавлены только потому, что у них не было теории марксизма-ленинизма и Великого вождя товарища Сталина! Не знаю как кто, но я был за мировую революцию. "Петька тоже. Вот только жаль, что он на год моложе меня, - думал я. - Но ничего, время покажет. Когда начнется, будем проситься вместе!"

Мои одноклассники ходили на кружки военной подготовки. Петьку я протаскивал везде за собой. Мы были членами: ОСОВИАХИМ - отряд содействия авиации и химической обороны, "ГТО"- готов к труду и обороне, " ПВО"- противовоздушная оборона, „ВС"- Ворошиловский стрелок, "МОПР"- международное объединение пролетариев, "КИМ" - Коммунистический интернационал молодежи.

Кроме этих кружков по заданию райвоенкомата все старшеклассники и колхозная молодежь под командованием старых кадровиков-буденовцев проходили месячную строевую подготовку. Они шагали в строю, неся на плечах деревянные макеты винтовок. Ими же овладевали правила рукопашного боя, пропарывая подвешенные на перекладинах мешки с соломой. Была и группа конармейцев. Их сабельному бою за селом учил бывший ординарец Буденного, длинновязый худой немец Давид Экк.

По утрам начиналась чистка лошадей, седловка, перекличка, построение. Затем по команде полевых командиров из-за бугра сходились в атаках, хитро окружали и обходили "противника", а, встретившись, тренировались в рубке и ширяли друг друга деревянными клинками. Состязания в рубке выставленных лоз проводились несколькими чудом сохранившимися от изъятия буденовскими саблями. Стрелять всех учил из единственной мелкокалиберной винтовки, привезенной по доверенности из райвоенкомата, бывший снайпер Первой Конной, Андрей Шван.

Мы, молодежь, забирались на возвышенность желтого яра и часами наблюдали за этими представлениями, сожалея, что нас, совсем ещё юных, не принимали на эти учения.

Как снежный ком, катящийся с горы, так обрастало событиями и ускоряло бег к роковой цели предвоенное время. Наше молодое Советское государство враги прощупывали со всех сторон. Не успели на востоке надавать по зубам японцам, как по зубам давать пришлось финнам, которые построили при помощи немцев линию Маннергейма и хотели проверить силу Красной Армии. "Удар был бы намного весомей, если бы не предательство генералов Тухачевского, Блюхера, Якира, которые еще там, на востоке, сумели деморализовать комсостав дивизий, направлявшихся на разгром Финнов под городом Ленина", - хвасталась всезнающая молодежь.

- Этого не может быть! - разорался наш атаман Анатолий Пролеев. - Вот приедет мой отец, узнаем.

Он служил в дивизии Тухачевского военврачом. Вот и сейчас его нет дома, он приглашен в Москву. Наверное, опять понадобился! Мне так хотелось верить Анатолию, что наши любимые легендарные генералы - не враги и что это роковая ошибка. Но события развивались с ужасающей скоростью.

- Отец вернулся не в настроении, – сказал Анатолий через неделю. – На вопросы «генералы - враги или нет?» ответил двусмысленно: Ну, раз сообщили, значит, враги!

- Ночью я притворился спящим и подслушал разговор между отцом и матерью, - рассказывал Анатолий. - Приехав в Москву, устроившись в гостинице, отец позвонил в Министерство обороны, сообщил о своем прибытии и дал номер телефона. Ему сказали: ждите, о времени приема вам сообщат. На вторые сутки в гостинице начались обыски и повальные аресты. Подозревая что-то неладное, отец к вечеру, не дождавшись звонка, поехал к другу по совместной службе на Дальнем Востоке. Живёт он в доме семей членов правительства, а работает в Министерстве обороны в отделе здравоохранения. У входа, в вестибюле, отца задержала военизированная охрана. Предварительно проверив документы, позвонили какому-то Василь Егорычу, чтобы тот провел к себе гостя "Пролетария". Примчавшийся Егорыч понарошку закричал на него: «Ты почему не явился вовремя в министерство?» - и уволок его на улицу. По дороге рассказал ему, что Тухачевского, Блюхера и Якира вчера арестовали. Среди командного состава армии идут обыски и повальные аресты. В гостинице, сказал, больше не появляйся. Дуй на Казанский вокзал и домой! Дома тоже не задерживайся, бросай все, бери жену, детей и смывайся куда подальше. Раз ты зарегистрировался, что прибыл в Москву, значит, и дома будут искать. Голос Анатолия дрожал от безысходности.

- Ну, какие мы враги? Что сделал мой отец плохого? 0н же военный врач... Они же с матерью члены ВКП/б с революции! Они прошли рядом всю гражданскую войну, сколько спасли людей от смерти и... - плакал Анатолий. - И еще Егорыч сказал отцу, что генералы никакие не враги. Это Берия убирает с пути себе неугодных и выслуживается перед Сталиным.

Обнявшись, Анатолий, Петька и я плакали, сиротливо воя, как волчата, отбившиеся от стаи. Мы с Петькой уже знали, что такое быть в бегах, быть в любое время "разоблаченными" и презираемыми. Мы до сих пор не забываем клятву, данную родителям там, в пустыне, в степи, и молчим даже сейчас, когда Анатолий практически сравнялся с нами, беглецами и "чужаками"

Пролеевы исчезли в ту же ночь. Их загадочное исчезновение в селе толковалось по-разному. Только мы с Петькой знали правду, но молчали. С исчезновением Анатолия наша ватага стала разваливаться. Планер, с которого мы собирались "осваивать " Вселенную, остался недостроенным. Виктор, который почему-то возненавидел Марию, постепенно от нас откололся и стал дружить со старшеклассниками.

У Петьки появилась еще сестренка. Теперь мать закабалила его совсем. Он от злости "грыз" землю и завидовал моей независимости. Моя "любимая" тетка Мина, жена Александра, родила еще дочку и из-за того, что я не захожу к ним, возненавидела меня пуще прежнего. За военной одеждой, про которую Александр сказал "Зайди и забери", я так и не зашел, она меня больше не интересовала. Вернее, я потерял к ней всякий интерес и боялся, что буду осмеян её родней, Вернерами и Батиками. Пятый класс в 1939 году я закончил на отлично. Отец свое слово сдержал. Он купил мне велосипед.

Я прыгал, смеялся от счастья, целовал отца и Александра, присутствовавшего при покупке. Еще бы! Первый велисопед, поступивший в сельпо. Его привезли из района как поощрение строителям первого в районе сельмага. А построили его еще при дяде Филиппе. Бригада решила разрешить его купить моему отцу. Велосипед был мужской. С седла мои ноги до педалей не доставали, и я проклинал себя за маленький рост. Но исход был найден. Я носился по селу боком, просунув ногу через раму. За мной со свистом и криком, поднимая пыль деревенской улицы, носилась полуголая детвора. Я на зависть другим носился по селу, а мать еще долго носила в сельпо масло и яйца в счет закупа за мою игрушку. «Ну, сосед! Этот Яков опять натворил делов! - шутил Либутский, главный бухгалтер сельпо. - От дочек отбоя нет. Придется посылать в Ростов за лисапедами!»

В ожидании привоза велосипедов в сельмаг мои друзья: Петька, Мария и Марейка - научились ездить на моем. Став на колеса, мы теперь носились по всей округе. Река Сал, куда мы бегали купаться, ловить раков и воровать яблоки у гарбузовских мужиков, оказалась теперь рядом. Пятикилометровое расстояние мы одолевали за несколько минут. На один велосипед цеплялись по двое-трое. Эта сторона реки Сал, куда впадала пересыхающая Потапа, была территорией нашего колхоза. По правую сторону, у самого берега, утопая в тени фруктовых садов, прилепилось русское село Гарбузово. Колхоз там назывался Коммуной им. Ворошилова. Берега реки соединял небольшой деревянный мост. Ругались мы с гарбузовскими русскими ребятами, бегая по берегам рек, а драться выходили на мост. Они нас обзывали "фрицами, гансами, штрулями," а мы их "хохлами и кацапами"... Показывали друг другу через речку голые задницы и дружно кричали по-немецки: Лек мих ам а-а-ш-ш! (лижи мою задницу), а они, в свою очередь, показывали между ног и кричали: на, вот вам! Это было забавно еще и потому, что с обеих сторон активное участие принимали наши милые девочки. И все же мы их обошли. Они с завистью смотрели зимой на наши блестящие никелем коньки и просили прокатиться. А теперь мы вдруг "нарисовались" перед ними на новеньких велосипедах. Через минуту, побросав свои доспехи на берегу, они поплыли к нам, рассекая воду, как утки.

- Откуда у вас самокаты? - бегали гарбузовцы вокруг нас.

- Это колхоз начал выдавать на трудодни! - соврала Мария. - И выдаются только отличникам. Тем, кто быстрее всех изучил русский язык!

- Вот это да а а а а!.....

- А вы что думаете, наука просто так дается!? - щебетала Марейка, ворочая широко раскрытыми карими глазами. - Вот Яша, а это Петька, и мы с Марией ваш язык освоили за полгода, и получили по лисапеду! Да-да! Он так называется, а не самокат! Эх, вы-ы-ы. грамотеи... - А вот Миля, Володя, Андрей, Наташа и вон энти штрули до сих пор ни в зуб ногой, - показала Марияна на молча стоявших рядом одноклассников. - Кто им что даст. До сих пор, ни бе ни ме...

- Вот здорово! А что нам надо учить, чтобы заработать лисапед?

- Надо срочно изучить немецкий! - подхватил я, поняв, куда клонит Мария. - Скоро мировая революция, мы будем знать по два-три языка, а вы только.... Вас вообще не поймешь, на каком вы языке балакаете!

- И правда. Немецкий язык надо знать, - сказал один из гарбузовских ребят. - Мой папа-бригадир, он рассказывал своим друзьям дома у нас, за бутылкой, что немцы-фашисты захватили уже Австрию, маршируют по Чехословакии. Что Советский союз собирается им жопу набить, пока не поздно. И еще он сказал, что в воздухе опять пахнет порохом!

- И правильно, сделают! Мой дедушка ездил в гости к своему брату в Белоруссию и рассказывал, что наши на границе собрали несметное количество красноармейцев и военной техники! - вмешался белобрысый гарбузовец высокого роста. - Наши хотят одним махом покончить с буржуями, капиталистами и фашистами! Да здравствует мировая революция!

-Ураа! Ураа! - орали мы вместе с гарбузовцами, позабыв о велосипедах.

- Мы же приехали раков ловить, а они опять за мировую революцию взялись! - упрекнула Мария.

- Вы же обещали покатать! Ну, покатайте, - ныли гарбузовцы.

- Ага! Вам хорошо, вы рядом, на ночь сетки и вентеря ставите, - парировала Мария. – Наверное, уже по мешку наловили!

- Покатаете - поделимся! - запрыгали гарбузовцы.

- Давай цепляйся! У-у-у! А-а-а! Ии-ии-ии! - и мы по двое, по трое, кто на раму, кто на багажник, покатили через мост на ту сторону реки.

Через час мы уже варили раков в ведре, валявшемся здесь же, на берегу. Это было удивительное явление. Живые раки зеленого цвета мы бросали в кипяток живыми. Прокипятив минут пятнадцать, вынимали уже красными. В первую очередь каждый старался рака побольше и обязательно с икрой под хвостом. Потом уже брались разбирать его и высасывать съедобное. Было вкусно. А костей сколько!.. С гарбузовскими ребятами у нас установились дружеские, добрососедские отношения. Мы учили их ездить на велосипедах, а они давали нам напрокат лодки и рыболовные снасти. Про трудодни и «лисапеды» они нам простили. Летом они снабжали нас вороваными яблоками, а мы их - вороваными с колхозной бахчи арбузами и дынями.

Шумно и весело прошли первомайские праздники 1939 года. Колхозники семьями собирались в бригадные дворы за длинные, наспех сколоченные из досок столы и скамейки. Питание им подавали из общего колхозного котла, а водку пили, наливая в гранёные стаканы из огромных бутылок (четвертей), стоявших, как гусаки, на столах. Напившись, плясали под музыку колхозных гармонистов, которых приучили жить и работать в коллективном хозяйстве. Не было кулаков, буржуев, помещиков, господ, интеллигентов, все были пролетариями и товарищами. Даже Ленин и Сталин были товарищами! Кто не был товарищем, был врагом! Так как все враги были расстреляны или сидели в тюрьмах, в колхозе было весело. Так, во всяком случае, думала молодежь. Только некоторые, напившись, почему-то скрипели зубами, плакали и сжимали кулаки. Но таких быстро уводили домой, почему-то зажимая им рты.

- Опять напился дядя Франц, - шептались мы, пацаны. – Наверное, трудодней ему мало начислили или грамоту с портретом Ленина и Сталина не дали!

Летние каникулы. Здорово! Все трудности учебного года позади. Я отличник. Наши учителя разъезжаются кто куда: кто в бывший детдом, кто искать родных, кто просто на Черное море - отдохнуть, позагорать. Игорь Иваныч, наш квартирант, собрался на Украину искать какого-то друга по совместной учебе. Им хорошо, они уже взрослые, сами решают, что им делать. Ох, как хотелось поскорее вырасти и быть самостоятельным. Но приходилось пока терпеть!

Мои друзья все на месте. "Вот только Анатолия нет," - думал я, и сердце обливалось кровью. "Сумели они спрятаться от преследования чекистов или их схватили и отправили в Сибирь, или в тайгу, как моих дедушек и бабушек?"

Где-то в глубине души иногда шевелился червячок сомнения. "Как же так? Все лучшие люди, которых я помню: мои дедушки, родители, директор совхоза Дебайло с женой, главный бухгалтер МТС Экгардт, а теперь и Пролеевы стали врагами. А ведь мы с Анатолием собирались совершить мировую революцию!"- думал я в ужасе.

Но я тут же успокаивал себя, что это всего-навсего недоразумения, они вскоре вскроются и развеются, как кошмарный сон. Этот червячок тревоги и сомнения гасился очевидными событиями предвоенных лет. Радиоузел, звуковое кино, постоянно твердившие о нашей счастливой жизни, о непобедимости Красной Армии, делали свое дело.

Насмотревшись фильмов "Чапаев," "Если завтра война", мы воссоздавали их в степи или ночью на улицах села. Роль Чапаева постоянно исполнял Штабель Андрей. У него была выпрошенная у старшего брата каракулевая папаха времен гражданской войны и старая латаная гимнастерка. На папаху мы навязывали Марейкину красную косынку, садились верхом на палки и, размахивая деревянными саблями, устремлялись в бой. Роль Петьки исполнял его тезка, мой милый друг Петька Крузе. Анку-пулеметчицу исполняли по очереди Мария и Марейка Молдованка. Я был комиссаром бригады. Под наше командование мы приглашали разрозненные группы верхних и атаковали нижнесельчан или они нас. Дело доходило иногда до крупных потасовок и синяков!

Лучше всего и безопаснее было атаковать в поле пасущихся коров. Закончив наступление по всем правилам лобовой атаки и фланговым окружением противника, мы с криками "Ура-а-а!", брали в плен нашего любимого сельского пастуха, дядю Андрея Темпель, и, развалившись в пахнущей медом и мятой траве, подолгу слушали его удивительные рассказы о войне.

Вся жизнь этого человека была схожа с жизнью Григория Мелехова из романа Михаила Шолохова "Тихий Дон". Он так же сражался за царя и отечество в первую мировую войну, испытал революцию семнадцатого года и дрался за Советскую власть на полях гражданской войны. Он и похож был на Григория Мелехова своим богатырским телосложением, темной кучерявой шевелюрой и носом с горбинкой. За нашими проделками и "боевыми операциями" он внимательно наблюдал с небольшой высотки и потом вместе с нами обсуждал "результаты боя."

- Ну вот, ты "чапай", почему при наступлении был впереди? - строго спрашивал он нашего командира, - Была бы у меня винтовка, я бы в первую очередь снял тебя! А зачем?

- Чтобы командовать некому было! - поддерживал я его, как комиссар. - Придется заняться его воспитанием!

- Правильно ваш комиссар говорит! Без командира солдаты, как вот эти коровы без пастуха. Разбегутся по всей округе, попробуй потом собери.

- Дядя Андрей! Ну, расскажи нам опять что-нибудь про войну? - просили мы хором!

- Война, мои милые, это страшное занятие, - начал на этот раз дядя Андрей. - На войне не играют, как вы сейчас с коровами! Побегали, помахали потешными саблями и - домой за стол. Война, милые мои, это разлука с родными и близкими, голод и холод в окопах, это кровь и смерть не только от пуль и снарядов, но и от болезней: простуды, дизентерии, тифа... На войне погибают тысячи ни в чем не повинных солдат и мирных жителей. На войне гибнут, разоряются одни и наживаются другие. Солдатам и простому люду война не нужна!

- Наживаются, конечно, буржуи и капиталисты! - шумели мы, сверкая и вращая зрачками. - Поэтому нужна мировая революция! Всех их, гадов, уничтожим и построим коммунизм для всех пролетариев!

Хитро улыбнувшись и посмотрев на наш воинственный вид, он продолжал:

- В 1915 году наш полк с боями вышел к австрийской границе и засел в окопах. Линия фронта растянулась на сотни километров с севера на юг. Противник зарылся в землю в ста метрах против нас. Мы лежали в сырых окопах и зорко наблюдали друг за другом. Через неделю поступил приказ: укреплять и обживать окопы, готовиться к долговременной обороне. Мы укрепляем свои оборону, а австрийцы - свою. Перестрелка почти прекратилась, разве только для острастки пальнет кто-нибудь в воздух. Через месяц мы, противники, убивавшие друг друга ни за "понюх табака," стали приветствовать друг друга из окопов и укреплений:

- Сдорово Иван!- кричали они. - Нихт шисен! (не стреляйте)

- Гутен морген! (с добрым утром) - кричали мы, высунувшись из окопа.- Нихт пах,пах! Еще через неделю мы стали обмениваться куревом, спичками, иголками, нитками, посылая парламентариев. К концу месяца мы уже открыто ходили в свои тылы к полевым кухням питаться, умываться и стирать. Как приятно было во весь рост выйти из вонючих загаженных окопов, подышать свежим весенним воздухом, пахнущим молодой порослью полыни. А еще приятнее было во весь рост сходить по нужде в ближайшие кусты и, сидя там, без страха взирать на этот удивительной красоты мир. В дни такого затишья сидишь бывало на бруствере и смотришь на таинственно-тревожную полосу окопов противника, на мирно копошащихся там людишек и кажется невероятным, что мы только вчера в слепой ярости убивали друг друга.

- Но как и кто может остановить эту бойню? Там, в верхах, всегда кому-то хочется, чтобы люди убивали друг друга! - продолжал дядя Андрей, сворачивая самокрутку из крепкого домашнего самосада. – И вот нам сказали остановиться и не стрелять. И мы не стреляем. Сказали бы, идите, целуйтесь с австрийцами, мы бы и это сделали! Попробуй, не выполни приказ! Так накажут, что и родную мать забудешь! А там, в верхах, почему-то всегда хотят, чтобы было побольше убитых. Однажды утром, на рассвете, наш командир роты сказал мне: "Что-то ночью у австрийцев была какая-то подозрительная возня. Ты, Темпель, пока полк завтракает, останься с этими пятью пулеметчиками у пулеметов. Мы вам завтрак принесем". Когда наши ушли в тыл, я прислушался. На стороне австрийцев в утренней тиши я отчетливо расслышал слова боевых команд. Я на всякий случай заставил пулеметчиков заправить ленты и не спускать глаз с ощетинившихся штыками окопов противника. Попробовал окликнуть своих дружков, но австрийские окопы угрожающе молчали. Через полчаса австрийцы, подпустив поближе возвращавшихся от полевых кухонь наших ребят, открыли огонь со всех видов оружия и пошли в атаку. Наших безоружных, застигнутых врасплох солдат, расстреливали в упор! Они сотнями полегли, не добежав до окопов! Добежавшие хватались за оружие!

- Ну, а вы что? А пулеметы? Та-та-та-чх! - разочарованно повскакивали с мест наши чапаевцы. - Вот бы туда нашу Анку! А, Мария? А, Марейка? - сверкая прослезившимися глазами, теребили ребята молчавшего дядю Андрея. - Ну, а вы-то что? Струсили – да? Да!.

- Спокойно, спокойно, ребятки! – продолжал, выбрав момент, дядя Андрей. - Мне так захотелось отомстить за своих погибших друзей! Да побольше навалять их гадов, изменников! Я перебегал от одного пулеметчика к другому, умолял не стрелять, а подпустить поближе. И, наконец, когда серо-голубые шинели заполнили все пространство между нашими окопами, я махнул рукой и лег за ручной пулемет... Вот тут-то и пошла гулять смертельная карусель! Мы их, гадов, косили под перекрестным огнем, как пшеницу лобогрейкой!

- Так, так, их гадов, чтобы знали наших! Та-та-та-та-та! - задыхались "чапаевцы" в ярости, и наши пулеметчицы Марейка и Мария тоже ухватились за деревянные макеты "максима". - Ура-а! – и поднялись в атаку.

Коровы сиротливо смотрели на нас, не понимая, что мы хотим. Некоторые помоложе, задрав хвосты и головы повыше, смешно устремились за нами, перебирая ногами. И когда бугай, опустив голову, начал забрасывать пылью и реветь: Ба-а-о-о-о! - мы бросились врассыпную.

- Так вот, ребятки, - продолжил свой рассказ дядя Андрей, когда мы вновь примчались к нему, - Обошлась эта "потеха" в несколько сот убитых и искалеченных ни в чем не винных людей. Из пяти пулеметчиков в живых осталось двое. За то, что я убил больше всех австрийцев, мне перед строем повесили на грудь Георгиевский Крест. Оказывается, как мы узнали позже, австрийское командование, наблюдая за нашими солдатскими проделками, решило нас проучить. Оно в строгой секретности сменило новобранцами стоявший перед нами полк и на рассвете, точно определив время возвращения безоружных солдат, двинуло их против нас. На войне шутки плохи. Если не убьешь ты, убьют тебя.

Мы долго сидели молча. У меня мысленно перед глазами проходил тот бой, в котором дядя Андрей отомстил за своих товарищей, стрекот пулеметов, залпы орудий, кровь и смерть, искалеченные люди, но мне почему-то казалось, что со мной этого не случится. "Ведь остался же живым дядя Андрей!" - думал я.

После долгого молчания дядя Андрей задумчиво сказал:

- Ребята, мне что-то ваше поведение не нравится! Точно также мы, пацаны, безумно играли в войну перед Первой Мировой Войной. В мире опять неспокойно. Немцы опять поднимают хвост!

- Ничего, дядя Андрей! Наша непобедимая Красная Армия всем даст по зубам! - закричал наш "Чапаев". - По коням! Запевай!

Если завра война, если завтра в поход,

Если темная сила нагрянет,

Как один человек, весь Советский народ

за любимую Родину встанет !

Дядя Андрей одиноко стоял на бугорке и, долго покачивая головой, смотрел нам вслед. "Ну, сорванцы, накличут беду!" - думал, наверное, он. И, думая так, не ошибался.

Вскоре стало известно о разгроме Польши, которая, якобы, спровоцировала войну с немцами, захватив какой-то маяк на территории Германии. Наша непобедимая Красная Армия - "по просьбе" прибалтов присоединила к Советскому Союзу Эстонию, Литву, Латвию, а затем и западную Белоруссию и западную Украину.

Наши войска встречали с цветами, хлебом и солью, как освободителей. Полный триумф политики партии и правительства во главе с вождем мирового пролетариата товарищем Иосифом Виссарионовичем Сталиным! В колхозных бригадах, на МТФ, в мастерских МТС, среди животноводов и механизаторов проводились собрания, политинформации и беседы. Всюду было полное единство партии и народа. Партийные и комсомольские организации рапортовали в свои ЦК о полной поддержке политики партии.

Одновременно по территории района рыскали чекисты, разыскивая "недобитых кулаков и врагов народа." А их, по оперативным данным НКВД, было еще много. То в одном, то в другом месте возникали степные пожары. Горело сено, а теперь и поспевающие хлебные массивы. В конце июня в Присальской низменности горела степь. Для борьбы с пожаром МТС направила два трактора ХТЗ с трех-лемешными плугами. Пожар был остановлен только благодаря "героизму", проявленному одним из трактористов, комсомольцем Нефедовым. Он допахивал последние языки пламени, когда у него случайно заглох трактор. Но он не бросил государственную машину. Он попытался завести и спасти её, даже когда горел уже сам. Он не покинул своего поста. Вот как! Обо всем этом нам доложил начальник политотдела МТС на похоронах героя-комсомольца, на могиле которого был установлен руль от сгоревшего трактора. В заключении своей речи докладчик сказал:

- Спи спокойно, наш дорогой Володя, наши доблестные чекисты уже нашли поджигателей, по причине которых тебе пришлось принять смерть героя, - и, обращаясь к нам, произнес. - Пионеры и комсомольцы, в борьбе за дело партии Ленина-Сталина будьте готовы!

- Всегда готовы! - крикнули мы от гордости за нашу партию и чекистов.

(продолжение следует)