Владимир Штеле
Губы, губки, губоньки, губёшки. А можно – губастый, губошлёп. Губошлёпка – это совсем грубо. Так и не говорят. А «сидеть на губе» – говорят. Это неожиданная придумка. Автора нет. Когда нет автора – получается часто хорошо, потому что неизвестный автор автором быть не хотел, творческой личностью он себя не считал, о гонораре не думал, а думал про толстые губёшки игривой соседки, которые целовал, когда отправился в армию служить.
Вспоминать губёшки в армии – дело мученическое. Армейская обстановка требует перестройки сознания. Для этого создавались мужские монастыри, которые называются казармами. Эти монастыри располагали подальше от цивилизованного или полуцивилизованного мира: где–нибудь в Закамчатском крае.
Там речки чистые, от тяги водной камешки на дне подскакивают, а их видно, если поверхность не сильно взволнована. И горбушу видно губастую. Видно, как самец молокой икру поливает и жизнь, неизвестным нам образом, в икринках пробуждает. Монахи в одеждах защитного цвета в воду глядят, видят этот сексуальный процесс, тоже охотку сбить захотят. А как? Ну, а если там зайца с зайчихой на краешке лесотундры заметят, которые неприличным делом публично занимаются, так совсем монахи дуреют и требуют от руководства части не только программу «время» по военному телевизору, но и «спокойной ночи малыши», где тётя Валя с верхней расстёгнутой пуговичкой на глухом платье выступает и говорит лирическим голосом: «Спать пора».
После этого интеллектуально высокоразвитые молодые люди шли, как заговорённые, писать письма своим девкам, и письма получались исключительно чувственными, хотя «свои девки» часто уже принадлежали другим.
Но дело не в этом, дело в том, что вынужденные ограничения естественных потребностей приводят к созданию шедевров. И, если девка, потрясённая сочинительским даром служивого монаха, тоже отказывала себе в любовных удовольствиях, то и она переполнялась такой истомой, что бретельки сатинового лифчика сами лопались с треском, как обёртка ольховых почек весенней порой.
Эта женская истома пыталась найти какой-нибудь выход, и девка обмакивала стальное пёрышко в стеклянную чернильницу, обмакивала второй и десятый раз, а получалось в итоге только: «ну, покамест, жду не дождуся, как салавей лета». А для визуального подкрепления своего чувства она вкладывала в конверт сухой запашистый лист чабреца. Откроет адресат конверт, дыханье ему перехватит, губы он развесит, а на глазах слёзы навернутся, поймёт сразу – любовь это, однако. И если ему скажут, что через десять лет он будет отправительницу письма ежедневно материть и кулаком на неё замахиваться, - не поверит, а кулаком замахнётся на того, кто такую подлость невозможную напророчит.
Ой, ребята, по-всякому бывает у нас. Но пророку такому, прав он или нет, необходимо по соплям надавать непременно, потому что не надо хорошее настоящее плохим будущим марать. Дайте красиво потомиться, чистую любовь пережить, только в армии при насильственной изоляции это и возможно.
Ах, вы губы, губки, губоньки, губёшки! Как их сладко целовать было!
Да когда всё это было!
Давно было. Тогда губёшки и губки совсем другими были. Как изменились русские женщины! Нет, не постарели. Они не стареют. Средний возраст уличной толпы стабилен. Одна картинка из одного столетия в другое. Они просто изменились лицом, потому что губы, губки, губоньки, губёшки заменили губищи. Тяжёлые, малоподвижные, вывернутые. Когда обладательница таких губищ спит, они не закрываются, и слюни вытекают всю ночь на подушку. А когда она бодрствует, то постоянно что-то глупое, нечистое проскальзывает в её лице. Это от них - от раздутых губ.
Наверное, такие губы и мужчин притягивают хитрых и нечистых, которых сейчас называют в России успешными. Хотя я не уверен, что те губки, которые раньше складывались ярким аккуратным бантиком, были привлекательны только для благородных особей мужского рода.
Если лица русских женщин изменились, то и лицо России стало другим. Эти раздутые губищи кричат: «Нам всего мало! Мы не знаем, где граница приличия. Мы не знаем, где заканчивается красота и начинается уродство». Кричат, кричат, но крика не слышно. Потеряли губы свою живость – шлёп, шлёп, но никакой мысли передать они не могут. А и не надо. Какую мысль можно вложить в насильно раздутые губы? В такие губы можно вложить только кусок кулебяки или засунуть толстую колбаску, смазанную сладкой нерусской горчицей. Жуйте, женщина, или, - что вы там намеревались с этой колбаской делать.
Если губы деревенеют, то и чувства упрощаются. Любовь превращается в секс, секс – в блуд, счастье – в обладание деньгами. А как же без всего этого? Губищи, которые этот вопрос произнесли, захотели скривиться, но не смогли – одеревенели. И на этом спасибо косметологам-бизнесменам. Дурите наших баб дальше, они этого достойны.
А вы, критики седоголовые, которым ни качественный секс, ни губищи эти вывернутые уже недоступны, что в жизни современной понимаете?! Да и жизнь эта не современная, а соответствующая своему времени, она со своим временем, вроде как, в ногу тащится. Отшагали мы своё, отчеканили, хватит, до сих пор шум в ушах стоит, теперь охота ногами пошаркать, а то и просто в шлёпанцах по инкрустированному полу пройти, зевая, а потом завернуть в уборную, в которой в 1919 ваш прадедушка мочил моего прадедушку за то, что он не пропивал зарплату, спал на чистых белых простынях и имел четыре пары добротных сапог.
Да, и то время было соответствующим. Когда через много лет неожиданно демократию объявили, то сильно удивились, что все, кто мог, даже самые отчаянные патриоты, побежали, сломя голову, прочь от святой Руси. Ну, конечно, вслед плевать стали, а если бы беглецов догнали, то и губы им повырывали бы, - дело это обычное, отработанное.
Разбежалось людей много, не один «философский» пароход уплыл – целый флот, а ещё больше народа осталось – вот какая Россия богатая! И Россия сделала вид, что очередная потеря миллионов граждан ей не помеха. Да и какая это помеха, если улетучиваться стали в основном русские евреи, русские немцы да плохие славяне, которым шальная русская демократия не по вкусу пришлась. Да разве это народ! Главное – коренные «наши» остались!
По случайному совпадению сразу после отплытия флота, по телику сообщили, что в стране наступило время серых мышей, время грызунов. А где мыши – там и жирные коты. Но эти коты не на мышках специализируются, а глотают целиком скважины, рудники, прииски. И это хорошо. Если эти богатства оставить мышам, то они передерутся, испоганят всё, что можно испоганить и продырявить. Мышам оставили свою нишу – мышиную. Махнули на них рукой – вытворяйте что хотите. А они столько дырок за короткий срок наделали в России, столько мышат острозубых вырастили, которые по-английски балакают и именуют себя новым поколением, выросшим в свободном обществе, что на заплатки уже никакого валютного резерва не хватает: куда ни глянь – везде решето.
«Чего же вы губы-то развесили?» - кричат отдельные личности правительству, как будто правительству под силу этих мышей переловить и котов передавить. «Мы тоталитарно не можем. Мы хотим, как на Западе», - отвечает растерянное правительство, утомлённое от хороводов с жирными котами.
Но на Западе грызунов умеренное количество и мышиная популяция находится там под неусыпным контролем. Да и в России контролёров полно! Беда, что этих контролёров надо контролировать. А тех, кто контролёров контролирует, оставить без присмотра, ну, никак нельзя. Получается, что не половину, а всё население страны надо рассадить по бюрократическим организациям. Это и будет настоящая вертикаль власти.
Нет, пусть уж лучше будет так, как есть. Пусть грызут. Пусть коты делают вид, что они деловые коты, пусть мыши делают вид, что они граждане и гражданки своей страны, а правительство делает вид, что оно правит правильно.
2005 г.