Яков Иккес

рассказ

редакция:

Антонины Шнайдер-Стремяковой

Похождение ирландского сеттера

1947 год. С.Уюк Таласского района

Шофёры в сельской «забегаловке» пировали третий день – проездом. Сегодня «забегаловка», куда, преданно следуя за ними, попал пёс, была шумной, как никогда. От грязных мужиков несло потом и какой-то белой дрянью, которую они разливали по стаканам и опрокидывали в рот. Собачьему уму было безразлично, что это только что вернувшиеся с хлебоуборки и обмывавшие свою зарплату комбайнеры МТС.

Путаясь между ног бушующей толпы и безуспешно стараясь пристроиться к знакомым поближе, молодой сеттер в какой-то момент вообще потерял их из виду. Вонь грязных кирзовых сапог, дымящихся окурков и терпкий запах проливаемой на пол белой жидкости не давали ему сконцентрироваться. Не выдержав человеческой потехи, он покинул «забегаловку», скуля и чихая.

Свежий, осенний, предзакатный воздух вскружил ему голову. Прочихавшись и вывалив язык, сеттер в надежде напасть на след своих, оббежал вокруг машины и здания «забегаловки», обнюхал все углы и кюветы дороги, по которой они подъехали и, наконец, понял, что они все там. От одной только мысли вернуться в этот кромешный ад ему становилось дурно. Зная, что они рано или поздно должны появиться на пороге «забегаловки», он решил справить нужду. Но не успел бедняга занести ногу у ствола растущего невдалеке карагача, как в дверях увидел одного из своих. Это был тот, белобрысый, который неделю назад первый протянул ему кусок лепешки. «Опять шатается», - подумал он и прервал свое нехитрое дело.

- Е...твою мать! Ко мне! - услышал сеттер знакомый грозный окрик. «Теперь быстрей. Иначе бить будет», - спохватился он и преданно бросился к ногам белобрысого, который, пошатываясь, расстегивал брюки и снимал ремень. «Ну все!... Пропал! - мелькнуло в подсознании. - За ремень взялся»...

Но белобрысый, набросив ему на шею ремень, почему-то стал подзывать незнакомых мужчин, пошатывающихся, как и он. Незнакомцы рассматривали его, гладили и, разводя руками и хлопая себя по карманам, уходили прочь. Недовольный белобрысый ругался, плевался, а сеттер, не понимая, что его продают, покорно смотрел вслед уходящим, преданно повиливая хвостом предателю.

Повеселел белобрысый лишь тогда, когда двое молодых мужчин, прикативших на мотоцикле, принялись с ним о чем-то спорить. Не понимая, что происходит, сеттер с любопытством наблюдал за тем, как один из мужчин вручил белобрысому какие-то бумажки, как принял из его рук ремень, повязанный на его шее, и как белобрысый, не оглядываясь, зашагал в сторону «забегаловки». Опомнился лишь тогда, когда потянули его за ремень и повели в чужое ему село.

Новый двор, куда сеттер, следуя за незнакомым ему мужчиной, попал в этот раз, встретил его не очень дружелюбно. Огромный пушистый кот серого цвета встретил оскалом зубов и взъерошенной на спине шерстью. Блеснув разъяренными зелеными глазами и грозно прыснув, кот демонстративно прошелся перед его носом, показывая, кто здесь хозяин. Гуси с вытянутыми шеями и громким шипением направились было к нему, но гусак, видя его миролюбивое помахивание хвостом и слыша приветливое поскуливанье, отозвал гусынь в другой конец двора. Хозяйка дома оказалась приветливей. Налив в тазик парного молока, она подала полбулки хлеба и, усевшись рядом, гладила и ласкала его. Обласканный хозяйкой, сытый сеттер принялся восстанавливать в памяти свою прошлую короткую собачью жизнь, развалясь на брошенной ему рогожке. А вспомнить было о чем...

Купил его щенком на одном из ташкентских базаров пожилой узбек. Коричневый цвет, белые передние лапки, белеющий на груди образ человеческого сердца, вислые длинные уши и преданный невинный взгляд щенка показались ему очень забавными. «Вот будет потеха внукам», - подумал он и, не спросив, какой породы, затолкал в мешок. Об этом щенок, конечно, знать не мог. Помнит только, что внукам этого узбека понравился. Ему повезло. Он оказался среди своих сверстников мальчишек и постепенно начал забывать сладкую мамину грудь и парной запах своих собачьих братишек. Вместе с озорными мальчишками он теперь часами носился по запыленному двору, лазал по сеновалам и пропахшим плесенью сараям. А когда мальчики играли в прятки, он поражался их неспособности быстро отыскивать друг друга. Для него таких проблем не было. Он врожденным чутьем безошибочно определял местонахождение каждого из них и помогал в поисках спрятавшихся. Не было у него и проблем с домашней живностью: баранами, петухом и гусаком. Только с огромным котом ему не повезло. Тот при первом же знакомстве поцарапал ему нос до крови и напугал так, что он теперь обходил его стороной. Да хозяин дома был недоволен тем, что он не лаял всю ночь напролет, как соседские собаки, и ругал его за это. А однажды ночью он на него, спящего, набросил пустой таз и колотил по нем так, что вся семья сбежалась. Но и это не помогло. После этого эксперимента он вообще смолк, а при виде хозяина дрожал, как малярийный.

Но это не беда. Питания со стола ему вполне хватало, да и друзья-мальчишки баловали его своими угощениями и безграничной лаской. На хозяйских харчах он рос и набирался сил, а с некоторых пор начал за собой замечать какое-то удивительное влечение. Знакомый запах друзей-мальчишек и домашней живности перестал его интересовать. Все больше стало его волновать курлыканье, гоготание, кряканье и свист крыльев в голубом поднебесье. Как магнитом, тянуло его к посевам люцерны, откуда исходил запах чего-то неведомого, а когда он слышал нахальное: «Пет-пел-дек, пет-пел-дек», у него замирало сердце.

Однажды, уже подросший, он не выдержал и бросился на поиски этого «нахала», и увлек за собой в люцерники мальчишек. От медом пахнущего цвета люцерны кружилась голова. Пыльцой забивало ноздри. От подозрительных шорохов стучало в висках. Следуя врожденному инстинкту охотника, он повёл ноздрями и точно определил направление, откуда можно броситься на возмутителя. С шумом выпорхнувшая из-под ног птичка привела его в полное замешательство. Он беспомощно смотрел то на мальчишек, отчаянно ревущих «бодене-бодене» (перепелка), то вслед удаляющейся в воздухе птичке.

Мальчишки только теперь поняли, что их друг Балак (они так его прозвали) способен на большее, чем только играть с ними в прятки. Через неделю они с сачком на длинной палке появились на колхозном люцерновом поле. Охота без опыта успеха, конечно, не имела, зато способности их друга Балака заметили рядом охотившиеся на перепелок узбеки. Они видели, как молодой сеттер безошибочно находил притаившуюся в люцернике перепелку, и поняли, что подученный, он станет бесценным перепелятником.

Той же ночью он задыхался в мешке уже другого узбека.

О, как он теперь жалел, что не залаял тогда ночью, когда почуял чужого, перевалившего через глиняный дувал человека. Но, как говорится, «рожденный ползать - летать не может». Так и ему от рождения не суждено было охранять объекты от преступников. Ему природа предначертала другую роль - помогать человеку в его извечном охотничьем азарте.

Просидев в вонючем мешке несколько часов, он к утру очутился на цепи в чужом дворе у совершенно новых, незнакомых ему людей. Путь, по которому его везли, он, конечно, не запомнил. Полуголодный, он сидел теперь на цепи, питаясь объедками с хозяйского стола и нюхая собственные испражнения.

Напрасно он, добродушно лая и тихо поскуливая, пытался обратить на себя внимание. Он был здесь чужим и не понимал, зачем его держат на цепи. Даже задиристый хозяйский пёс, с которым он старался завести дружбу, проходил мимо, ероша шерсть и грозно рыча. Ишак, выпряженный из тележки, был, как всегда, занят своим делом – мирно пожевывал подброшенное ему сено, а иногда, ни с того ни с сего вытянув шею, закатывал такой крик, что ему, собаке, становилось не по себе. Попытка завести дружбу с овцами, мимо проходившими утром и вечером на выпаса, кончилась тем, что баран, выпучив глаза, боднул его так, что из глаз посыпались искры.

Сквозь дремоту ему показалось, что он опять сидит в том проклятом дворе с цепью на шее. Вскочив и прыгнув к калитке, он с радостью понял, что ему это только показалось. Над ним темнело мирное небо, на котором мерцали звезды и висел, как кусок сыра, молодой месяц. Во дворе мирно жевала жвачку корова, чутко перешептывались гуси, а из открытого окна раздавался храп хозяина дома – того самого, что у забегаловки вручил белобрысому бумажки и привел его сюда.

Вернувшись на место и устроившись поудобнее, он вспомнил, как хозяин того проклятого двора вдруг занялся его воспитанием. Теперь похититель сам подносил ему лепешки и натирал нос той самой птичкой, что когда-то выпорхнула у него из-под носа. Поняв, что его скоро выведут на люцерники и он, наконец-то, сможет освободиться от этой дурацкой цепи, он начал проявлять покорность. В первый выход на люцерну он был на поводке ненавистного похитителя. Второй выход закончился тем, что его спустили с поводка, и он рванул, куда глаза глядят. Долго скитался он по кишлакам и аулам, стороной обходя людей. Но голод делал свое коварное дело.

Рыская в придорожной лесопосадке в поисках съестного, он набрел однажды на людей и, пренебрегая опасностью, двинул в их сторону. Выйдя из посадки, он увидел у дороги, в тени чудо-автомобиля, двух мужчин, сидевших на кошме и разливавших в стаканы какую-то жидкость. Перед ними на развернутой бумаге возвышались горы съестного. Врожденная тяга к человеческому очагу взяла верх. «Не все же такие, как тот, от которого я сбежал. Может, повезет», - подумал он и, добродушно скуля, подошел ближе.

Он обрадовался, что его не прогнали, а накормили и увезли с собой, уступив место в кабине. Ехали долго. Новые знакомые часто останавливались у придорожных базаров и, выпив все той же вонючей жидкости, под шум неведомого ему до сих пор средства передвижения орали песни на все голоса. На них набегала извилистая дорога. Шедшие по ней люди, лошади, ишаки, верблюды разбегались в разные стороны, уступая им дорогу. Он впервые почувствовал в себе какую-то необъяснимую силу и, поскуливая и облизываясь от удовольствия, смотрел то на дорогу, то на своих покровителей. Те, глядя на него, смеялись и трепали за вислые уши, прибавляя скорость. Рядом мелькали придорожные столбы, деревья, одинокие домишки... Медленно проплывали горные скалы и бесконечные дали степных увалов. Все это он видел впервые и был бесконечно счастлив...

От приятного воспоминания и охватившего волнения он, тихо поскуливая, открыл глаза и навострил слух. На привязи, мирно вздыхая, жевала жвачку корова, где-то в соседнем дворе хрюкали свиньи. По селу пронесся короткий лай собак, и все стихло.

Его мысли опять вернулись в прошлое.

После нескольких дней путешествия они попали в этот богом заброшенный аул и остановились у той злополучной «забегаловки». Здесь его покровители несколько дней пили все ту же вонючую дрянь и, наконец, расстались. Один из них, пошатываясь, кое-как забрался в кабину и сел за руль. Хлопнув дверью, он умчался, оставив за собой столб серой пыли. Другой, белобрысый, свалившись в придорожную канаву, еще долго кричал, угрожая вслед кулаком. Пёс в растерянности кинулся было вслед удаляющейся пыли, но, подумав, что тот непременно вернется, бросился облизывать уже храпящего в кювете белобрысого.

Ночь просидел он у его изголовья. На рассвете белобрысый протёр глаза и начал, весь дрожа, что-то спрашивать у людей, что прогоняли мимо скот. Те удалялись прочь, разводя руками. Сеттер, конечно, понимал, что белобрысый ищет исчезнувшего друга. Но как это ему объяснить? Он неоднократно бросался с лаем по следу уехавшей машины, тянул хозяина за рукав, всем существом показывая, что их предали, но белобрысого все больше тянуло к открывшимся дверям «забегаловки». Там из-за прилавка молодая женщина подала ему бутылку с той же дрянью и кусок серого хлеба. Они долго о чем-то спорили и, наконец, выскочивший из подсобки мужчина вывернул белобрысому карманы, забрал какие-то бумажки и вытолкал его на улицу.

Сеттер целый день просидел у ног белобрысого, валявшегося в тени карагача, – смотрел на дорогу, но оттуда никто не появлялся. Он понял, что остался один на один с этим непонятным человеком, которого счёл за хозяина. После неожиданной сделки у забегаловки он оказался в руках другого хозяина в этом пока незнакомом ему дворе. Не ведая, что с ним произойдет, он уснул, тихо поскуливая.

Первая охота на фазана

Так нежданно-негаданно Яков стал хозяином молодого ирландского сеттера, которому дал кличку Цезарь. Несмотря на то, что охотники завидовали ему, он в первый выезд на охоту чуть было в нем не разочаровался. Выпрыгнув из кузова автомобиля и не обращая внимания на окрики, Цезарь начал бегать по округе, подняв переполох крикливых сорок, галок и других пернатых.

Охотники, привыкшие к охоте без собак, выстраивались ранее в цепочку и, прочесывая заросли, выгоняли дичь на чистое место. Когда она через их головы перелетала обратно в кусты, охотники стреляли: кто при взлете, кто в бок, а кто и вслед. После проделок Цезаря братва охотников пришла в замешательство:

- Убери этого проклятого пса! - первым возмутился Дубс Оскар.- Всю дичь разгонит.

- Назад! Назад! - орали все вслед носившемуся по окрестностям псу.

- Цезарь, назад! Ко мне... - пытался Яков остановить своего хулигана.

- Да он же узбек, а вы ему по-русски да по-немецки, - ошарашил всех Виктор Галамек.

- И вправду! - воскликнул Эрнст. - Я слышал, как шофёр у «забегаловки» кричал на него по-узбекски: "Ге оненкаске" (твою мать), и, подзывая, ляскал языком "Кя-Кя".

Теперь они кричали и матерились то по-узбекски, то по-казахски, но ничего поделать не могли: Цезарь с яростью носился по полям и кустам и не обращал никакого внимания на окрики.

- Знаешь что, Яков, - спохватился молчавший до сих пор врач Василь Степанъгч. - Ты оставайся с ним, а мы поедем вон за тот курган в другие заросли, - и полез в кузов автомобиля, за ним все остальные.

- Смотри! Смотри, ребята, что делает! - воскликнул кто-то, и все разом повернулись в сторону ближайших кустов.

- Да это же, братцы, стойка! - воскликнул Василь Степаныч и схватился за двустволку. – Скорей, ребята...

Яков взглянул туда, куда показывали с машины. Увидев в кустах торчавший хвост Цезаря, он тоже схватился за ружье.

Медленно, полукругом приближаясь к стоявшему навытяжку сеттеру, каждый горел желанием выстрелить первым. Пёс, застыв в стойке, поднял переднюю ногу, головой указывая в кусты на выслеженную им жертву. С расстояния выстрела все наперебой начали кричать: кто по-русски - взять, кто по-казахски - оть-оть, кто ал-ал, но Цезарь, весь дрожа, не трогался с места. И только, когда к нему подошли вплотную, он вдруг прыгнул в кусты, откуда с шумом выпорхнула перепелка. Раз за разом прогремели выстрелы, и перепелка, как ни в чем не бывало, скрылась за кустами тамариска. Цезарь, оглушенный выстрелами, поджал хвост и, озираясь и виновато скуля, прижался к ногам Якова.

- Да это же узбекский перепелятник, а ты его на фазана, - как всегда опередил всех Оскар. - Выстрела испугался... Охотник называется...

- Конечно, столько пушек враз пальнуло, не только собака, но и сам черт наложил бы в штаны, - возмутился Василь Степаныч, поглаживая взъерошенную шерсть собаки. - Он же вам точно показал стойкой, где сидит птичка... Даже выпугнул. А вы! Все мимо пальнули...Тоже мне – ворошиловские стрелки.

- Ты вот что, Яков! Приобретай теперь сетку на длинной палке и дуй с ним на перепелок, - пошутил Эрнст. – Говорят, узбеки из одной перепелки плов на двадцать человек готовят... Будем к тебе ходить на плов.

В стороне раздался выстрел, и фазан, барахтаясь в воздухе, упал в густые заросли камыша..

- Да это же Виктор! - воскликнул Оскар. - Пока мы тут соревнуемся в красноречии, он уже сбил одного. За мной, ребята!

Через минуту по всей окрестности гремели выстрелы. Яков теперь держался в стороне. Опасаясь, что Цезарь вновь бросится по кустам, держал его на поводке. Остановившись у опушки тамариска, он увидел выползавшего из глухих зарослей камыша Виктора:

- Ну что, нашел?.

- Уже полчаса ищу. Как в воду канул петух. Вы же все видели... Вот сюда упал! - горячился он, отряхиваясь от хлама зарослей. - Может, собакой попробуем, а, Яш!

- Боюсь, что опять начнет носиться и распугивать...

- Отпускай, говорю! Попыток не убыток... Да и распугивать уже нечего.

Спущенный с поводка Цезарь обнюхал осторожно кустарники и устремился в противоположную сторону к густым зарослям джиды и тамариска, и через минуту появился на поляне с барахтающимся в зубах петухом. Яков и Виктор ахнули и бросились к нему. Испугавшись, Цезарь бросил петуха, виновато поджал хвост и отошел в сторонку. Петух, не долго думая, скрылся в зарослях камыша, волоча подбитое крыло. Виктор бросился вслед, а Яков принялся гладить и успокаивать своего нового, но еще не совсем знакомого друга.

Цезарь тем временем понял, что ему ничего не грозит. Облизав Якову руки, он бросился вслед петуху и уже через минуту появился совсем в другой стороне поляны, держа во рту добычу. Теперь Яков знал, что делать. Не снимая с плеча ружье, он осторожно пошел на сближение. Напряжение росло. Мозг сверлила одна и та же мысль: «Удержит или нет, удержит или нет». Когда Якову осталось до него рукой подать, Цезарь открыл рот, и петух, трепыхаясь, начал удаляться. У Якова внутри все оборвалось, и он отчаянно крикнул: «Ну, что же ты опять наделал!» Поняв его, Цезарь одним прыжком остановил беглеца. Они начинали понимать друг друга. Яков от счастья обнимал и ласкал Цезаря, а он, скуля и облизывал ему руки, всячески старался достать языком его лицо.

- Вот! - протянул Яков трепещущегося петуха вышедшему из зарослей Виктору.

- Да ты что! - растерялся он. - Где ты его нашел?

- Цезарю скажи спасибо. Пока ты возился здесь, он его выследил там.

- А почему он в первый раз подвел?

- Да потому, что мы, как дураки, бросились на него, и...

- Испугали, наверное?

- Конечно! Второй раз я уже не спеша подошел.

- Ну, тогда ты оставайся с ним один на один, а я пойду догонять своих. А толк с него будет. И на фазана пойдет, когда поймет что к чему.

Яков был рад, что остался один. Теперь он не боялся, что Цезарь своим необузданным поведением кого-то будет нервировать. Он дал ему волю и медленно зашагал вслед удаляющемуся Виктору.

В стороне гремели выстрелы и доносились голоса охотников. Цепочкой по старой привычке прочесывая камыши, кустарники и опушки тамариска, они выгоняли на чистые места дичь и отстреливали то, что в страхе пыталось вернуться под укрытие спасительных зарослей. В спешке подбирали только павшую дичь. Подранки, скрывшиеся в дебрях, оставались недосягаемы и доставались рыскавшим по окрестностям хищникам.

Не надеясь на счастливый исход сегодняшней охоты, Яков, перепоясанный полным патронташем, обходил стороной, не снимая с плеча ружья, густые заросли камыша и тамариска. Цезарь то исчезал в зарослях, то, вывалив язык и часто дыша, падал у его ног. При одном таком появлении он не прилег, как раньше, а указывал своим видом в сторону, откуда только что появился. Заметив на его губах прилипшие фазаньи перья, Яков бросился за ним. Долго искать не пришлось. За поворотом, на тропе, уводящей в заросли, лежало два подранка, а Цезарь с чувством исполненного долга лежал, облизываясь, в стороне и очищал рот от налипших перьев. Пока Яков подвешивал к поясу добычу, Цезарь всем своим видом показывал, что найти подранков ему не составляло никакого труда. И действительно... Следуя за цепочкой охотников, мы с ним подобрали восемь подранков.

У автомобиля, куда все вернулись в полдень, только ахнули:

- Вот это да-а-а!. Неужели без промаха...

- А вы как думаете... - уклонился Яков от прямого ответа.

- Да врет он! Смотрите, ребята, в его патронташе ни одного выстрелянного патрона! – нашелся, как всегда, всезнающий Оскар.

- Откуда тогда столько? - удивился Эрнст, пересчитывая добычу на поясе Якова. - С неба свалились, что ли?

- Да это собака подобрала всех ваших подранков, - вмешался подошедший Виктор. - И мой подранок ушел бы...

- Так это он за счет нас нахапал! - посыпались со всех сторон реплики и обвинения. - Несправедливо... Несправедливооо! Мы трудились, по джунглям продирались, а он на дармовую...

- Да вы что, ребята! - вмешался Василь Степаныч. - То ж заслуга его собаки. Нахапал... Все равно шакалам бы досталось. Так нет же, «лучше сам ни гам и другому не дам,» - ворчал он, поглаживая Цезаря с вывалившимся языком и от удовольствия повизгивавшего.

Якову стало жаль стоявших в стороне с пустыми руками ребят и, чтобы хоть как-то очистить совесть, начал мямлить что-то вроде:

- Да я... Да мне же неудобно... Возьмите, если считаете что...

- Не валяй дурака, Яш! - сказал Эрнст. - Собака твоя. У каждого из них была возможность ее приобрести, но... Денег, наверное, пожалели или женушек испугались, что могут прогнать из дому вместе с собакой. Садись, братцы, в тачку, едем домой!

Яков отдал по паре тушек Андрею и Александру. Крутанули рукояткой мотор, и полуторка ожила. Цезарь сидел в кабине между ним и Василь Степанычем, вывалив язык и с любопытством поглядывая на дорогу, набегающую под передние колеса. Яков чувствовал теплоту его разгоряченного тела, кипучую энергию и азарт настоящего охотника. Умные карие глаза, звездочка на лбу и белоснежное сердечко на груди говорили о многом. Возлагая большие надежды на пса, Яков был счастлив, что купил его тогда у того белобрысого алкаша, а Цезарь был счастлив от того, что впервые мог показать, на что он способен. Его удивляло, что прежние хозяева водили его на маленькую птицу с длинной палкой и огромной сеткой на конце, а эти - с короткими палками, с конца которых раздается гром и появляется облако черного дыма. И еще он установил, что та птичка, которую те узкоглазые мальчишки называли бодене (перепелка), совершенно не интересует этих белолицых. Перепелку, которую он им выследил, почему-то не очутилась в сетке, как бывало там, а перепуганная громовыми раскатами, скрылась в дальних зарослях. Вместо того, чтобы искать ее, они почему-то цепочкой, держа палки перед собою, пошли совсем в другую сторону. И что они там потеряли, он не мог понять. А когда они остались с новым хозяином одни, он решил проверить, что ищет в камышах долговязый, который покинул их раньше всех. Пробираясь к нему по густым зарослям камыша, он вдруг почуял свежий запах пока еще ему непонятного следа и бросился за ним. Как же он был удивлен, когда увидел убегающую от него птицу, похожую на домашнего петуха: «Брать или не брать? А вдруг опять выругают... Да и побить могут... А вдруг это то, что ищут», - подумал он и решительно бросился вперед. Окончательно он растерялся, когда с барахтающимся в зубах петухом появился на открытой поляне. Увидев орущих и бегущих к нему - тех, кому он хотел помочь, он опешил и открыл пасть. Петух скрылся в кустах, а за ним и долговязый. Обласканный новым хозяином - тем, что сейчас сидит рядом и крутит колесо, он понял, что допустил оплошность и бросился вслед. Через минуту петух был в его пасти. А найти подранков, сбитых охотниками, ему теперь не составляло особого труда.

Автомобиль на проселочной дороге подбрасывало так, что рядом сидевший Василь Степаныч доставал головой до перекладин кабины, а Цезарь скатывался к его ногам. Взобравшись на сидение между ними в очередной раз, он вдруг увидел на дороге зайца. От волнения он не знал, что делать. Рядом начали что-то орать. Сверху по кабине постучали, и через минуту раздались выстрелы. Заяц перевернулся, покинул дорогу и, ковыляя, бросился в степь. Еще несколько выстрелов из уже стоявшего автомобиля не сумели его остановить. Вырвавшийся на свободу Цезарь взял след. Настиг он зайца в кустах перекати-поля и вынес на дорогу:

- Ай да Цезарь! Ай да собака! Да ему цены нет! - расхваливали его теперь охотники.

«И чему они так обрадовались, - удивлялся он. - Ведь это так просто... Вышел на след и - вперед! След и выведет на беглеца... А они-и-и... И все же эти палки в их руках удивительная штука, - рассуждал он, сидя в кабине и посматривая на извивающуюся дорогу. - Раздается раскат грома, дым - и дичь падает. Живых остаётся немного, и они стараются скрыться... И у них это получается! Зато от меня не скроешься! - визжал он от гордости, извиваясь.

- Молодец, Цезарь! - сказал Яков и, оторвав руку от руля, погладил его. Цезарь изловчился, лизнул ему руку и, преданно заглянув в глаза, положил голову ему на колени.

- Да-а-а... - загадочно произнес Василь Степаныч. - Вы, кажется, общий язык нашли. Повезло тебе, Яков...

В селе они свернули к той самой «забегаловке», у которой несколько дней назад состоялась сделка Якова и бывшего хозяина Цезаря.

- А ты, Яков, не боишься потерять собаку? - спросил Василь Степаныч. - Тот алкаш, наверное, еще здесь...

- Мне передали, что неделю назад какие-то мужики забросили его в «дупель» пьяного в кузов автомобиля и увезли с собой в сторону города.

«Опять эта вонючая «забегаловка», - подумал Цезарь и выпрыгнул из кабины. У двери он вдруг вспомнил о белобрысом. - «Неужели еще здесь?» Но там его не оказалось, и он, шмыгнув меж ног толпы, вырвался на улицу. Оббежав вокруг здания и, дав несколько кругов по тем местам, где они с белобрысым валялись когда-то в обнимку, он вернулся к прилавку. «И эти пьют эту белую дрянь, - подумал он, брезгливо ворочая носом. - И за прилавком все та же голосистая женщина, разливающая по стаканам эту вонючую дрянь и прячущая полученные от них бумажки в карман».

Посидев немного у ног Якова и задыхаясь от табачного дыма, Цезарь покинул «забегаловку» и, вернувшись к автомобилю, взобрался на сидение кабины. Свернувшись калачиком, он предался размышлению: «Удивительные все-таки существа эти люди. У тех, которых он знал раньше, были раскосые карие глаза, скуластое лицо, пухлый нос и толстые губы, а у этих - большие серые глаза, большой нос и узкие губы. Те были желтого цвета - эти белые. Да и разговаривают по-разному, те звали - Балаком, последний хозяин - Сартом, а эти - Цезарем. Белобрысый, когда был злой, кричал «сволочь», а эти с утра кричали «ёо-о-о... твою мать»! А выходки у всех одинаковы. Учить уму разуму. Сами, как слепые, топчут кустарники, камыши, ничего не чуют, не слышат, а ты исполняй их волю и никакой свободы». Ему стало так обидно и так тоскливо на душе, что изнутри против воли вырвался стон. Проглотив застрявший было в горле ком, он непроизвольно залаял. И, наверно, вовремя. Из кузова выпрыгнуло двое незнакомых парней и, унося с собой по паре петухов, бросились бежать в сторону опушки карагачей. Сам того не сознавая, он с громким лаем бросился за ними. А сзади вслед ему что-то кричали выбегавшие на порог подвыпившие охотники. Собрав в кучу брошенных парнями петухов, пёс принялся лаять вслед.

- Так их - пере так их, Цезарь! – шумели теперь подвыпившие охотники.

- Ну, молодец! Смотри, каков оказался, - сказал Виктор. - Если бы не он, прощай наша сегодняшняя добыча.

- За мной, Цезарь! - крикнул Яков, и они пошагали в сторону дома.

Первая охота на водоплавающих

Весна с ее половодьями, разливами и тучами перелетных птиц была в самом разгаре. Яков встал пораньше. Выйдя на улицу, поднял руки и, потянувшись, посмотрел на восток. Утро было на редкость прекрасное. Солнце выплывало из-за далекого степного горизонта, затопляя землю прозрачным теплым светом. Всё, что отсырело в ночной прохладе: крыши домов, заборы, деревья - отходило и издавало, чуть паря, волнующе свежий, резковатый запах подгнивающей древесины, зелени и подсыхающей земли.

Чувствуя предстоящую охоту и тоже потягиваясь и повизгивая, Цезарь крутился у его ног. Опоясавшись патронташем и забросив за спину ружье, Яков нажал на кик-стартер мотоцикла. Через минуту они были уже за селом, оставляя за собой шлейф дыма от непрогретого двигателя. Цезарь, как всегда, лежал у него на коленях, свернувшись калачиком. Упираясь передними лапами в бензобак и повиливая хвостом, он смотрел на вьющуюся между зарослями тамариска тропу. Она вывела их к излучине реки, по которой плыли запоздалые, отставшие от ледохода глыбы ноздреватого льда.

У излучины реки на том берегу раскинулся огромный плёс. Он притягивал, как магнитом, голодных и усталых перелетных птиц. Яков еще издали заметил караваны гусей - хазарок, тянущихся к плёсу через прилегающую к реке сопку. Не зная, как себя поведет Цезарь на водоплавающую птицу, он свернул в ближайшие заросли и, бросив там мотоцикл, подался в сторону плёса. Не чуя в зарослях перепелок, куропаток, а теперь и фазанов, Цезарь держался рядом. Над ними со свистом проносились чирки, на плёсе за рекой крякали утки, гоготали хазарки, щебетали чибисы. Но все это было им недоступно. Перед ними лежала 50-метровая ширь реки с медленно плывущими глыбами льда.

Выбрав место против плёса, между берегом реки и сопкой, они притаились в кустах таволги. Напряжение росло. Вновь прилетающие из-за сопок утки, не чуя опасности, начали пикировать над головами. С первого выстрела, дуплетом, парочка уток свалилась прямо у берега реки. Не зная, что предпринять, Цезарь виновато скулил, посматривая то на Якова, то на барахтающихся у берега уток. Оставив ружье, Яков подвел его к подранку и приказал: «Цезарь, возьми!»

Селезень вмиг оказался у него в зубах. Теперь Якову осталось только просить, чтобы он, держа во рту добычу, следовал за ним к месту, где осталось ружье. Не понимая, что от него требуется, он несколько раз пытался бросить трепыхающегося селезня, но категорическое требование Якова: «За мной, Цезарь, неси!» - доходило до его сознания и заставляло исполнять волю хозяина. За второй уткой он уже отправился сам. Яков нарочно не пошел в его сторону, а потребовал принести добычу.

Цезарь несколько раз бросал утку, но, гладя его, Яков каждый раз отправлял его обратно, пока он не понял, что от него требуется. Дальше пошло, как по маслу: Яков стреляет - Цезарь таскает. Дошло до того, что при промахе Цезарь скулил, обвиняя в руках Якова палку, из которой раздавался оглушительный гром и появлялся черный дым (тогда еще не было бездымного пороха), а с неба ничего не падало.

Стоя в кустах и наблюдая за поведением помощника, Яков заметил, что Цезарь слышит свист крыльев еще далеко за сопкой и прижимается к земле раньше его. Решающим в этой игре было вовремя пригнуться, чтобы остаться незамеченным и, прислушиваясь к приближающемуся свисту крыльев, в нужный момент подняться. Ошарашенная внезапной опасностью, птица резко берет вверх и, как бы зависает над охотником, а сбитая падает к его ногам. Если запоздать, нужно стрелять вслед, а там река. Сбитая птица падает в реку или вовсе на ту сторону и, тогда, считай, добыча пропала... Кто пожелает принять холодный душ? Или послать собаку в ледяную воду?

Утренний перелет заканчивался. С десяток уток лежало у их ног. Яков собрался было идти за мотоциклом, как вдруг завизжал и прижался к земле Цезарь. Яков заметил выплывающую из-за сопки стаю гусей и припал рядом с ним. Но, выжидая момент, просчитался - гуси пронеслись над ними, и он, стоя, палил им вслед. Гусак, предводитель стаи, кособочась, покинул стаю и, трепыхаясь, упал в реку.

Наблюдая за траекторией его падения, Яков не заметил, как Цезарь оказался в воде и, изо всех сил рассекая воду, обходя льдины, плыл в сторону сбитого им гусака. Бурлящая река, холодный, темный поток, льдины, и среди этого хаоса - Цезарь. «Все, пропала собака! - мелькнуло в голове. - Да на хрена он тебе нужен был, этот гусак! - ругал он себя. - Назад! Цезарь, назад!» - напрасно орал он изо всех сил. Остановить Цезаря было невозможно.

Вспомнив рассказы бывалых охотников, что хорошая охотничья собака ни перед чем не остановится, махнул рукой и стал наблюдать за ее действиями. А Цезарь тем временем, рассекая воду, доплыл до середины реки, схватил гусака за горло и метрах в пятидесяти ниже по течению вынес его из воды. Выйдя на берег, он стряхнул с шерсти воду, повалялся в прибрежном песке и принялся носиться по всей округе. Появился он, вывалив язык и часто дыша, только тогда, когда затарахтел мотор мотоцикла. Шерсть на нем слегка парила. Предложение занять свое место на бензобаке Цезарь не принял и, вывалив язык, бросился вперед, опережая мотоцикл. Порядком устав, он свернул с тропы и начал отставать. Теперь, когда Яков остановился, уговаривать долго не пришлось. Сеттер пулей взлетел на бензобак и мигом оказался у него на коленях.

Дома у калитки Цезарь спрыгнул на землю, перемахнул через дувал и с чувством исполненного долга принялся хвастливо лаять на важно ходивших по двору гусей и махнувшего на сеновал кота: «Вот, мол, сейчас занесет хозяин и увидите, что мы добыли на охоте». Но собачий язык никто не понимал. Гуси, вытянув шеи, о чем-то щебетали между собой, а гусак, грозно шипя, атаковал его так, что ему пришлось обратно прыгать через дувал. «Вот дурак! - растерялся он. - Я к нему всей душой, а он шипит, как змея. А кот… тоже мне, друг называется. Нет бы разделить радость... Похвалить», - думал он, с обидой посматривая в сторону сидевшего на сеновале кота. «Да что ему дармоеду... Вот побывал бы он в холодной воде, как я... Вот тогда и посмотрели бы»... - и, получше устроившись на своей рогожке, положил голову на лапки и принялся наблюдать за двором.

Выбежавшая к калитке хозяйка торопливо вытирала о подол руки и, принимая из рук Якова добычу, спросила:

- Как это тебе на этот раз удалось столько добыть?

- И сухим выйти из воды... Хотела ты сказать?

- Да, да!

- Это вон кому скажи спасибо, - показал он на Цезаря, лежавшего на рогожке и преданно смотревшего в глаза. - Это его работа. Мне теперь нет необходимости лезть в воду или бегать за подранками...

- Да ты что! Неужели он такой молодец! - удивилась она, взглянув на собаку полными от счастья глазами.

- Еще какой! Да ему цены нет... В реку бросился за гусаком...

Цезарь отлично понимал, что разговор идет о нем, что это похвала в его адрес, но... Сказать, что это ему не стоило труда, что он еще не то может, он, конечно, не мог. Из благодарности за похвалу он бросился к ногам, радостно заскулил, облизал хозяевам руки и с радостным лаем начал носиться по двору. Кот, прыснув, скрылся в соседнем дворе, куры с шумом разлетелись кто на крышу курятника, кто на дувал, кто в подполье сарая.

Не испугался только гусак. Он смело прикрыл гусынь и, схватив его за бок, огрел костяшками крыльев так, что хмель от похвалы враз улетучилась. Взвизгнув и отпрыгнув в сторону, он принял позу атакующего, но, услышав окрик хозяина, быстро остыл и, повизгивая от боли и обиды, отступил. Гусак кинулся было вслед, но, видя, что противник покинул поле боя, вернулся к своему семейству. Наслаждаясь победой, он вытянул шею, хлопнул крыльями и похвалился: «Ну, как я его, ну, как я его!» «Молодец, молодец!»- щебетали гусыни в ответ. «Скажи спасибо хозяину, что вовремя остановил, - подумал Цезарь, вернувшись на свое место. - Из героя я вмиг превратил бы тебя в жалкую тряпку... Ишь, увивается перед дамами. Хвастунишка... Хозяин двора, нашелся»...

Тем временем хозяйка, которую хозяин ласково называл Миля, принялась потрошить дичь, а кот, мурлыча в ожидании потрохов, уже терся у ее ног. «Ну, и прохвост же этот кот, - думал Цезарь, наблюдая за ним. - От меня драпал без оглядки, а тут мылится на «халяву» ... Мысли его прервали голоса вываливших из школы детей. Среди них он издали узнал голоса хозяйских детей, с которыми уже успел подружиться. Перемахнув через дувал, он бросился им навстречу. Здесь он был в доску свой. Его ласкали, гладили, трепали вислые уши, вешали на него школьные сумки, а он лизал им руки, ласково ворчал и, поскуливая, трепал пахнущие человеческим духом одежонки.

Кот Вася, Цезарь и гусак во дворе

После очередного возвращения с охоты они порядком нарушили покой кота Васи. Цезарь, проскользнув в открытую калитку, столкнулся с ним лицом к лицу. Взъерошенная шерсть, оскал зубов и выставленные к атаке когти, напомнили ему, кто здесь хозяин. Цезарь, на всякий случай занял оборону и ласково поскуливая пытался всем своим существом показать, что он же свой, но кот не сдавал позиций до тех пор, пока Яков не накричал на него. Цезарь, вдруг почуяв поддержку, осторожно повиливая хвостом, добродушно залаял, а кот, не теряя достоинства, шипя и урча, дал задний ход. Прыгнув на крышу сарая, он, еще раз взглянув на преданное повиливание Цезаря вокруг Якова и, оскалив зубы, ревниво прошипев, скрылся из виду. Но уже через полчаса кот, как ни в чем не бывало сидел у ног хозяйки дома, потрошившей добытых ими фазанов. А был он великий обжора. От потрошенного фазана или тушки зайца, если ему иногда подбросят, он оставлял только рожки да ножки. И сейчас он, мирно, ворча, уплетал все те отходы, которые подбрасывала ему хозяйка. Удивляло его только то, что тот, кого он считал своим конкурентом, лежал и дремал, положив голову на передние лапы и не обращал никакого внимания ни на него, ни на поедаемый им деликатес. Откуда ему с его кошачьим умом было знать, что ирландский сеттер не кушает сырое мясо дичи, тем более потрохи. Наевшись, он как всегда, чтобы поспать, начал искать теплое местечко. А спать он любил всегда на спине, задрав ноги и свесив лапки. На это раз он решил выспаться на еще по-летнему греющему солнцепеке и, развалившись на золе под фундаментом дома, крепко уснул.

Ходившего по двору с гусями гусака, то ли от безделья, то ли из любопытства, это заинтересовала. Он несколько раз, вытянув шею, шипя, подходил к нему вплотную. Никаких эмоций... Гусыни, его, вернувшегося, встречали разочарованным шипением и похлопыванием крыльев, всем своим видом обвиняя его в трусости. Следующим заходом, гусак, уже воодушевляемый хором гусынь, с ходу, издав боевой клич, шипя и хлопая крыльями, хватил кота за бок. Тот спросонья, перепуганный насмерть, с ревом обреченного, сиганул на крышу дома и оттуда, рыча и сверкая молниями из глаз, уставился на гусака. А гусак, сделав свое дело, вытянув шею и помахивая хвостом, гогоча и шипя, допытывался у гусынь: «Ну как я его, ну как я его?» «Молодец, молодец» - щебетали те в ответ.

Цезарь, наблюдавший за происходившим, с самого начала хотел лаем предупредить кота, но не успел и теперь только, добродушно виляя хвостом тявкал: то на кота на крыше, то на гусака, хорохорившегося в кругу гусынь.

А привез кота Яков из города как подарок от друзей. А, может, и не подарок, а может, кому-то из друзей нужно было избавиться от такого прожорливого бухарского кота? Во всяком случае, Яков был очарован его мощным станом и длинной пушистой шерстью. Говорят, что кошки чуют тех, кто их любит и это, наверное, правда... Он уже там, в городе, не сходил с колен Якова и, мурлыча, постоянно терся у его ног. Зеленые глаза, серо-серебристая шерсть, свисающая до пола, и пушистый хвост с проседью, придавали ему необыкновенную красоту. Во всяком случае, подарком Яков был доволен. А вез он его зимой, и не в мешке, а в кабине автомобиля. К его великому изумлению, кот в кабине быстро освоился. Сидя на спинке сидения и ласкаясь у изголовья Якова, кот мурлыкал свою бесконечную кошачью песню и беззаботно посматривал в промерзшие стекла кабины на извилистую колею дороги и заснеженную степь.

Через пару часов езды, в бескрайней степи Яков притормозил у придорожного родничка, чтобы долить в радиатор водички и, позабыв о нем, оставил дверь кабины открытой. А когда вернулся за руль, кота в кабине не оказалось. Растерявшись, Яков, ища след на снегу, оббежал несколько раз вокруг машины, поднял сидения и спинку, но его и там не оказалось. «В открытой всем ветрам степи куда он мог деться? - сверлил мозг. - Испарился?... Но такого не бывает!»

Мороз давил не на шутку. Еще раз оббежав вокруг машины, Яков, разочарованный, сел за руль. Через полчаса, уже у своего дома, выключив зажигание, он вдруг услышал жалобное мяуканье. Открыв капот двигателя, обнаружил его там. Радости не было предела. Кот, как ни в чем ни бывало, выпрыгнул на крыло и враз оказался в объятьях Якова. После слива воды из мотора, кот важно проследовал за ним в дом.

И родители, и жена остались котом довольны. Особенно он пришелся по душе детям. Они с ним ели и спали вместе. Кот оказался очень чистоплотным. По нужде просился во двор, не лазил по столу и не пакостил, как многие другие кошки, где попало. А цыплят из-под клюшки, считая своими, он не трогал даже тогда, когда они лазили по нему, греясь под его густой шерстью. За это его любили всей семьей. Но были у него и просчеты, за что он однажды крепко поплатился. Привезенных Яковом из города инкубаторских цыплят, которых его мать держала в кухне под электрической лампочкой, он, наверно, посчитал чужими и решил их попробовать на вкус. Протянутой из-за ножки стола лапой, он, как рыбак удочкой, когтем, зацепил одного и с хрустом проглотил. Оказалось, вкуснятина... Подцепил второго, третьего, и с десяток цыплят исчезло в его утробе. За это ему от матери Якова влетело так, что он через год, увидев цыплят, со взъерошенной шерстью, мяукая и шипя, обходил их стороной.

До появления Цезаря он был полным хозяином двора и всеобщим любимцем. Вторжение в его пределы конкурента, конечно, взбудоражило и насторожило его. Но время лечит... Они в конце-концов настолько подружились, что спали в одной будке и питались из одной лоханки, будто хотели доказать всему миру, что и кошка с собакой могут жить мирно.