Антонина Шнайдер-Стремякова

Молодость Нины Васильевны, сельской библиотекарши, пришлась на агрессивные сороковые. Полюбить до войны она не успела, а после – ей было уже 27. Уцелевшие в пожаре Второй мировой солдаты выбирали наивность и молодость – заглядывались на 17-18-летних.

В начале 50-ых 32-летняя Нина Васильевна оценила себя, как залежалый товар, но ждать и верить продолжала. И не просто в любовь, а в большую любовь. Может, ожидание было и надуманным, зато возвышенным – не таким, как у большинства. Любили заглядываться на Нину Васильевну «женатики», но она ждала, чтобы сердце учуяло…

И дождалась...

Как-то заглянул в библиотеку смуглолицый, высокий и стройный директор соседнего совхоза – казалось, он сошёл со страниц прочитанных ею книг. Его васильковый взгляд срисовал невинные, как две свежие сливы, глаза… прошёлся по огненным косам… телу, нарушив привычное одиночество горной лани. Остаться незамеченным это не могло – на селе зашушукались.

Вскоре их начали встречать в доме культуры либо разъезжающими в его служебном «бобике».

На новость реагировали по-разному: одни – те, кто видел в ней соперницу, – радовались: «Жаниха, слава тя Господя, нашла!» Другие – те, кто воспринимал её, как олицетворение совершенства, – предостерегали: «Ты что делаешь? Он же топчет всех, как петух, без разбору! Жене в открытую изменял. Она рожать не стала – от аборта и умерла».

Нина Васильевна отмахивалась – завидуют... В любви, его и своей, она не сомневалась – верила: они, как всякая красивая пара, созданы друг для друга.

В срок родилась у них девочка – желанная Ната-Наташа. Его страсть не ослабевала, и Нина Васильевна в семейной жизни, как сыр в масле, каталась – радовалась: «Не зря так долго ждала!»

Но три счастливых безмятежных года ушли в никуда, будто их и не было, когда вдруг дружно и враждебно все заговорили о его новой пассии... Однажды он заявил, что приведёт её домой, – Нина Васильевна взяла Нату-Наташу и ушла к родителям.

Перекручивая теперь три года замужества и вспоминая сексуальную неуёмность мужа, она находила в ней болезненные моменты: не было меж ними разговоров по душам, не обращал он внимания на её недомогания, не помогал в быту, при виде больной и неспокойной дочери раздражался. «Я ничего не замечала! – плакала она в подушку. – Это просто была страсть».

За год сменил он шестерых «жён», и, чтобы подраставшая девочка не видела «чудачества» отца, да и самой быстрее переболеть, перебралась в город и устроилась в центральную городскую библиотеку. После двух лет скитаний по общежитиям получила двухкомнатную квартиру – на жизнь не жаловалась.

В начале сентября к ней собирались в гости родители Нины Васильевны – отвести внучку на первый школьный звонок, но… неожиданно умер отец.

В день похорон она наслушалась про бывшего мужа такого, что лучше бы не слышать; на сексуальной почве у него, якобы, «заехали шарики за ролики»: по селу расхаживал голым, у прохожих просил закурить, женщин заманивал к себе – привередливостью военные вдовы не отличались... Едва не поджёг соседа, в любовной страсти искусал очередную жертву – несчастную пришлось отвезти в больницу, а его самого поместить в психиатрическую клинику.

Нина Васильевна перевезла в город мать, и они зажили спокойно и тихо втроём. Не изведав в полной мере женского счастья, она была рада, что Бог послал ей ребёнка. Он, как свежий росточек, подпитывал её напряжённое существование, пробуждал и звал к жизни, названивая с раннего утра.

Девочка хорошо училась, однако резкие перепады настроения и сексуальная озабоченность в подростковом возрасте пугали и настораживали. Она часто интересовалась «папой», и Нине Васильевне пришлось солгать:

- Умер твой папа, Наташа. Смотрю на тебя, а вижу его – та же ровная смуглость, те же васильковые глаза, те же тёмно-русые волосы, только у него был ёжик, а у тебя косички.

Эта вынужденная ложь извела её, но, узнав, что тот и в самом деле умер недавно в клинике, решила, что Господь ей помог.

Наташа превращалась в красивую девушку. В отличие от одноклассниц, которым не удался штурм вузовских стен, она поступила на физико-математическое отделение университета.

Заботы улетучивались… Не думая о предпенсионном возрасте, счастливая мать горделиво выходила из дому, болтая сумочкой кокетливо и беззаботно, как в девичестве.

II

На втором курсе её девочка влюбилась в высокого и стройного юношу – однокурсника Сашу. Не красавец, но обходительно-вежливый, он Нине Васильевне понравился. Молодые после свадьбы переехали в домик жениха и зажили самостоятельно. Родители радовались этому искромётно-яркому счастью.

Но сочная и, как думалось, вечная любовь детей начала рассыпаться так же внезапно, как и любовь родителей. После рождения первенца домашние с тревогой стали замечать, что Наташа целует взасос сынишку, настойчиво называет его именем мужа, на замечания свекрови реагирует истерикой и диким визжанием.

Вскоре обнаружилось, что она опять беременна. Свекровь плакала, Саша молчал, мать убеждала сделать аборт – дочь никого не слушала. С верой и надеждой ждали исхода второй беременности.

Нине Васильевне оставался год до пенсии, но, несмотря на возраст и усталость, она после работы ездила каждый день к дочери, чтобы помочь, – сварить, постирать, прибраться или просто понянчиться с внуками. Вспоминая три года собственного счастья, она с ужасом думала о будущем той, что являлась для неё центром мироздания.

Как-то, подходя к домику, Нина Васильевна услышала пронзительный детский крик. Сердце учащённо забилось – она с тревогой рванула дверь.

Наташа насильно укладывала к себе на колени старшего, запихивая ему в рот грудь и грубо требуя: «Лежи, сказала, и соси, чтоб я чувствовала!» Ребёнок сопротивлялся и плакал. В блуждающем взгляде васильковых глаз открыто угадывалась больная психика, и Нина Васильевна поторопилась подойти. Мягко положила ладонь на голову, поцеловала и также мягко отняла мальчонку, что размахивал кулачками и ухал филином.

- Не надо, Наташенька, отвык он – не хочет.

- А я хочу! Материнское молоко, было б тебе известно, полезно!

- Не спорю, для младшенького полезно, а этот уже вырос. Плачет ведь, – и вынесла ребёнка.

Казалось, к исстрадавшемуся сердцу несчастной матери прилепилась туча чёрных муравьёв. Смахнуть их было делом пустяковым, но отмахнуться от жаливших душу укусов оказалось делом не простым. Она замкнулась – сурово и терпеливо надеялась... Живой блеск сливовых глаз потух, и в один из слякотных осенних дней её увезла «скорая».

За месяц, пока она лежала в больнице, Саша измучился не столько с детьми, сколько с Наташей, что липла липучкой при детях, склоняя к «интиму». В очередной раз он оторвал её, неистово хохочущую, от себя и с трудом вытолкал за дверь. Она залезла на чердак – пришлось её оттуда ещё и вытаскивать.

Гены бывшего «принца» отзывались в любимой дочери Нины Васильевны эхом, и, выписавшись из больницы, она взяла к себе внуков. Саша ушёл к родителям, и домом Наташи стал чердак. «Я без мужчины не могу», – смеялась она в глаза матери и караулила мужа.

Конец этому добровольному заточению положили ноябрьские морозы. На поздний звонок Нина Васильевна открыла дверь и тревожно ослабела: очевидное безумие Наташи виделось в бессмысленных глазах-васильках. Мать тихо завела одичавшую дочь, раздела, вымыла и уложила спать. Чистая и розовощёкая после сна, Наташа безразлично скользнула по детям и сообщила, что пойдёт искать себе нового мужа.

Избитая и грязная дочь возвращалась обычно далеко за полночь, и мир Нины Васильевны превратился в стиральную доску. Не желая слышать о психиатрических лечебницах, мать поддерживала больную всевозможными настойками – верила в целебную силу трав.

Однажды вечером, когда Наташа собралась в свой очередной вояж, Нина Васильевна решительно загородила дверь. На просьбы: «Наташа! Доченька! Прийди в себя!» разъярённая дочь схватила нож и с криком: «Убью!» – бросилась на мать. Внуки бессильно кричали. Защищаясь, бабушка едва не перерезала себе сухожилия. На лестничную площадку, куда успела она укрыться, выскочили соседи.

Они вызвали бригаду, и безумную увезли.

Ночью Нина Васильевна не сомкнула глаз. В памяти пролетали, словно в немом кино, картины её собственного детства и юности. Вот она вместе с матерью собирает в лесу клубнику, подростком с детьми купается в реке, на летних каникулах скирдует и работает на току, но, что бы ни делала, мечта о любви не отпускала.

Вспомнила, как в предвечерних сумерках рожала Наташу...

И вот уже её девочка делает в годовалом возрасте первое для себя открытие: холодный белый «песок» дороги тает в тёплой ладошке. Двухлетняя, споткнулась и громко зарыдала, что испортила новое платье; трёхлетняя, недоумённо остановилась у сточной канавы. Берега окаймлял белый кисель влажного, только что выпавшего снега. Над тёмной, вяло журчащей водой дымился пар, и она метко подметила:

- О, малосьная рлеська – кисельные берлега!

В шесть лет Наташа сильно заболела – пришлось вызвать врача. Глядя на больную, он согревал дыханием фонендоскоп и любовался больной, спящей в обнимку с медвежонком, затем осторожно начал выслушивать сонную. Она в испуге открыла воспалённые глазки, обнаружила рядом с белым халатом маму, успокоилась и устало прикрыла тяжёлые веки.

В восемь заметила на автобусной остановке «мамочку», радостно помчалась к ней и, не реагируя на толпу, принялась её целовать и признаваться в любви.

Яркой фотовспышкой высветился эпизод в театре.

В финале спектакля зал стоя аплодировал артистам. 11-летняя Наташа побежала к сцене со скромным букетом сирени, обошла Маргариту, что стояла к ней ближе других, и преподнесла букетик не ей, а Мефистофелю, развеселив тем самым зрителей.

А вот и выпускной вечер. Видя себя молодой, а красавицу-дочь, сокровище в бальном платье, здоровой, она светло улыбалась…

В реальность Нина Васильевна вернулась под утро. Она медленно поднялась с постели – пора было собирать в детский сад внуков. Сил едва хватало на них и старую мать, но судьба дочери торчала в сердце гораздо большей занозой. Она всё ждала и надеялась, что «Э-ТО» пройдёт, как проходит насморк или простуда.

В больнице Наташа пробыла почти полгода, но после выписки её «фокусы» не прекратились. Длительные стационарные пребывания прерывались кратковременными выписками, и клиника стала вторым её домом.

Ночами, когда засыпали внуки и наступала давящая тишина, Нина Васильевна вынимала из письменного стола аккуратные конспекты дочери, погружалась в воспоминания и удушливо плакала – переживала, будто наяву, материнское счастье, когда любовалась своей умницей, которая что-то писала или решительно зачёркивала, склонив голову и закусив губу. И, чтобы её успокоить, мать подносила чай либо кофе с печеньем:

- Отдохни, Наташенька...

Этот столик Прошлого Нина Васильевна любила теперь особенно нежно. Поглаживая конспекты-надежды, она нехотя отрывалась от воспоминаний и убирала тетради. Верила – сгодятся.

28-летняя Наташа с короткой, цвета тусклого пепла стрижкой, паутиной морщин и отпечатком безумия на лице мало отличалась от матери, и внуки всё чаще называли матерью не её, а бабушку.

Так прошло долгих 18 лет. За эти годы Нина Васильевна похоронила мать и подняла внуков. У них обнаружился талант к живописи, и они оба окончили художественное училище. Балластом висевшая на семье, Наташа не нужна была сыновьям, а бабушка настолько ослабела, что тоже нуждалась в помощи.

Врачи рекомендовали отправить больную в дом Инвалидов – Нина Васильевна уговаривала внуков этого не делать.

Молодые, они поступили по-своему.

Наташу навещала она часто. В такие дни по аллеям небольшого сада мать и дочь прогуливались обычно молча. В прошлый раз Наташа растревожила её до слёз – просила увезти домой. Обеспокоенная Нина Васильевна поспешила к ней утром следующего дня, но – опоздала: ночью между больными случилась «разборка»…

Ссадины, кровоподтёки и скрюченные пальцы дочери висели камнем на измученном сердце Нины Васильевны, но, заботясь о психическом здоровье внуков, она принуждала себя молчать. Эти вынужденные и выстраданные табу не отпускали её воспалённый мозг, в котором жила лишь боль и беспокойство за будущее внуков.

Ярким весенним утром они вышли на кухню – бабушки на привычном месте не оказалось. Заглянули к ней в комнату. Безжизненное тело с едва заметной улыбкой на восковом лице лежало на полу среди конспектов и фотографий Наташи.

Возможно, ушла без мучений к юной, красивой и здоровой дочери – той, которая была мечтой, любовью, надеждой всей жизни...

январь 2006