(автобиографическая повесть)

Николай Дик

Глава 1. С чего все начиналось

Поздно вечером в конце октября 1941 года в квартиру Франца постучались. Он оторвался от письменного стола и подошел к двери:

- Кто там?

- Открой, Франц Корнеевич, свои.

Франц открыл дверь и впустил в квартиру двух мужчин, одетых в кожаные куртки с поднятыми воротниками. Это были его знакомые сослуживцы по работе, с которыми он проработал уже более трех лет.

- Франц Корнеевич, плохие новости.

- Ну что ж, значит, так Богу угодно… Да вы проходите.

Он пропустил мужчин в коридор квартиры.

- Да нет, мы не будем проходить. Дело важное и серьезное. Мы здесь… Вы должны покинуть город в течение двух суток. Мы понимаем ваше положение, да и вы сами знаете уже о том, что вас все равно выселят из города. Не стоит разбираться и искать справедливости. Мы уважаем вас и искренне сочувствуем, поэтому и пришли неофициально. Жена ваша русская, она может остаться, но вам надо уезжать. Если вы не исполните вот это предписание, последствия могут быть гораздо хуже. Просим вас хорошо подумать.

Франц взял в руки свернутый лист, быстро развернул его и пробежал глазами по тексту. По печати внизу и так все было понятно.

- Ну, мы пошли. Подумайте…

Мужчины извинились за столь поздний визит и тихо вышли из квартиры.

Франц закрыл дверь, вернулся в комнату и сел за стол. В голове моментально пронеслись десятки мыслей. Он обхватил голову руками, молча посидел минуту, а затем резко встал и вышел в другую комнату.

У маленькой детской кроватки сидела его любимая жена и укачивала трехлетнюю дочку. Нежно похлопывая по кроватке одной рукой, она смотрела на него внимательными глазами. Франц тихо подошел и обнял за плечи.

- Настя, надо принимать решение…

В 1843 году из донских степей в село Чухур-Юрт Шемахинского уезда Бакинской губернии переселилось сразу несколько десятков казаков. В самом начале XX века в семье коренных дончаков, принявших молоканскую веру, у Семена Шевердяева и Евдокии Савельевой родилось четырнадцать детей, шестой из которых была Анастасия. Старшие дети Федор и Екатерина прожили всего по два-три года. В семье оставался старшим Николай, который рано «подался на заработки». Практически Федор, Екатерина и Анастасия сами воспитывали восьмерых младших братишек и сестренок. Несмотря на многодетность, семья считалась зажиточной. Семен Иванович, глава семейства, всегда любил подчеркивать свое знатное казачье происхождение и в свободное от работы время ходил медленно и важно. Это был глубоко верующий, образованный и начитанный человек, прекрасный семьянин и хозяйственник, трудолюбивый и мастеровитый труженик, добрый, но строгий в отношении любой несправедливости и непослушания со стороны как жены и детей, так и родственников и подчиненных. К началу первой мировой войны Семен Иванович уже мог позволить себе приглашать наемных рабочих до трех-четырех человек на период уборки урожая. Рабочие «столовались» в семье за отдельным столом. В хозяйстве имелось уже несколько лошадей и волов, домашняя птица, пару телег и несколько хозяйственных построек во дворе. Для Чухур-Юрта это было не удивительно, хотя среди сельчан проживали и менее зажиточные, и бедные крестьяне.

События Октябрьской революции и гражданской войны не обошли село стороной. Молокане волей-неволей были вовлечены в кровавые межнациональные распри 1918-1920годов; большинство которых постигла участь раскулачивания и репрессий. За то, что многодетная семья Шевердяевых прятала выращенное собственными руками для пропитания двенадцати детей, их несколько раз ставили к стенке сарая и «расстреливали» по верх голов. В один из очередных «расстрелов» красноармейцы, среди которых особое рвение проявляли двое местных жителей, хорошо знающих трудолюбивую и верующую семью Шевердяевых, заставили встать к стене дома Семена Ивановича, Евдокию Федоровну и пятерых детей: Федора с Михаилом на руках, Екатерину и пятилетнюю Анастасию с новорожденной на руках Марией. Сделав несколько залпов из винтовок над головами, закричали: «Где остатки хлеба? Признавайся! Следующий залп на десять сантиметров ниже – кто меньше ростом, тому повезет!». Штукатурка, отбитая от стен пулями из винтовок, запорошила глаза и головы детей. От увиденного и услышанного из уст некогда бездельника и лодыря, а ныне красноармейца, Семен Иванович медленно присел возле стены дома, который выстроил своими руками, потерял сознание и… поседел за несколько минут. Зерна уже не было совсем, «раскулачники» вывезли полностью весь хлебный запас на год. Этот страшный час моральной пытки остался в душе Насти на всю жизнь – вот такой ценой теперь платили её родители за хлеб, выращенный своими руками.

После этих событий семья так и не смогла оправиться от стрессов и жила впроголодь до 1924 года. В 30-е годы многие сельчане стали переезжать в районный центр Шемаху, на стройки молодого города Сумгаита или в столицу Азербайджана Баку. Десять детей семьи Семена и Евдокии Шевердяевых обзаводились семьями, большинство из них покинули Чухур-Юрт. В шестнадцатилетнем возрасте покинула село и Настя. Теперь она должна была зарабатывать деньги и хоть как-то помогать родителям. В Баку её познакомили с группой старших односельчан, так же приехавших на заработки, и жизнь потекла совсем в другом русле…

Зажиточная семья Якоба Дюк, меннонита по вероисповеданию, проживала в поволжских землях с первой половины XIX века. Его предки, знатные голландские купцы и поставщики товаров российским придворным самого Петра Алексеевича, давно были связаны с Россией, но со временем все об этом забыли и почти никогда не вспоминали. Наступали совсем иные времена. Сын Якоба Корнелиус женился на Маргарете Петерс, и у них родилось десять детей, пятым из которых стал Франц. Мальчик рос тихим, спокойным и очень внимательным. Но это и не удивительно – в семье царило спокойствие и взаимоуважение, любовь и почитание Бога. Старшие внимательно относились к младшим, а младшие никогда не перечили старшим. Вечерами они любили собираться всей семьей вместе и играть на различных музыкальных инструментах. Родители сумели привить детям любовь к чтению, музыке и живописи, уважение к природе и всему живому. Доброта и широкий кругозор были характерной чертой каждого ребенка. Не удивительно, что каждый из семерых детей, ставших на ноги, неплохо рисовал и умел мало-мальски играть на гитаре, мандолине и фисгармонии, довольно хорошо знал литературу и разбирался в истории и культуре своего народа. Все дети с детства были приучены к труду: «ни минуты без дела» стало негласным девизом братьев и сестер.

Ребята, не успев повзрослеть, с семнадцати лет улетали из дома. Совсем молодым попал в Баку и Франц. Здесь он удачно устроился на работу и прошел курсы электрика. Сильный акцент не помешал молодому человеку обзавестись друзьями и познакомиться с местной общиной христиан. Прилежность и немногословие, трудолюбие и сообразительность, спокойствие и выдержанность, прилежность и исполнительность позволило ему занять со временем хороший пост в системе энергообеспечения Закавказской магистрали, получить хорошую квартиру и обустроить свой холостятский быт.

Вот тогда-то они и познакомились – застенчивая невысокая Настя со стройным парнем, увенчанным пышным чубом и белоснежной улыбкой. Они встретились случайно – красивый, худощавый, уже городской молодой человек и скромная хрупкая деревенская девушка. Он немец, а она русская. Но их сразу объединило глубокое духовное христианское чувство. Родственники Франца отнеслись к предстоящему браку с настороженностью, но, познакомившись с миловидной и покорной девушкой, все сомнения на национальной почве отбросили. Это же произошло и с родственниками Насти. Молодые люди полюбили друг друга телом и душой. Этому чувству они остались верны на всю жизнь.

Русская девушка смогла понять душу немецкого парня, а он – принять её, русскую. С рождением первенца их любовь переросла в новое чувство, слившее две души в единое целое. Франц ценил людей не по национальной принадлежности, а по духовному миру. Он с юности был убежден, что в любой национальности могут быть и плохие, и хорошие люди, но каждый из них в любых жизненных обстоятельствах должен оставаться человеком с большой буквы. Он не изменил своего отношения к русским и тогда, когда в конце ноября 1932 году в тюремных застенках умер его репрессированный двадцатидевятилетний старший брат Якоб; когда в 1938 году расстреляли его двадцатидевятилетнего младшего брата Петра, и даже тогда, когда попал под подозрение в «шпионаже» его любимый младший брат Абрам, учитель по образованию. Никто из них никогда и не мыслил об измене или шпионской деятельности: христианское вероисповедание просто не позволяло им идти против власти – обладая глубокой убежденностью, что любая власть дана Богом, каждый из них был смирен перед «Богом посаженными». Но их национальность, как и национальность сотен тысяч других мирных русских немцев, не давала покоя фанатам советской власти. Невзирая ни на что, Франц безумно любил свою Настю и просто не мыслил без неё жизни. Его душа не очерствела, а, наоборот, еще больше обогатилась неведомой духовной силой, свойственной только глубоко верующим христианам. Он стал более молчаливым и замкнутым и стремился выполнять служебные обязанности с особой тщательностью и прилежностью, чтобы не дать никакого повода сомневаться в преданности к Родине. Франц уже прекрасно понимал, что судьбы его братьев и сестер, как две капли воды, похожи на тысячи судеб других русских немцев.

И сейчас, в трехкомнатной городской квартире в центре Баку, которую помогала убирать служанка, приставленная к семье Франца и Насти согласно должности главы семьи, решение было принято мгновенно. Они вместе, и только вместе, смирясь с судьбой и не пытаясь искать справедливости, решили немедленно выполнить беззаконное и страшное предписание – покинуть благоустроенную квартиру с трехлетней дочкой на руках, прихватив пять-шесть узлов необходимых вещей и документов, уехать за тысячи километров из центра Азербайджана в глухие и необжитые казахские степи…

Проведя остаток ночи в молитвах, они вышли из квартиры, когда на горизонте зарождалась утренняя заря, и Девичья башня, как бакинский одинокий старожил, черным призраком указывала дорогу.

Как оказались на вокзале, они не поняли. Время так быстро летело, что думать было некогда. В толпе молчаливых людей-призраков угадать обреченных можно было легко по узлам и котомкам, собранным наспех, но в этом они были не одиноки. В массе людей по перрону блуждало несколько семей, высланных из города.

Два офицера помахали руками, и люди с узлами стали медленно собираться вокруг них. Все происходило очень быстро, но тихо – без слез и причитаний, без криков отчаяния и паники, без скандалов и толкучек. Все понимали, что любое сопротивление чревато отрицательной реакцией. Стадное чувство… Страшное и осознанное стадное чувство безысходности и обреченности…

Забитая людьми теплушка старого вагона не позволяла пошевельнуться. Люди сидели на деревянных лавках, тесно прижавшись друг к другу, молча, опустив головы. Только изредка слышался детский плач и приглушенные женские голоса, успокаивавшие детей. Настя опустила голову на плечо Франца, не выпуская дочку из рук. Слез не было. За одну ночь они научились скрывать эмоции. За одну ночь они из жизнерадостных молодых людей превратились в молчаливых родителей малолетнего ребенка, о будущем которого были все мысли.

Ребенка пеленали на коленях. На коротких остановках Франц умудрялся достать кипяток, и они бережно делили краюшку хлеба, а затем половинку условной нормы каждый отдавал любимой трехлетней дочурке. Паровоз мчался в неведомую даль, обдавая гарью и копотью. Иногда он останавливался на небольших полустанках и по нескольку часов ожидал, когда машинисты заправят состав водой, углем и дровами. В эти часы люди высыпали из деревянных теплушек и молчаливой толпой разминали ноги на импровизированных платформах полустанков. Кто-то менял дорогие вещички на продукты, кто-то умудрялся помыться сам и помыть детей у железнодорожных колонок. Затем, по зову пронзительного гудка, состав вновь забивался людьми так же тихо и молча, быстро и без паники…

Спустя две недели состав остановился у перрона небольшой станции Тобол. Трое военных прошли по вагонам и по списку приказали выйти более тридцати немецким семьям из разных уголков Кавказа в малообжитую казахстанскую степь.

Через пару часов на попутной подводе, запряженной старой лошаденкой, Франц с Настей, уложив аккуратно узлы и пристроившись радом с погонщиком, медленно ехали по бескрайней степи в неведанную даль, прижимая к груди живой сверток. Телега скрипела и утопала в жидкой осенней дорожной грязи. Что там – впереди?!

Глава 2. Первые испытания

Низкая плотность населения на плодородных землях Притоболья, чистые воды и здоровый воздух привлекли в эти места после заманчивого указа Екатерины II сотни переселенцев Центральной России и других мест Российской империи. Ехали «за счастьем» украинцы и немцы, русские и калмыки. В 1881 году в Кустанайском уезде Казахстана обосновалось свыше 1200 переселенцев. Массовое переселение крестьян именно в Притоболье началось в 1900 году и продолжалось в течение десяти лет. Именно в эти годы из заимок первых переселенцев на берегах рек Аят и Тобол вырастают переселенческие поселки Асенкритовка, Викторовка, Павловка, Варваринка, Аятское, Оренбургское, Ново-Ильиновка, Валерьяновка, Нелюбинка, Екатериновка и другие. Образованная в 1904 году Валерьяновская волость объединила более десяти переселенческих посёлков: Валерьяновский, Карасорский, Степной, Прохоровский, Лысаковский, Аксуатский, Придорожный, Даниловский, Екатериновский, Новоильиновский, Козырёвский.

Село Новоильиновка образовалось в начале 1903 года на берегах реки Тобол. До этого здесь жили только «ссыльные люди» и несколько семей кочевых казахов. Поселение из нескольких юрт и временных шалашей не носило пока никакого названия. В числе первых переселенцев в основном были украинцы, русские и несколько немецких семей, которые выстроили себе временные камышовые шалаши. Одним из первых был Илья Иновенко, выстроивший себе первый саманный дом у красивого оврага. По его имени поселение стали называть Ильиновкой. К осени появилось около десятка землянок, почти наполовину врытых в землю. Через овраг смастерили временные кладки – узенький деревянный мостик и, подчеркнув новое название, переселенцы переименовали свое село в Ново – Ильиновку. К весне следующего года здесь поселились русская семья Ефтея Николаевича Кочева и украинца Емельяна Семёновича Степаненко, а село официально вошло в состав Валерьяновской волости.

Переселенцы обживали новые места, укрепляли свои временные жилища, возводя рядом с ними саманные хаты и отбеливая их белой известью. Постепенно развивались скотоводство и животноводство. В 1925 году село стало центром новой укрупнённой Викторовской волости. Первая сельскохозяйственная артель на территории села организовывается в 1929 году под названием «Новая жизнь». Наступали сложные переломные времена. Зажиточные крестьяне не могли мириться с новым порядком и некоторые из них покидали насиженные места в поисках «нового счастья». Но время было уже не остановить. Через год артель насчитывала уже 12 коров, 40 лошадей, несколько плугов и 200 десятин пашни. В 1932 году в селе Новоильиновке на базе сельхозартели организовывается один из первых в Притоболье колхоз «Новая жизнь».

Село уже состояло из двух улиц, протянувшихся почти на километр, и двух отдельных переулков почти у самого берега реки. В 1937 году с переименованием колхоза в «Заря коммунизма» его правление возглавил Петренко Артем Анисимович. К началу войны молодой, энергичный и жесткий председатель сумел сплотить вокруг себя группу преданных единомышленников и вывести колхоз в число ведущих во всей Кустанайской области.

Именно в это село и прибыли поздно ночью в конце октября 1942 года Франц Корнеевич и Анастасия Семеновна с трехлетней дочкой на руках. Владелец подводы оказался добрым человеком и предложил приезжим переночевать в своем доме. Они разговорились до полуночи, а утром, войдя в тяжелое положение гостей, хозяин дома предложил им пожить у него пару месяцев, пока приезжие не найдут постоянного жилья. И это было не удивительно, что русская семья предоставила немецкой кров над головой – война сравняла всех. И пусть фронт проходил далеко от этих мест, отблески страшных последствий доносились и до этих отдаленных мест: изредка то в одну, то в другую землянку приходили похоронки.

Франц после постановки на учет начал искать работу. Он сразу отправился в правление колхоза, но к нему отнеслись вначале с осторожностью и даже с каким-то пренебрежением. Спустя неделю, изучив документы приезжих, Францу предложили временную работу на ферме. Сюда пришла и Анастасия. Её сельчане тоже встретили холодно. Одни не могли понять, как эта красивая русская женщина могла выйти замуж за немца, другие завидовали, что она «отхватила» такого спокойного и работящего мужа. Да и немецкие переселенцы, проживавшие в селе уже два десятка лет, тоже недоумевали, как Франц мог жениться на русской, совершенно не знающей немецкий и немецкую национальную культуру. Но прошло всего полгода, как все соседи убедились в человеческих качествах этих двух любящих друг друга людей. Сомнения незаметно исчезли: жены немцев запросто общались с Настей, а русские и украинские колхозники приняли Франца «за своего», оценив в нем человечность и уравновешенность, трудолюбие и прилежность. Сельчан вначале поразил, а потом и подкупил совершенно трезвый образ жизни и отсутствие злословия в новой семье, а мужики со временем просто перестали приставать к Францу с предложениями «выпить за компанию».

Так и начали свою жизнь Франц с Настей в Ново-Ильиновке. Через год у них родился еще ребенок, но умер в младенчестве. В холодное зимнее время Насте приходилось работать на овчарне, порой оставаясь на ночь в качестве сторожа прямо в сарае, закрытом старенькими деревянными воротами. Прислушиваясь к вою голодных волков в тридцатиградусные морозы, особенно страшно было одной в снежную метель или пургу. Зимы в ту пору свирепствовали снегопадами и буранами. Настя обустроила в яслях своеобразную колыбель для ребенка, а сама, закутавшись в старенький тулуп, совершала тяжелые и изнурительные обходы вокруг саманного здания, местами почти до крыши занесенного снегом. Глубокой ночью, пристроившись около яслей для корма возле примитивной детской колыбельки, Настя с ужасом слушала вой гиен, похожий то на детский плач, то на истерический смех. Неописуемый страх и за ребенка, и за каждую овцу в овчарне сковывал движения, мешал заснуть хотя бы на полчасика. А утром, под завывание пурги и метели, спешила домой, чтобы приготовить еду для любимого мужа.

В декабре 1942 года у Франца и Насти родился сын Геннадий. Слабенький малыш прожил до мая 1945 года – радостную весть о Победе семья встречала в горе.

Артем Анисимович, председатель колхоза, больше трех лет пренебрежительно относился к «полурусской», как он иногда оскорбительно называл Настю и давал ей в колхозе самую грязную работу. Но женское мужество, духовная сила и чувство самосохранения не позволяло ей отчаяться.

- Легкого хлеба не бывает, - успокаивала она себя и своего мужа. – Видно, так угодно Богу, чтобы мы прошли и через это испытание. Пройдет время и поймет Артем Анисимович, что был не прав.

За это время Францу и Насте удалось подыскать небольшую однокомнатную землянку, почти наполовину вросшую в землю. Здесь, на земляном полу росла их старшая дочь. В этой землянке долгими зимними вечерами при свете лучины делили они поровну хлеб и соль, заработанный непосильным трудом в колхозе. Вместо зарплаты им предоставлялся продуктовый паек, которого едва хватало.

Так незаметно пролетели грозные военные годы. В июне 1947 года в семье родился сын, нянькой которого с первых дней стала старшая сестра. Сомнений в выборе имени не было –назвали в честь сына-первенца Геннадием. К деревянному потолку Франц прикрепил крюк и на него повесил детскую люльку-качалку. Маленькой Лене некогда было играть в куклы, да и не было их в бедной семье. Девчонка мастерила из лоскутов свертки и представляла, что это куколки. Вот так с самодельными куколками и росли сестренка и братишка. Именно она и приучила младшего брата ценить хлебные крошки и никогда ими не разбрасываться.

- Если все крошки со стола собрать, то получится маленький кусочек хлеба. Этот кусочек самый вкусный, вот попробуй, - учила она братишку.

К этому времени Францу с Настей морально стало жить в селе гораздо легче. У них появились новые друзья - такие же русские немцы, сосланные в казахские степи по тем же причинам, что и они. Например, старый фельдшер Адольф Лай – наполовину немец, наполовину русский. Его дочь, Нина Адольфовна, на протяжении двадцати лет оставалась единственным на все село фельдшером, совмещая в одном лице все медицинские специальности. Да и среди сельских старожилов появились сочувствующие, которые с удовольствием общались с бакинцами. В колхозе так же, как и прежде, вместо заработка насчитывались пресловутые трудодни вместо зарплаты. Франц приглянулся колхозному начальству и ему предложили работу электрика, обслуживающего три ближайших села.

Но семье недолго довелось быть вместе. Вместе с некоторыми другими русскими немцами Франца забрали в трудовую армию, о которой в селе толком никто ничего не слышал. Самые близкие объяснили, что это каторжный труд в лесах Зауралья и Сибири за колючей проволокой. Но и эти испытания не сломили Франца с Настей. Она каким-то образом умудрялась пересылать мужу чеснок – главное лекарство от цинги, работать и воспитывать детей.

Время летит быстро. Спустя два года Франц вернулся в село с подорванным здоровьем и язвой желудка. От красивых некогда ровных белых зубов осталось всего несколько пожелтевших шатающихся зуба. Пышная шевелюра исчезла и появилась лысина. Но надо было жить, зарабатывать на жизнь и кормить четверых детей: в ноябре 1949 года родился еще один сын - Николай, а в марте 1952 года следующий сын – Петр.

Как ни странно, но теперь Артем Анисимович встретил Франца Корнеевича приветливо и признался, что ждал его возвращения с нетерпением. К историческому 1953 году, году смерти Иосифа Сталина, Артем Петренко сумел вывести колхоз в передовые. Теперь он славился уже не только животноводством, но и зерновыми культурами: колхоз «Заря коммунизма» собирал лучшие не только в районе, но и во всей Кустанайской области урожай зерновых. Франц Корнеевич вновь вернулся на должность сельского электрика и уговорил Настю бросить работу в колхозе и уделить больше внимания воспитанию детей.

Дети росли дружными и веселыми. Трое мальчишек успевали помочь старшей сестренке по дому и поиграть с соседскими ребятишками. Лена особенно любила Маленького Колю и старалась ни на минуту не оставлять его без присмотра. Но случилось ужасное – в праздничное первомайское утро 1954 года ребята выбежали на улицу и спустя полчаса вбежали со страшной новостью – маленького Колю сбила машина. Любимец семьи, пятилетний малыш, тихо умер на руках беременной Насти. Казалось бы, человеческое сердце не выдержит – два горя в семье в майские дни. Но истинная вера в Христа помогла Францу и Насте выстоять и принять господнее испытание без единой слезинки. Молча, мужественно, со слезами в душе, без крика и причитаний…

А в конце июля того же года в семье родился последний – седьмой ребенок, и снова - сын. Проблем с выбором имени опять не возникло, последнему сыну автоматически перешло имя недавно умершего старшего брата.

Наступало совсем другое время. Шестнадцатилетняя старшая сестра, семилетний и двухлетние старшие братья строже и ответственней относилась к воспитанию братишки, зато родители души не чаяли в малыше и, как казалось старшим, баловали ребенка. И это не удивительно, ведь Францу было сорок девять лет, а Анастасии сорок один. «Майн либе пупе», - любил повторять счастливый отец, что означало «моя любимая кукла», не замечая, что этим самым возбуждал некую зависть у старших.

1956 год для семьи стал счастливым – им, наконец, удалось собрать деньжат и купить новый саманный дом на первой улице, расположенной в двухстах метрах от реки Тобол. Переезд из разваливающейся землянки в саманный дом с тремя небольшими комнатами, маленьким коридором и сараем под одной крышей было невиданным счастьем для семьи.

Двухлетнему Кольке врезался в память этот счастливый день в жизни семьи. Большая арба, запряженная волом, была перегружена домашней утварью, а впереди, прижавшись к отцу, сидел любопытный малыш и огромными глазищами открывал для себя новый загадочный мир. Вдруг на очередной кочке арба пошатнулась и с неё упала крышка от кастрюли. Заднее колесо медленно переехало крышку. Колька почему-то запомнил именно этот момент. Почему? Трудно понять мысли и память двухлетнего ребенка.

О, жизнь семьи изменялась коренным образом. Нет, родителям не стало легче в бытовом плане – надо было убираться, дом требовал мелкого ремонта. Франц, единственный электрик на селе, почти круглые сутки проводил на работе, обеспечивая колхоз бесперебойным электричеством. А вот у ребят начиналась новая, счастливая, но тяжелая подростковая жизнь.

(продолжение следует)