Повесть в форме художественных рассказов

Вячеслав Сукачёв (Шпрингер)

Три друга

Нас три друга было, и были мы всегда.

Родились в одной деревне, там выросли среди русских немцев и были этими самыми – русскими немцами. Хотя нет, вру, мы были просто немцами, но испокон веков жили в России. Есть такая большая и удивительно красивая страна – Р о с с и я. Утрами там часто бывают холодные и прозрачные росы, по которым так приятно пробежать, а потом оглянуться и увидеть, как по траве отпечатались твои темные следы. Правда, стоит только солнцу пригреть посильнее – они исчезают...

Так вот, Россия, где мы родились и выросли, скорее всего от слова роса и происходит – она тоже холодная и прозрачная, как материнская слеза по безвременно погибшему сыну... Но мы родились и выросли не просто в России, а в самом древнем и замечательном ее уголке – в Крыму. И в самом прекрасном крымском поселке – Судаке. Вот как удивительно повезло нам с рождением. Мы и вообще везучие люди, а я так – особенно. Однажды мы забрались на древние стены Генуэзской крепости и меня угораздило с них свалиться. Другой бы насмерть разбился, а я пролетел метров пять, зацепился хлястиком брезентовой куртки за старый куст карагача и провисел на нем часа три, пока наши мужики из колхоза им. Тельмана придумывали, как меня оттуда снять. В конце концов придумали и сняли, сколотив две или три лестницы вместе, а меня после этого так и прозвали - Витька-Самолет. Случилось все это в 1939 году, когда мне только-только исполнилось пятнадцать лет. Самолеты тогда были в большой моде, и я очень гордился этим прозвищем. Гордился до такой степени, что в 1941 году, перед самой войной, поехал в Симферополь в военкомат и попросился в летное училище. И мне такое направление пообещали дать, и даже город назвали, где я должен был учиться догонять облака и покорять пространства – Саратов. Вот такой я везучий человек. Правда, через девять дней началась война, и я вместо Саратова оказался в Сибири...

Так вот, было нас три друга, а четвертым было - море. Первого друга звали Андрей Шрайнер, второго – Роберт Шульц и меня – Витька-Самолет, по фамилии Гросс. А море называлось Черным, и было оно самым синим на земле. И все детство мы поделили на две части: первая и самая большая – у моря, а все остальное входило во вторую часть...

Отец у Андрея Шрайнера считался замечательным столяром, и Андрей мечтал тоже стать замечательным столяром-краснодеревщиком, как его дед, прадед и прапрадед, изготовлявший мебель для шикарных покоев Екатерины Второй. Он был высокий, тощий, носатый и серьезный. Маленьким, полноватым и веселым был Роберт, хотя нос у него был тоже большой и даже с горбинкой. А я был как бы между ними: ни высокий и не маленький, ни тощий и не толстый, ни хмурый и не веселый, но нос у меня тоже был приличный. Кем я мечтал стать – вы уже знаете, а вот Роберт хотел быть учителем истории и географии. Не просто учителем, который приходит в класс и начинает доказывать, что он здесь умнее всех, а человеком, владеющим тайнами прошлого и умеющим отличать Австрию от Австралии. В конце концов, он бы этого добился, но вскоре началась война.

И вот кто мне это объяснит: почему, по какому праву начинаются на Земле войны? Живут три парня на берегу синего моря, мечтают о девушках, украдкой пробираются на сеансы кино в военном санатории, пьют молодое виноградное вино в августе и лакомятся черноморской кефалью в феврале, когда ее несметные косяки близко подходят к берегу, а потом начинается война. Где-то и кто-то решил стать властелином земли или просто властелином, или даже – маленьким властелинчиком, и он для этого начинает войну. Он просто ничего другого не придумал или не смог придумать, или вообще не захотел думать? Скорее всего - последнее. Говорят же, что война – это продолжение политики военными средствами. Вот он и продолжил свою людоедскую политику – начал воевать. Начал он, властелинчик, а пострадали от этого трое не самых худших парней, а вместе с ними десятки миллионов человек. Разве это справедливо? Я, например, считал тогда, в 1941 году, и считаю теперь, в 1996 году, что это было совершенно несправедливо... А между этими двумя датами лежит чудовищная пропасть, куда ухнули миллионы безвинных жизней, где завершились, так толком и не начавшись, судьбы миллионов людей, рожденных отнюдь не для войны... Кто, когда и почему дает одному человеку это потрясающее право – распоряжаться жизнями других людей? Ладно бы – инопланетянин, гуманоид какой-нибудь вдруг спустился на нашу грешную землю, нашел ее порядки и устои возмутительно неправильными и начал внедрять свой порядок. Я бы его понял, а поняв – простил: что с него возьмешь, он наши законы не понимает, души нашей земной не ведает и вообще у него только один глаз, к тому же – вертикальный, да еще и посередь лба приспособлен. Но нет же! Нарождается и живет рядом с тобой вроде бы нормальное существо, по крайней мере – с двумя глазами, ходит в нормальную школу, играет в нормальные игры и ест нормальный хлеб. И перед Богом, и перед Жизнью мы с ним абсолютно равны. А потом вдруг по стечению неведомых и непредсказуемых обстоятельств он возвышается над толпой и приобретает сомнительное право – распоряжаться твоей жизнью. И от тебя уже ничего не зависит, вот что самое страшное и подлое в этой ситуации. Ты становишься винтиком, крохотной пылинкой, случайно осевшей на поверхности земли. И тебя в любую минуту может запросто сдуть с этой поверхности, как сдувает бессчетное число других пылинок. Нет, в самом деле, гнусное это дело – война и гнусные люди начинают ее. И начинают – чужими руками, что гнусно вдвойне...

А в то незабвенное лето нам всем исполнилось по семнадцати лет. Роберту - 21 июня 1941 года. Днем мы долго купались в море, валялись на горячем песке и выпили две литровые бутылки легкого виноградного вина, от которого так светло бывает в голове и так тяжелы становятся ноги. Конечно же – мы мечтали, конечно же – мы были глупы и наивны, но при всем этом мы были безусловно счастливы. И этого, казалось нам, никто не мог отнять у нас. А когда ночью мы возвращались из военного санатория, впервые посмотрев удивительный кинофильм “Веселые ребята” с Леонидом Утесовым в главной роли, мы остановились у пирса и долго смотрели на проходившие мимо торговые суда. И Роберт сказал, что его предки были моряками, и что он тоже не прочь открыть свой остров. А я ему ответил, что согласен плыть к этому острову, но при одном условии – если на нем живут хорошенькие островитянки. А наш Андрей, как всегда слишком серьезный и деловой, согласился сделать для нас такие большие кровати, на которых нам не было бы тесно даже с самыми толстыми островитянками...

К этому времени самолеты и танки с черными крестами уже были заправлены соляркой и боекомплектом, и почти наши ровесники уже получили секретные пакеты, в которых до мельчайших подробностей было расписано, что и как им нужно делать в эту душную июньскую ночь.

И ничего уже нельзя было изменить...

Свидание

И вот представьте себе, что сидите вы дома, смотрите цветной телевизор, пьете чай с малиновым вареньем или пиво с орешками, и жизнь такая прекрасная и надежная окружает вас. А потом вдруг потолок обваливается, стены – рушатся, бутылка вылетает из ваших рук, а стул из-под вашей задницы... В общем, как вы себя почувствуете? Попытайтесь это себе представить! Примерно так почувствовал себя и я, Витька-Самолет, когда на следующий день, в воскресенье, наконец, поверил в то, что началась война. Поймите меня правильно: я всегда думал, что уж если война, то всему конец! Чему именно – я об этом тогда особенно не задумывался, но – конец! А на самом деле люди как всегда спешили по своим делам, Яков Земан принес в большом бидоне козье молоко, а наша соседка Эрна Бауэр подозрительно долго выбирала для него бутылку хорошего прошлогоднего вина...

Гитлер-таки напал на нас, - сказала Эрна, разглядывая бутылку на свет.

И очень скоро получит за это по зубам, - флегматично ответил широкоплечий и краснолицый Яков.

Теперь мужиков погонят в армию, - Эрна наклонилась и даже я со своего крыльца мог видеть, какие же тяжелые, спелые и аппетитные груди выглядывают из большого выреза летнего сарафана нашей соседки.

Да, это так, - подтвердил Яков, употребляя последние силы на то, чтобы ничего не видеть.

И в первую очередь холостых, неженатых, - безвинно уточняет Эрна и передает Якову бутылку, и как бы нечаянно касается пальцами его громадной руки. И я хорошо понимаю, какой силы электрический удар получает в это время бедный Яков...

Не буду рассказывать вам о том, как мы собрались с дружками и в этот же день понеслись в наш военкомат записываться “на войну”, как нам терпеливо объяснили, что пока такой надобности нет, что зарвавшемуся Гитлеру и без нас укажут на его место. Но мы, конечно же, хотели действовать немедленно и дружно записались на курсы “Ворошиловских стрелков”. И все еще никак не ощущалось, что где-то началась и идет война. Правда, некоторые люди, работавшие в военном санатории и по выходным дням, слышали выступление Левитана по радио и к вечеру принесли дурные вести: фашисты бомбили наши города. Впрочем, повторяю, не буду я вам об этом рассказывать, потому что и без меня все это вы прекрасно знаете: смотрели кинофильмы, читали книги... А вот о чем вы пока не знаете и можете вообще не узнать, если я вам этого не расскажу – о моей первой любви, Леночке Смирновой, дочери начальника военного санатория.

О, это была большая и настоящая любовь, ради которой я был способен на все... На глазах у Леночки я так далеко заплывал в море, что уже и сам не верил в свое возвращение. Самые рискованные, почти невероятные прыжки в воду с прибрежных скал – тоже ради нее, как и морские звезды, замысловатые ракушки, красивые, полудрагоценные камушки – все ложилось к ногам моей красавицы. А она без сомнения была именно красавицей: высокая, стройная, с вьющимися белокурыми волосами и такими пронзительно-синими глазами, что иногда за ними я даже свое море не мог разглядеть... Вот как мне повезло с любимой. Я же вам уже говорил, что я и вообще везучий парень. Иначе разве бы выбрала Леночка Смирнова из многих и многих ее обожателей именно меня, балбеса со средними данными? Нет, конечно! Ведь за нею ухаживали почти все офицеры военного санатория, а среди них были и летчики, а среди летчиков даже такие, кто успел повоевать в Испании и был награжден боевыми орденами. И разве мог мой пятиметровый полет со стены Генуэзской крепости сравниться с геройскими полетами под солнечным небом Испании, но Леночка выбрала все же меня. Наверное, было за что, я так думаю... Правда, несчастный скептик, тощий и носатый Андрей Шрайнер как-то сказал мне: “Знаешь, Виктор, она тебе не пара. Мы с отцом вчера ремонтировали дверь на террасу в ресторане, и твоя Леночка обедала там с двумя офицерами. Кажется, у одного из них было по три ромба в петлицах, а она говорила ему “ты”... Конечно, Андрей мало что смыслил в таком деликатном вопросе, как любовь, но его слова все-таки неприятно задели меня. И я твердо решил при первом же свидании категорически во всем разобраться и в корне пресечь всякие поползновения со стороны Советской Армии на мою Леночку.

Весь этот день я провозился в нашем саду, помогая матери собирать кислый кизил, и за день она дважды сказала: “Майн Гот, неужели тебя заберут на войну?” На что я дважды со всей решительностью ответил: “Мама, это мой гражданский и патриотический долг!” Что ответила моя мама? А ничего... Она была мудрой женщиной и потому лишь с сомнением покачала головой...

Вечером я пошел на свидание и очень сильно волновался, дожидаясь Леночку Смирнову в условленном месте – под каменной стеной ее сада. Уже стемнело, появились первые тусклые звезды, повсюду летали светлячки и почти сутки уже шла война. Но нас она пока никак не касалась и было от этого немного обидно – лучшие воины оставались не у дел...

Лена, куда ты собралась?- вдруг услышал я хорошо поставленный голос Ленкиной мамы.

Не беспокойся, я скоро приду, - решительно ответила моя Лена, и я невольно пошире расправил плечи.

Ты опять идешь к этому, - и дальше последовало какое-то непонятное мне иностранное слово. – Ты же знаешь, что папа не одобряет эту твою дружбу.

Увы, это знал и я.

- Ну и что? – ответила Леночка. – Он мне нравится. Он – смешной...

Я слегка пригнул голову и затаился.

Лена, пора заканчивать с детскими шалостями, - строго сказала выпускница Московской консерватории, жена начальника военного санатория.. – Времена изменились – началась война. Теперь не до шуток. Ты же знаешь, что его отец – враг народа... Возможно, он был как-то связан с немецкими фашистами – НКВД просто так никого не арестовывает...

Значительно позже я не раз задавался вопросом: что думала эта женщина, когда три месяца спустя арестовали ее мужа, объвив его врагом народа и пособником Гитлера? Правда, сам я узнал об этом только осенью 1956 года, пятнадцать лет спустя...

А в тот тихий вечер, когда мирно светили звезды и светлячки беззвучно летали над землей, а цикады не смолкали в саду, война наконец-то пришла и ко мне.

Лену Смирнову, белокурую красавицу, мою первую любовь, я в тот вечер так и не дождался. Ни в тот, ни в другой, вообще – никогда.

А море оставалось синим и по нему плыли корабли, таинственно и тревожно помигивая ходовыми огнями.

продолжение следует