Антонина Шнайдер-Стремякова

(гл. из мемуарного романа «Жизнь – что простокваша»)

Страна уже шесть лет жила в режиме мирного маятника, но с дорог войны всё продолжали возвращаться мужчины. Причина задержки у каждого была своя: кто-то по причине плена отбывал в заключении; кого-то после оккупации проверяли «на вшивость»; кого-то не отпускали из трудармии.

По-прежнему жилось трудно – со скрипом и скрежетом, по-прежнему продолжали появляться ссыльные, из которых в памяти сельчан остался врач со странной фамилией Буцура – добродушный грузный старичок лет пятидесяти.

В глухих алтайских деревнях врача в послевоенные годы воспринимали едва ли не, как полубога. К нему обращались в любое время суток – в этот раз прибежали тёмным зимним вечером.

– Там Ганна цэлу ныдилю з кровати вжэ ны встае, умырае...

Он молча оделся и морозной ночью отправился в противоположный конец села по узкой, как ниточка, тропинке. Открыл дверь – в избушке темно.

– Спички найдутся? – спросил Буцура темноту, он не курил.

Ответом было молчание.

– Та ни-и, ны найдуться. Щас прынэсу, – и женщина, что его привела, убежала за спичками.

На полочке с иконкой нашли коптилку. Зажгли. Слабый огонёк... Безжизненное лицо... Пар изо рта... Иней на пустых стенах...

Осматривать больную в таких условиях означало навредить. С коптилкой в руках доктор что-то поискал, но, ничего не найдя, поставил на место мигающий компьютерным курсором огонёк и вышел. Больную безуспешно пыталась разговорить проводница. Она было собралась уже уйти, но тут с охапкой дров вошёл Буцура. Сбросил полушубок, вынул золу, затопил печь, сходил по воду. Избушка наполнялась живительным теплом – можно было приступать к осмотру. Простукал больную, удовлетворённо отметил: «Сердце работает хорошо, давление нормальное». Задумался и у сидевшей в изголовье женщины поинтересовался:

– Из родственников у неё кто-нибудь есть?

– Брат у сосидний дэрэвни.

– А ещё?

– Був сын. Похоронку на ёго получила.

– М-да, – зашагал он по избушке. – Мне бы картошки…

– Картошки? А много?

– Сварить. На один раз.

– Щас прынэсу.

Пока соседки не было, он налил в кружку кипяток, приподнял больную, обложил её тряпками и начал отпаивать. Она приходила в себя. Первое, что шёпотом выдавила, было:

– Дрова узялы – дэ?

– У тебя совсем никакого топлива?

– И топлыва, и яды, – прошептала она.

Соседка принесла картошки, и он приготовил толчонку. Маленькие порции бульона и толчонки сделали своё дело – больная заговорила.

Наутро уже бо´льшая часть села знала, «шо Ганна чуть ны вмэрла от голода и холода, шо Буцура йi спас и прыказав прыдсидатэлю Сондрыку доставыть ночной пацьентки продуктов и топлыва».

– Если с нею что случится, укажу в справке: по вине председателя. От голода и холода, – пригрозил он.

С ним считались, к его голосу прислушивались. Простые люди воспринимали его, как народного заступника. Чтобы Буцуре легче было навещать больных, правление колхоза выделило ему лошадь. Известие, что он ссыльный, деревня встретила возмущённым суржиком:

- Врах народа... ети-их-у-мать! Поболе б таких «врагов»… шо от смерти спасають.

Однажды к хозяева´м, где он жил и столовался, привезли тяжелобольного НКВД-шника из районного центра.

– Это вам не больница. И даже не амбулатория! – негодовал Буцура. – Болезнь заразна – почему с хозяевами не согласовали?

– С хозяевами разговор короткий – надо!

– Вы что – не видите антисанитарии?

– А ты шо – не понимаешь, шо он должон жить? Не вылечишь – новый срок получишь!

– Меня уже не напугаешь сроками – медикаменты нужны.

– Скажи, какие, – доставим.

Колдовал Буцура над больным больше месяца.

Выздоровевший оказался большим начальником. На колхозном собрании он было вздумал отблагодарить своего спасителя почётной грамотой.

– Не за грамоты лечу! – поднялся Буцура и при всём честном народе демонстративно вышел из клуба.

К чиновникам НКВД относились со страхом – такой поступок одобрили не все: «Гонора-то!.. Гонора!.. Рази ж так можно?»

Однажды ранней весной на уроке истории открылась дверь, и в 6-м классе показался белый халат.

– Разрешите – очередная прививка!

Из чайной ложки Буцура закатывал детям небольшую круглую пилюлю в рот, и вдруг – оглушительный грохот. Он заставил всех вздрогнуть и пригнуться. Учитель рванул из класса. Дети застыли с ужасом в глазах. Кто-то выскочил из-за парты, кто-то бросился к лопнувшему стеклу... Раздавались крики: «Война! Бомбят, и совсем где-то близко!» Но оттого, что Буцура оставался невозмутим и рядом, что домА и пробивающаяся из-под земли по команде «смирно» трава оставались на месте, исчезал страх. Рассаживались, однако, неохотно.

– Страшно? – обнял глазами Буцура детей, как-то сразу всех успокоив. – Война – это всегда страшно, но… не похоже. Скоро узнаем.

В класс решительно вошёл учитель, сияя, как медный грош.

– Ребята, телефонным звонком из районного центра просили всех успокоить и – поздравить!

Детские глаза, округляясь, не понимали. Удивлённо переглядывались: «Поздравить?.. С чем? Взрывом?“

Ликующий учитель продолжал:

– Нашей стране можно теперь позавидовать, – «монетки» ребячьих глаз всё более округлялись, – нам никакой враг не страшен теперь. У нас есть атомная бомба! Её только что испытали в Казахстане, под Семипалатинском, а слышно было даже у нас, потому что бомба обладает огромной разрушительной силой! Теперь никто больше не посмеет на нас напасть! Я вас поздравляю, ура!

– Ура-а-а! – заорали ученики, забыв про испуг.

Молчал лишь Буцура. Когда дети угомонились, он негромко произнёс:

– Жизнь человеческая коротка. Не убивать – беречь её надо! – и вышел из класса.

Учитель пожал плечами и проводил глазами доктора, слова которого выросшие дети вспоминали значительно позже – в зрелом уже возрасте.

В селе Степной Кучук Буцура прожил десять лет, никуда не выезжая. К его присутствию привыкли, как к должному и, когда однажды он исчез, все переполошились. Месяц без него показался вечностью, и все как-то сразу и дружно заговорили, что «селу нужон дохтур». Радостная весть, что «дохтур нашёлся», вмиг облетела близлежащие деревушки, и дворик, где он столовался, ожил, будто в праздник, – все хотели выразить ему свою симпатию.

Толпившимся людям хозяйка объяснила, что за добросовестный труд его премировали отпуском, что он уезжал в Украину, чтоб привезти жену, но опоздал – она умерла у него на руках.

– Никого больше у меня не осталось, умирать буду здесь, – слова эти облетели сельчан со скоростью ветра.

Три колхоза разбросанного большого села сочувствовали и скорбели, будто лично знали его жену, которую пережил он на два года.

Умер Буцура от инсульта. Хоронили его всем селом. Приезжали пациенты близлежащих деревень, приезжали работники из районного НКВД. На кладбище впервые произносились речи, впервые было такое скопище народа. Слёз не стеснялись. Шептались: «Не за страх работал – за совесть!»

2005 г