Наглядная агитация (31.05.2016)

( памфлет)

 

К. Гейн

 

Внук попросил меня рассказать о «застое» - ему для школы нужно. Я рассказал, как «органы» прятали инакомыслящих в психушки или из страны выгоняли. О безнаказанности властей, о Сахарове. О том, как гусеницами танков размазали по брусчатке Праги «социализм с человеческим лицом». О железном занавесе и о том, как бездарные генералы погубили многие тысячи своих солдат и с позором убрались из Афганистана, когда босоногие бородатые пастухи сожгли их хвалёную технику. О кремлёвских старцах, которые, не отрывая глаз от бумажки, шамкали вставными челюстями о «сисимасицком» росте уровня жизни народов «нерушимого» Союза и о неизбежной победе коммунизма во всём мире. А страна всё больше погружалась в серую муть нищеты и бесправия. Слово «купить» пропало из обихода и возникло слово «достать».

«Как это достать? Из холодильника? С полки?» – спросил меня внук. Я попытался объяснить ему этот совковый феномен: «Понимаешь, когда возникает дефицит...» - «А что такое дефицит?»

Ну, ё-моё! Приехали. Не понять ему советские несуразицы – европейцу двенадцатилетнему. «Это, если в продаже нет, например, носков или шнурков для ботинок». Глаза и рот у внука раскрылись до предела. Начинаю излагать подробно: «Если, положим, у меня на сенокосе полетел подшипник на косилке, а на складе и в продаже его нет, то я везу машину сена кладовщику соседнего колхоза, у которого этот подшипник есть, но нет сена, нужного ему для обмена на кровельное железо, за которое он получит от директора инкубатора сто цыплят-бройлеров. А ему эти цыплята нужны, чтобы откормить и отвезти осенью третьему секретарю райкома партии, который запишет кладовщика в очередь на финский мебельный гарнитур первым номером. Видишь, никто ничего не покупал, но у всех есть то, что ему нужно. Достали!»

Отстал, слава Богу. А то с горизонта серой тучей надвигалось ещё одно слово-фантом. Этим словом обозначили единственное дело, расцветшее в эти времена пышным лопухом – ПОКАЗУХА.

Врали все и везде. Дутые обязательства, приписки, лживые рапорты о досрочном перевыполнении, о поголовной грамотности и 100% успеваемости школьников и о всенародной поддержке «судьбоносных» решений партии.

В ежегодных рапортах утверждалось, что по сравнению с годом предыдущим урожай значительно увеличился. Это получается, что в последнем году седьмой пятилетки можно было покрыть метровым слоем зерна весь СССР. Но зерно почему-то миллионами тонн, за золото, покупали в Канаде и Аргентине, а люди стояли в очередях за хлебом. Чтобы всю эту несуразицу выдавать за победоносное строительство коммунизма, партия вела непрерывную канонаду из главного калибра показухи – наглядной агитации. Она поражала не только крупные города, но и крохотные отделения совхозов на самом краю пыльной степи. И там, возле кособокой конторки, под единственным на весь кишлак топольком, к забору обязательно прибиты облупленные щиты. И на них, выцветшей краской, изображены темпы роста количества и качества.

Наш колхоз богатый, орденоносный. Асфальт, кирпичные дома на высоких фундаментах. В ажурных палисадниках цветы и голубые ели. Дом быта с гостиницей, магазины. Дом культуры, школа искусств, дом обрядов, спортзал, картинная галерея, фонтан. В центре – контора в три этажа с мозаичными профилями Маркса и Ленина на фасаде и светящимися на крыше словами «СЛАВА КПСС!». Украинцы и казахи из соседних совхозов называют её Рейхстагом, а село – маленьким Берлином.

Наш председатель – умница и циник. Вернувшись в 1947 году из трудармии, куда был мобилизован подростком, прошёл путь от разнорабочего до главы колхоза. Был депутатом Верховного Совета, делегатом партийных съездов. Стал героем соцтруда. Словом, продукт системы. До тонкостей знал весь механизм её функционирования. Врал, где нужно, и брал, где и сколько можно, но в отличие от большинства подобных людей, щедро использовал свои связи и положение для помощи землякам: выбивал санаторные путёвки больным односельчанам, помогал стройматериалами и направлял выпускников на учёбу в техникумы и ВУЗы за колхозный счёт.

Он знал, что грандиозное очковтирательство при помощи красочных щитов, помпезных арок и стендов – важная часть системы, и следил, чтобы «монументальная пропаганда» была на уровне «требований времени». Он лично утверждал все эскизы подобных сооружений. Его поправки касались, в основном, добротности и долговечности сооружаемого. Утверждая возведение очередного колосса из бетона, швеллера и листовой латуни в честь очередного съезда, он сказал Художнику: «Это хорошо, но недальновидно. Надо швеллер удлинить метра на два. На следующий съезд добавим единицу, а следом ещё одну. Так и пойдёт. На многие съезды места хватит, а слова у партии на века».

Колхозные экспедиторы везли в город фляги с душистым, подсолнечным маслом, мешки с гречкой, мёд, карасей и малину, чтобы добыть дефицитный материал на возведение этой помпезной дряни.

Когда достраивали очередное общественное здание, парторг вызывал Художника, вёл к объекту и, указывая на стену, говорил: «Мне кажется, что сюда что-то просится. Ты как мыслишь?» Художник внимательно смотрел на стену, переходил через улицу и раздумчиво шагал то правее, то левее. Блажил хитрец: эту стену он уже давно застолбил, но первому соваться нельзя – не любит начальство выскочек, которые «хочут свою образованность показать». «В самом деле, Андрей Яковлевич, нарядное пятнышко было бы здесь, кажется, к месту, – соглашался Художник. Я к понедельнику набросаю пару вариантов, посмотрим, что подойдёт». Что-нибудь подходило.

Художник звонил в районную художественную мастерскую своим приятелям: хотят ли в долю? Их начальница, злая, амбициозная, красивая женщина по прозвищу «Фурцева», (тоже Екатерина и фамилия на «Ф» и культуру в районе возглавляет) с удовольствием отпускала их в «глубинку», чтобы в крае ещё раз отметили, что: «Тов. Фаст Е. П. внесла большой личный вклад в дело постановки наглядной агитации в крае на высокий идейно-художественный уровень» и поняли, наконец, что из крайкомовского кабинета она внесёт ещё больший вклад.

Дружки «нарисовались» после обеда. Вовка Шеффер, грудастый крепыш с зачёсанными на плешь рыжеватыми волосами и длинным ногтем на манерно оттопыренном мизинце, и Сергей Коцеба, смуглый дылда, белозубый хохотун и пьяница с выпуклыми чёрными глазами и толстыми усами под вислым носом.

От них разит ацетоном – это они пятна с брюк и пиджаков вывели, а заляпанные ботинки задули аэрозолем – Володя чёрным, а Серёга вишнёвым. Как огурчики! Приволокли с собой тяжёлую папку с эскизами на все случаи жизни. Даже такими, о которых классики марксизма-ленинизма и не подозревали. В парткоме, насупив лукавые рожи и зажав в кулаки подбородки, глубокомысленно рассматривали предложенный эскиз и ненастойчиво предлагали: «А если тут вот так вот, может эту фигуру малость вправо сдвинуть, а тут цветом поджать?»

Парторг прерывал их мучения, заметив, что «Сам» уже всё одобрил и переделки невозможны. Дружки облегчённо забормотали: «Тогда, конечно, того…другое дело». Собрали бумажки и вслед за Художником спустились в подвал Дома обрядов, где была художественная мастерская. Убрав со стола хлам, достали бутылку водки и связку вялёных чебаков. Протерев бумажкой стакан, выпили для почина по сто грамм и, обезжирив ацетоном рыбные руки, сели писать:

ДОГОВОР

Мы, ниже подписавшиеся: секретарь парткома, в дальнейшем именуемый «заказчик», с одной стороны, и художники, в дальнейшем именуемые «исполнители», с другой стороны, составили настоящий договор в том, чтo с одной стороны и т. д.

Завтра на подпись и за работу. Допили бутылку и пошли к Художнику. Там уже приготовлен ужин, и на террасе стоят две раскладушки.

Сидели долго. Завтра, отоспавшись, начнут дружки своим пролетарским искусством звать колхозников к новым свершениям во имя коммунизма – мечты всего прогрессивного человечества.

Март 2003

↑ 1948