(эссе о любви)

Светлана Фельде

1

Родители держали поросят и куриц. Раз в год выросшего поросенка выводили в дальний угол сада. Тот обо всем догадывался и начинал еще в сарае истошно визжать. Потом отец отправлялся на рынок – торговать мясом. Ему, врачу, это было не в радость, но что делать, если живется как в том мрачном пожелании – от зарплаты до зарплаты, а так хочется детям чего-то купить, на море их свозить. В общем, потому и поросята, потому и рынок.

В последний раз отец поехал в село под Талды-Курганом, там его никто не знает, не будешь краснеть. Да и родственников заодно навестить – в селе жил двоюродный брат. Старшую дочь – четырнадцатилетнюю – он решил взять с собой.

Родственники затопили баню, хозяйка дома лепила пельмени. Дочка сидела на стуле и наблюдала, как лепятся пельмени. Нет, чтобы помощь предложить, подумал отец. Но промолчал. Она вообще немного странная, эта его старшая.

Ну вот, дочка сидела и смотрела, как лепятся пельмени. Дом у родственников другой, чем у них. Деревянный. Внутри и снаружи. Солнечные зимние лучи медом стекали по стенам, собирались в янтарные лужицы на дощатом полу. Пахло полынью и еще какой-то травой. Комод сине-белого цвета, старое кресло, короткие занавески с пионами, столик у дивана завален пряжей и косами цветных ниток. В углу кухни – божничка. Салфетка с шитьем под иконой. Посреди кухни – деревянный стол, покрытый клеенкой.

Хозяйке дома - тридцать: рыжие волосы, зеленые глаза, тонкая талия, высокая грудь. Но девочке она кажется пожилой теткой. О её муже и говорить нечего – залысины, морщины.

Хозяйка дома накрывает на стол, мужчины едят пельмени, пьют водку. Девочка аккуратно снимает кожицу с соленого помидора и исподлобья наблюдает за женщиной. Та льнет к мужу, норовит коснуться его руки, гладит по голове. Светится вся. Потом отец и муж хозяйки отправляются в баню. Девочка сидит перед баней на табурете и ждет. Примерно час спустя дверь открывается, выпустив запах разогретого дерева, березовых веников. В доме возле умывальника стоит таз с холодной водой, отец и хозяин ополаскивают лица.

Девочка примостилась на диване. На столе в большой бутылке домашнее вино, в той, что поменьше - самогонка. Огурцы, грибочки, картошка с укропом, жареная курица, ветчина. Кот вьется рядом. Не хамит, но напоминает о своем существовании и законной доле. Он вообще-то гордый, но как устоять перед запахом ветчины и курицы?

Сквозь окно сияет месяц, на крыше сарая поблескивает иней.

Девочка слышит напевный, счастливый голос хозяйки. И голос отца: ну, давайте выпьем за любовь. "Какая еще такая любовь у стариков" - недоумевает девочка, засыпая.

Утром – сушки, варенье, хозяин дома греет руки, держа в руках прозрачный стакан. Темные чаинки кружатся в золотистой воде. Хозяйка дома улыбается, глядя на его сильные крестьянские руки. Девочке с отцом пора возвращаться в город. Родственники провожают гостей. Под занавес - разноцветный восход.

Пройдут годы, девочка вырастет, влюбится. Мужчина окажется женатым. Потом девочка выйдет замуж. Просто так, чтобы куда-то выйти из состояния страданий по чужому мужу. Свой муж будет пропадать по друзьям, не работать. Скандалы, собранный чемодан, развод. Маленький ребенок на руках. Но все равно обретенное одиночество будет казаться блаженством.

Потом – командировки, светские рауты, шампанское, ухаживания. Муторно. Однообразно. Снова и снова. Девочка научится лгать и притворяться, чтобы никто не догадался даже, что все еще как дура мечтает о принце на белом коне.

Потом редактору газеты, в которой она работала, потребуются фотографии. И она обратится к давно знакомому фотографу. Через полгода он станет вечно занят... Девочка будет сидеть у телефона, молиться, ждать звонков. Но однажды устанет ждать и станет просто жить. Можно ведь жить совсем просто – ходить на работу, читать книги, встречаться с друзьями, с мужчинами. И выбросить из головы все эти глупости про любовь и белоконных принцев.

Тридцать лет спустя девочка уже, одна без рано ушедшего отца, приедет в гости к родне, и женщина, теперь, и впрямь, пожилая, поведает ей свою историю. У хозяина сбежала с приезжим офицером первая жена, а она, соседская дочь, давно его любила и по пятам ходила, когда неверной след простыл. Так и ходила, пока тот на ней не женился. Детей родили двоих. А в селе сплетничали, не унимались: позарилась на деньги, да на избу богатую – мужик-то председатель. И только когда она, еще совсем молодая, бросила работу учительницы, чтобы ухаживать за ним, парализованным, утихомирились.

Хозяйка поит гостью чаем, вспоминает молодость, листает альбомы с фотографиями и при этом не спускает глаз с приоткрытой двери в комнату больного…

Во все времена это называлось любовью.

2

Я смотрю на эту женщину и радуюсь – какая она красивая! У нее прекрасная фигура, огромные зеленые глаза. И темные волосы. И немножко веснушек на лице. Они достались ей от бабушки.

Эта женщина не просто красива, она – очень талантлива. В ее детстве все думали, что она станет актрисой. А она стала модельером.

Я смотрю на эту женщину и радуюсь – какая она особенная. Сколько в ней шарма, теплоты, загадочности. Наверное, именно поэтому после стольких лет брака муж влюблен в неё, как в первый день.

Я смотрю на эту женщину и радуюсь – какая она удивительная мать. Не к каждой матери приходит пятнадцатилетняя дочь со своими тайнами и тревогами.

Я смотрю на эту женщину. Как похожа она на меня в молодости, и как жаль, что я никогда не познакомлюсь с ней.

…Не нужно мне было идти к врачу в тот день, целую жизнь назад.

3

У меня были длинные волосы. Мама вплетала в косы банты до самого последнего школьного дня – выпускного бала. К выпускному мне разрешили сходить в парикмахерскую и сделать кудри.

На первом курсе университета я остригла свои косы. И никто и никогда больше не дергал меня за банты – очень больно на самом деле было, но я ни разу за десять школьных лет даже не пикнула.

В математике и геометрии тупа я была безнадежно. Родители нанимали мне репетиторов. Последняя из них – толстая, волосатая и бородатая. Я видела жесткую черную поросль на ее подбородке, когда она склонялась над тетрадью. Однажды она ударила меня линейкой по руке – я никак не могла вспомнить теорему Пифагора.

«Что у тебя с рукой? - спросил папа, - что за багровая полоса?» - «Не знаю», - ответила я.

Я на девятом месяце беременности, законный супруг ночует неизвестно где, приходит домой через день, иногда – нетрезвый. Дебоширит. Орет не только на меня, но и на мою восьмидесятилетнюю бабку, в жизни грубого слова не слыхавшую от моего деда. Бабка выгоняет его, он идет в киоск. Покупает бутылку водки, садится в детскую песочницу напротив нашего дома, пьет прямо из горла и вопит дурным голосом: «А ты опять сегодня не пришла, а я так ждал, надеялся и верил...»

До меня он был влюблен в хорошую девочку из профессорской семьи. Ждал, надеялся и верил, а она закончила мединститут, вышла замуж за еврея и уехала в Израиль.

Супруг в песочнице становится тише и незаметнее. Мы с бабушкой шьем пеленки. Материал хороший – теплая и очень мягкая байка. Зеленый фон, гномики в красных шапочках.

Я возвращаюсь после ночного дежурства в газете. На лавочке сидит незнакомая пара. Она пытается обнять его, он отталкивает ее и шипит: «Убирайся, терпеть тебя не могу...» Она виснет на нем, заглядывает в глаза: «Прости меня, ну, прости... Я тебя люблю!» Он: «Нужна мне твоя любовь! Убирайся...»

Он поднимается и уходит, она бежит следом.

В нашей квартире загорается свет, я вижу силуэт мужа. Он знает, что я сейчас вернусь. Я стою пять минут у двери, потом нажимаю на звонок.

Соседка тетя Шура замужем за Гришей. Гриша пьет как сапожник, а когда не пьет – то сапожник он бесценный. Сегодня на тете Шуре – рваный халат, стоптанные тапки, под глазом синяк. Трехлетняя Алина держится за подол материнского халата, а тетя Шура плачет, пытаясь вырвать у Гриши бутылку портвейна. И тычется в его хилую грудь, когда Гриша лупит ее кулаком по голове: «Уйди! Постылая...»

Я терпеливо жду твоих писем. Не напоминая о себе. Стараясь не думать о том, где ты, с кем ты, как ты.

Когда и где мы научились этому терпению – просто загадка.