Вячеслав Сукачёв-Шпрингер

I

В самом конце апреля неожиданно ударили заморозки. Светлая дымка инея полегла на поля и пашни, придавила, обожгла молодую зелень, и выстывающая за ночь земля тяжело парила с восходом солнца. Присмирела, охолодала и проснувшаяся было тайга. В такую-то вот сиротскую пору и нагрянула к Поле Виноградовой нежданная весть: Калмыковы засылают сватов. В первую минуту она обомлела, и в растерянности схватилась было собирать белье в стирку, но тут же опамятовала и зашлась долгим неискренним смехом. Тетка Татьяна, принесшая новость, с неодобрением смотрела на племянницу и подозрительно поджимала губы. Поля отсмеялась, сникла и грустно посмотрела в окно. Куст черемухи, ломившийся из палисадника, отмахивался ветвями от низового ветра. Черемуха была ее ровесницей и заканчивала свой двадцать четвертый год на земле…

— Они что там, с ума посходили? — устало спросила Поля.

— А я почем знаю. Нюрка-Колокольчик с утра по всему селу заливается. Для нее теперь раздолье - язык-то вострить. Да и ты...

— Что — я? — Поля отошла от окна и посмотрела на тетку Татьяну...

— А то... С какой такой стати дело до сватовства дошло? Ты ведь не девочка, а он не мужик… Сколько времени он у тебя под окном промышлял, ай не видела?

— Видела…

— Ну, так что?

— Ладно, — Поля отмахнулась, — спрашивать все горазды, а отвечать некому. Ладно, — еще раз повторила она и нахмурилась, — я сама с ним поговорю.

— Господи, — вздохнула тетка Татьяна, — жизнь-то ноне пошла. Скоро из пеленок — да под венец. А и Колька: велик, да глуп, что Ананьин внук... Ну, пошла я. Сегодня парники буду закладывать.

II

У поворота на нефтебазу Полю повстречала Нюрка-Колокольчик.

— Матушки мои, это кого же я вижу! Полинушка, да тебя и не узнать: цветик цветиком, скусная да сладкая, как огурчик, гладкая. Вот же как запавилась, заневестилась, Полюшка-Полина, ягодка-рябина. Ты вроде как на работу собралась али дома упеклась?

— Что, понесло? — язвительно спросила Поля. — Сырой воды перепила…

— Ой, Полюшка-Полинка, — погрозила пальцем Нюрка-Колокольчик, — какого парня ухороводила!

Спорить с Нюркой-Колокольчиком бесполезно, и потому Поля молча обошла ее и заспешила к себе в конторку, возле которой уже ждали ее несколько бензовозов из города. Приняв топливо и расписавшись в накладных документах, Поля взялась подсчитывать декадный расход горюче-смазочных материалов. Но как бы она ни отвлекалась, как ни занимала себя делом, Колькино сватовство не шло из головы. Всего ожидала Поля, самых замысловатых выкрутасов, но чтобы до такого додуматься... «Ну, подожди,— почти зло думала она, — ты у меня посватаешься. Ты до-олго будешь помнить это сватовство... Женишок сыскался, радость запечная. Если я с тобою жалеючи, по-доброму, так ты уже и вообразил. Теперь разговоров — в век не отмоешься. И занесло же тебя сюда, обормота, что в городе не сиделось?»

Так думала Поля, а между тем припомнилось ей, как впервые она заметила этого самого Кольку, приехавшего на каникулы домой. Конечно, видела она его и раньше среди прочих ребят, видела, как поднимались и взрослели они, как начинали хороводиться по вечерам, ломким баском наполняя улицу, но, как говорила Нюрка-Колокольчик, ноль признанья, два — вниманья. А вот прошлым летом... Прошлым летом столкнулись они в дверях магазина: она влево — Колька влево, она вправо — и он туда же. Потом встали нос к носу и ни с места. И вот тут-то Поля увидела Колькины глаза: смотрел он вроде бы испуганно, торопился растерянный взгляд отвести и все не отводил, постепенно влажнея зрачками и боясь смигнуть ее отражение в них. И в этот момент Поля сердито сказала:

— Ну, чего под ногами путаешься? Смотри, стенку завалишь…

С этого и пошло. Вечером, уже в постели, вдруг припомнился ей Колька, вытянувшийся у стены. Проснулась утром — Колькины перепуганные и неотступные глаза. Тут и сама напугалась, но еще считала, что все обойдется, забудется. Дальше — больше: захотелось еще раз увидеть его, просто так, из любопытства — что там с его испуганными глазами? Увидела. Приехал на мотоцикле заправляться. Теперь уже не просто смотрела, с опаской вглядывалась, почти раздраженно, но пристально. Ничего особенного вроде бы: обыкновенные серые глаза, пушок на щеках, тонкая шея — семнадцать лет парню. А ей-то двадцать третий пошел. Поймала себя на этом подсчете и уже всерьез всполошилась. Спросила его с раздражением:

— Ты что же, учишься или нет — все лето дома?

— Каникулы, — смущенно ответил Колька.

— Кем будешь-то после техникума?

— Механиком.

— Механиков ноне развелось, — усмехнулась она, — еще молоко на губах не обсохнет, а уже в механики…

Колька резко ударил заводной рычаг и уехал.

— Ишь ты, — удивилась Поля, — с характером.

Недели две она Кольку не видела. Вроде бы успокоилась и мыслями от него отошла. Ее даже забавляло то, что на заправку младший Колькин брат приезжал. Но вот минуло две недели, и она забеспокоилась — Колька как в воду канул. Было упрекнула себя за это беспокойство, но тут же и оправдание нашла: обидела парня, нехорошо получилось. Так вот, с обманом в сердце, у Колькиного брата и поинтересовалась:

— Что, Дениска, брат в город уехал?

— Не-е-а, — ответил белобрысый Дениска, протирая тряпочкой бак, — гараж с папкой строят. Скоро машину будем покупать.

— Ну-у! — притворно удивилась она. — А тебе не рано на мотоцикле ездить?

Дениска нахмурился (вот же братики уродились), ничего не ответил и покатил мотоцикл от заправки.

Увидела она Кольку уже перед самым его отъездом - в клубе. После кино были танцы, она кружилась с Василием Баяновым и вдруг заметила долговязую Колькину фигуру в фойе. Стоял Колька в фойе и смотрел на нее в полприщур, внимательно смотрел, пристально. И Поля неожиданно смутилась, отстранила притиснувшегося к ней Василия, а вскоре и с круга сошла. Минут через десять украдкой глянула в фойе — Кольки не было. Пожаловалась на духоту и вышла на улицу — Кольки не было. «Вот же чума болотная, — сердито подумала о нем, — приревновал, что ли?»

После танцев Васька Баянов увязался провожать. Шла с ним и чувствовала — втроем идут. У перекрестка сказала Василию:

— Тут я сама дойду.

— Поль, чего ты? — удивился Василий.

— Сказала — сама! — рассердилась она и заспешила по своей улице.

Долго сидела на скамеечке возле дома. Мимо прошли ребята с гитарой. Поля напряглась — Колькин голос слушала, но его не было...

Вновь объявился Колька под Новый год. За эти четыре месяца Колька не забывался. Хоть портрет с него рисуй, так живо перед глазами стоял, с пушком на щеках и тонкой шеей. За четыре месяца Поля научила себя терпению, которого недоставало ей в прежней жизни. В прежней жизни она была тороплива и потому наделала много ошибок, и теперь не хотела повторять их.

Колька приехал возмужавшим, с чисто выбритыми щеками и задумчивостью в глазах. Правда, сквозь эту задумчивость еще пробивалась прежняя робость, но уже так — чуть-чуть пробивалась.

— Ну и как, механик, учишься? — скрывая себя за насмешливостью, спросила Поля.

— Учусь, — почти бойко ответил он и в свою очередь спросил: А ты замуж не вышла?

— Не вышла, Коля, — вздохнула Полина. — Тебя дожидаюсь…

— А как же Василий Баянов? — напрягся Колька, не выдержав игры, и этим сильно обрадовал Полю.

— Да никак...

— Пошли в лес? — неожиданно предложил Колька.

— Это еще зачем? — удивилась Полина.

— А просто так. Ночь вон какая... В городе до леса далеко, а здесь — рядом.

А и в самом деле была светлая новогодняя ночь. Тихая ночь.

— Пошли! — махнула рукой Полина.

Они выбрели за село и по тракторному следу направились к лесу, который темно и таинственно стоял среди лунного света и белых снегов. Колька часто задирал голову — звезды считал. Поле было хорошо и весело.

В лесу Колька отыскал маленькую пушистую елку, утрамбовал вокруг нее снег и лихо объявил:

— Это наша елка!

На макушку ели он нахлобучил свою шапку, на ветки повесил перчатки и шарф и, довольный, радостно улыбающийся, посмотрел на нее.

— Сейчас же надень шапку! — приказала она. — Простудишься.

Колька бесшабашно помотал головой. Тогда Полина сдернула шапку с елки и попыталась надеть ее на Колькину голову. Он увернулся. Она — опять. Очень скоро оба свалились в сугроб, и Поля в горячке все-таки добилась своего, не заметив, как вдруг обмяк и затих Колька. Лежал он на спине, широко раскинув руки, и тревожно смотрел на нее. А она, Полина, сидела на Кольке, словно ей еще только предстояло перейти в четвертый класс.

— Ты чего? — растерялась Полина и неловко поднялась...

Домой возвращались молча. А твердый, занастившийся снег тяжело и ослепительно взблескивал под луной, сухо поскрипывал под ногами. Грустный восторг и печаль подступили к Полине и от этого снега, и от близкой деревни, по самые крыши занесенной сугробами, и от рядом шагавшего Кольки. Никогда у нее не было такой ночи и такой расслабленной грусти, заставлявшей думать о том, что детство позади и лучшая ночь — тоже.

— Я задами пройду, — сказала Полина возле первого дома.

Колька знакомо нахмурился и полез за папиросой.

— Не сердись, Коля, — грустно улыбнулась Полина, — так надо. А за лес и елку — спасибо!

— Я завтра вечером тебя подожду? — робко спросил Колька.

— Где?

— У дома.

— Не знаю, Коля... Зачем тебе это?

— Погуляем. — Колька оживился: — Я тебе рассказать хотел, а вот не получилось...

— Ты когда едешь-то?

— Десятого.

— В городе хорошо?

— Скучно.

— Вот тебе на! — Поля притворно удивилась, хотя ей радостно и весело стало от Колькиного признания. — В городе — и скучно?

— Скучно, — подтвердил Колька.

— А ты бы девушку нашел, — обронила Поля, внимательно разглядывая носки своих валенок. — С нею бы в театр ходил, кино...

— Так я приду? — Колька затоптал окурок.

— Нет, Коля, не приходи! — неожиданно резко ответила Полина и быстро пошла к дому...

А Колька приходил каждый вечер. Об этом она догадывалась по мундштукам выкуренных папирос у ее палисадника.

III

…Свадьбу гуляли 9 мая. Вынесли во двор столы и скамейки, расставили буквой «Т», набросали кругом зеленых березовых веток — и застолье готово. Время для свадьбы неподходящее — посевная, но делать нечего, как заявила Нюрка-Колокольчик: приспичило. Молодые, вернувшись из сельсовета, тут же были усажены за стол, тетка Татьяна торопливо всплакнула, водку разлили и выпили. Все делалось как-то поспешно, без удали и размаха, словно не свадьбу гуляли, а какую-то не очень веселую обязанность исполняли. Уже после второй включили магнитофон, хотя желающих танцевать не обнаружилось. Однако постепенно мужики загомонили, зачадили папиросами. Подружки Полины все чаще стали всхохатывать, кстати и некстати выкрикивая «горько». Тетка Татьяна, зорко стерегущая застолье, отозвав Полину в сторону, сердито зашептала:

— Ты это что, девка, очумела? Третью рюмку дотягиваешь.

— А ты считаешь?

— Я вот тебя счас за космы сосчитаю, — пригрозила тетка Татьяна, — не посмотрю, что невеста.

— Не-вес-та, — медленно повторила Полина, прислушиваясь к своему голосу и невнимательно пообещала: Больше не буду.

— Что она тебе? — заботливо поинтересовался Василий, тесня Полины ноги жестким коленом.

— Делать нечего, — отмахнулась Поля.

— Если водки мало, так я припас, в бане под полком целый ящик стоит, — сообщил Василий и хохотнул: А то ведь у нас медленно начинают да долго не кончают.

— Водки хватает, — усмехнулась Полина.

И тут над Полиными плечами всплыла Нюрка-Колокольчик, без которой даже самое захудалое застолье не обходилось. Обняв Полю, она привычно запричитала:

Люди пировать, а мы — горевать. Ох, Полюшка-Полька, ума вот столько! Что пригорюнилась, невестушка нежданная, судьба окаянная?

Нюрка, — тяжело повернул голову Василий, — не каркай!

А-а, Василий-Василек, — встрепенулась Нюрка-Колокольчик и приобняла его за плечи, — не запнись о пенек. А я вот что тебе скажу, Василий-Василек: ложись спать, да думай, как встать... Эх вы, парочка-забавочка, на вас глядеть — не сплясать, не спеть. Может, выпьете со мной? А я вам за это частушечку спою…

— Выпьем, — откликнулась Полина, — почему бы не выпить!

Они выпили, и Нюрка-Колокольчик неожиданно высоким красивым голосом пропела:

А у нас у Никола

Ни невесты, ни кола.

Но зато у Николы

По учению колы...

— Балаболка, — прошептал Василий, как только Нюрка-Колокольчик отошла от них. — Век прожила, а ума не нажила.

Полина не ответила, тоскливо оглядев оживившееся застолье.

IV

Поздно вечером, когда разгорелась пляска, Полина тихонько выбралась из-за стола и, как-то странно улыбаясь, осторожно обходя пляшущих, незаметно выскользнула на улицу. Сквозь распахнутые ворота она слышала истошную магнитофонную музыку, тонкие, пронзительные вскрики Нюрки-Колокольчика, но была уже где-то далеко, так далеко, что, может быть, и вообще не была. Медленно побрела она улицей мимо чужих палисадников, сама не зная куда и зачем. В ушах все еще гремела музыка, а безвольно опавшие плечи помнили тяжесть руки Василия. Почему-то вспомнила себя девчонкой, совсем маленькой, на огороде. Тетка Татьяна полет морковку, а она сидит на меже и наряжает куклу. Жарко печет солнце, хочется пить, а тетка Татьяна все говорит и говорит: «Хорошо твоей матери живется — ни хлопот, ни забот не знает. Бросила дом и айда гулять по свету. Тебя прижила — тоже не беда, тетка Татьяна есть. Она воспитает, на ноги поставит, а вот взять бы лозину потоньше, да твою мамочку по одному месту и навжигать. Спохватится, ой, спохватится она, да поздно будет... Вот вырастешь большой, отдадим тебя замуж за хорошего человека, а мамке фигу из-под фартука… А только и ты неслухом растешь: сколько раз тебе говорено, не пей молоко из крынки, для питья в двухлитровую банку налито, нет же, как об стенку горохом. Губа не дура, сливки-то спивать. Вся в маменьку пошла, как есть вся...» Ворчит тетка Татьяна, сама свой голос слушает, а Поля между тем сморилась под жарким солнцем, легла на бочок, рядом куклу с морковными волосами положила и ушла в глубокий детский сон, так и не поняв, в чем ее мамка виновата... Ничего хорошего из этой памяти Полина не вынесла, кроме легко просыпавшихся слез, да горько осели в сердце слова - «замуж за хорошего человека».

Новая, свежо умытая луна, похожая на вышелушенный подсолнух, легко скользила среди редких туч. Полина долго смотрела на нее, вспоминая зимнюю луну, белые снега и елочку под Колькиной шапкой. Что было тогда? Что было?!

Навстречу быстро катил велосипед, помигивая желтым светом фары. Кто-то в белой рубашке старательно давил на педали и уже почти проскочил мимо нее, когда Полина узнала Дениску.

— Дениска! — громко окликнула она, поспешно заступив ему дорогу.

Желтая фара метнулась из стороны в сторону и медленно увяла.

— Дениска! — радостно заговорила Полина. — Ты это куда собрался?

— Домой, — недовольно ответил Дениска.

— А Коля дома, Дениска? — Полина заволновалась.

— Дома.

— Денис, дорогуша ты моя. — Полина засмеялась и тронула Денискины вихры. — Скажи Коле, что я жду его за огородом. За вашим огородом... Мне ему надо что-то сказать. Очень важное. Скажешь?

— Ладно, — Дениска оттолкнулся ногой и покатил.

— Только сейчас, Дениска! Срочно! — крикнула она вслед.

— Ладно.

«Что я делаю? — через минуту всполошилась Полина. — Зачем? Я пьяная? — А между тем она уже свернула в проулок и торопливо пошла вдоль огородов, темно зияющих после недавней вспашки. — Я с ума сошла... Нет, нет, я только скажу ему, что не могла иначе. Пусть не обижается... Ничего в этом плохого нет. Просто чтобы сердца на меня не держал. Кабы в городе, там и за жизнь можно не встретиться, а здесь, в деревне...»

И боялась Поля, очень боялась, что Колька не придет, или Дениска что-нибудь там перепутает, не так скажет, а то и вообще забудет сказать. Но минут через десять, оглянувшись, она увидела долговязую Колькину фигуру совсем рядом, испугалась и бессильно откинулась на плетень. Колька подошел, встал рядом и закурил. Смотрел мимо Полины и мимо себя, куда-то далеко смотрел. Поля прикрыла глаза и тихо заплакала, ощущая в себе горькую тоску и боль от молчаливой Колькиной отчужденности. Всхлипывая, проглатывая слова, она тихо прошептала:

— Колька, я ведь замуж вышла.

Он не откликнулся и закурил новую папиросу.

— Замуж, Коля. — Она повернулась и пристально, не мигая, посмотрела на него: — А люблю тебя, Колька. Люблю! Вот... Подождать бы мне родиться или тебе поспешить... Ко-олька!

Полина ткнулась головой в Колькино плечо, он от неожиданности покачнулся и вновь замер в неподвижности, упрямо и внимательно глядя выше ее головы. Светила молодая луна, далеко в небе вяло мерцали звезды, и под ними, под луной и звездами, стояли два человека. Потом один из них тяжело качнулся и медленно пошел по молодой траве, густо облитой мертвым лунным светом. Он уходил все дальше, ни разу не оглянувшись и не задержав шаг, а второй человек, что остался стоять на месте, долго и печально смотрел ему вслед.