Антонина Шнайдер-Стремякова

В начале 2000-х я не только не успевала отвечать на письма, но и читать их. Складывала в большую коробку до лучших времён, что наступили в конце 2021 года. И возникла идея опубликовать хотя бы 2-3 письма. Я лишь исправила ошибки и придала им логическую стройность...

Письма российских немок

(Письмо учительницы Розы Лейман)

70 лет – возраст, когда всё чаще задумываешься, кем были твои предки, как жили и почему так рано ушли из грешной земной жизни. Судьбы наших прадедов в ХХ веке у всех схожи: одних раскулачили, других расстреляли, третьих ни за что ни про что сгноили в тюрьмах, четвёртых обвинили в контрреволюционной деятельности, мракобесии, вредительстве, пятых... – словом, выдумывали «наклейки», на которые были горазды строители «коммунизма».

Мой дед Шик Андрей был человеком из когорты «Честь имею». Его единственная дочь, моя бабушка – по мужу Екатерина Люст – мало что рассказывала, но в далёкие 1942-45 годы, когда родителей забрали в трудармию, спасла нас с братом от голодной смерти.

Сибирская каторга

1941-й. Маме 28, отцу – 30, бабушке Кате – 61. Отца взяли в трудармию за Урал, маму – в Кривощёково Новосибирской области, где из солёного озера добывали соль. Конвоиры охраняли наших матерей – «фашисток», вроде бы... А за что, скажите, гнобили калмычек? Они ежедневно десятками умирали, 17-18-летние под поезда бросались.

В первую зиму 1941 г. жили мы в кладовке Пелагеи Квердаковой. У неё трое детей, муж – на фронте. Маленькая комнатка обогревалась русской печью, что чуть-чуть грела и нашу маленькую кладовку, которую бабушка кусочек за кусочком обмазывала толстым слоем мёрзлой глины, что потихоньку оттаивала возле печки, где спали мы. Глина на стенах не сохла – было трудно дышать. В сильные морозы мы мёрзли.

Днём бабушка ходила по дворам просить работу за кусочек жмыха или мёрзлую картошку. Открывала дверь и с порога обращалась к русским женщинам: «Тавай памакаю». Иногда наша Пелагея Квердакова ругала бабушку, но после ругани бабушка как ни в чём не бывало снова начинала коряво: «Тавай памакаю». Копала огород, носила воду, кормила корову, чистила сарай, топила печь и готовила трём её детям картофельные оладушки – по одной иногда доставалось и мне с братом.

Однажды, когда из взрослых никого дома не было, дети Пелагеи, что были старше нас и уже ходили в школу, зашли в кладовку с ведром воды и вылили её на нас, приговаривая: «Фашистов надо топить». Мы не сопротивлялись, чтобы не быть избитыми. Вечером бабушка кутала нас в одеяло, тоже влажное, прижимала, и мы молились. Бабушка просила: если кому-то суждено будет выжить, пусть это будет Маруся – невестка. Дети хозяйки жаловались Пелагее, что мы с бабушкой поём фашистские песни. А Пелагея всё чаще говорила детям:

- Отнесите враженятам по лепёшке.

Приходила, бывало, соседка – слушала, как бабушка молилась. А когда она спасла её корову, что не могла расстелиться, громко при свидетелях и так, чтобы слышали дети, заявила:

- И никакие они не фашисты.

Всё умела кулацкая дочь, всему научил её отец. Бабушка сложила в кладовой плиту, кто-то принёс старую трубу. Теперь мы могли обогреваться и что-то себе варить. Мужчин в деревне не было, и бабушка Катя помогала русским женщинам, чем могла. Однажды она пошла на работу в колхоз отрабатывать палочки (трудодни) за Пелагею, которая сильно заболела. Бабушка украдкой принесла в кармане зерно, потом его пожарила, и вкуснее этого ничего на свете не было. А когда бык чуть не забодал соседского мальчишку, бабушка с лопатой бросилась его спасать. Вечером пришла его мать с крынкой молока:

- Спасибо тебе, Катя, и никакая ты не фашистка.

Мы пухли от голода, и простые русские женщины приносили кто что мог, а ведь их мужья и сыновья полегли под Москвой. Когда в морозы в нашей кладовой было очень уж холодно, Пелагея звала нас к себе, делилась картошкой и жмыхом. Когда по праздникам пекла кукурузные оладьи или лепёшки, угощала меня с братом.

Людей косила болезнь, называлась она «сибирка». Болели мы, болела хозяйка Пелагея и её дети. Лечила всех русская баня. Бабушка болела тяжело – долго держалась высокая температура, её мучил бред. Когда приходила в себя, просила Пелагею не отдавать нас в детдом: «Если помру, дождись, когда из трудармии придут родители». Русская женщина, Ольга Бунцево, лечила бабушку травами, молитвами, заговорами, и бабушка стала поправляться. Но после неё заболела я и брат. Мы сильно опухли. И Пелагея по просьбе бабушки написала маме в трудармию – Кривощёково.

И случилось чудо – мама это письмо получила. Она бежала из трудармии, больная, едва живая, где пешком, где на крыше вагонов. Без документов, без одежды, но добралась. Потом рассказывала, что на железнодорожных путях находила кусочек хлеба, редиску, а однажды даже кусочек сахару. Говорила, что всегда чувствовала присутствие ангела-хранителя, который вёл её к дому.

1943 год. Мне 7 лет. Помню, приходили русские женщины – удивлялись, что красивая мама такая худая. Приносили еду. Лечили её в бане, отпаивали травами, давали самогонку. Мама приходила в себя.

Каким-то чудом удалось нам купить маленькую землянку за швейную машинку, которую бабушка не променяла – сберегла. Эту землянку на несколько раз обмазали соломенной глиной, выбелили, бабушка сколотила окошечко, кусочки стекла принесли русские женщины. Бабушка пряла шерсть, а мама вязала по ночам кофточки, чулки, носки, шали для женщин и их детей.

У каждой семьи был клочок земли, на которой сеяли лён. Его обрабатывали, на речке вымачивали, отбивали, чесали, пряли, затем ткали. У Матрёны Мельниковой был ткацкий станок. За помощь женщины рассчитывались с бабушкой и мамой едой, а иногда и кусочками льняной ткани. И мама из этой чудесной ткани сшила мне кофточку и юбочку, а братику костюмчик.

Счастье наше с мамой длилось, к сожалению, всего несколько месяцев. Тихим летним вечером к нашей землянке верхом на лошади явился комендант. Угрожая маме пистолетом, он заставил её залезть к нему на лошадь. Так верхом и увёз её. Через месяц пришла бумага, что маму приговорили к расстрелу. Это был её второй побег, её с подругой поймали на станции. Шёл 1944, и к этому времени вышел указ – простить побег тем женщинам, у которых двое и более маленьких детей. 7-го Ноября мама вернулась домой тяжело больная и физически, и психически. Эта сильная, трудолюбивая красавица вернулась сломленной маленькой старушкой, а было ей всего 32 года.

Спасибо вам, милые русские женщины, низкий вам поклон, что вы снова выходили нашу маму. Спасибо Пелагее Квардаковой, Матрёне Мельниковой, Ольге Бунцевой, Марии Моисеенко, Евгении Пигаричевой. Никого из них уже нет в живых, но светлая о них память останется в моём сердце навсегда. Впоследствии маму и бабушку все в деревне полюбили и помогали, чем могли.

Было тяжело, но рядом была мама. Мы уже не голодали так, как раньше. Выручала картошка. Иногда бывал и хлеб. Мама работала в колхозе телятницей, часто о ней писали в газетах, и за хорошую работу её премировали телёнком. Через полтора года у нас была уже своя корова и телёночек – Буянчик. Но твёрдо встать на ноги было трудно – душили налоги. Ежегодно надо было сдавать 350л молока, много яиц, а курочек у нас было мало. Сдать надо было ещё и половину урожая картофеля, что выкопали в огороде.

Русские женщины сажали табак и семечки. Ходили пешком на базар в Чистозёрку за 40 км и там продавали часть своего урожая, чтоб хоть немного выручить денег – детям на обувку и одежду к школе. Валенки валяли сами, шкуры тоже выделывали сами и шили из них полушубки. Всему этому научились и мама с бабушкой. Часто думаю, почему в той деревне не было ни стариков, ни старых женщин. Вначале их уничтожили, как кулаков, потом погибли на войне – домой в нашу деревню вернулось всего два инвалида.

С высоты своего возраста часто думаю, как же правительство ненавидело свой народ!.. На плечи беззащитных, больных русских женщин легли все тяготы. Мужья защищали страну, а их жёны, дети и матери в Сибири голодали, умирали от туберкулёза. Детей разбирали по родственникам и соседям. Спасением были детдома. Женщины собирали для фронта клюкву и другую степную ягоду, дождливой осенью выкапывали картошку, которую потом сушили на русских печах и крышах, вязали варежки и носки для посылок солдатам.

После смерти Сталина пошли разоблачения – культ личности, «предательство» Берия, «Антипартийная группа» Молотова, Маленкова... Народ уже ничему и никому не верил...

Хрущёские времена

В Сибири мы прожили до 1956 года, но наесться хлеба досыта так и не смогли, поэтому переехали к родственникам в Казахстан, в немецкую деревню Новодолинка, где было вдоволь хлеба, мяса, арбузов, огурцов, капусты итд. Люди сами делали колбасу, сами коптили окорочка, солили бочками капусту, огурцы и арбузы, строили крепкие саманные дома. В начале 1960-х доставали в городе шифер и делали крепкие крыши.

Но Н. Хрущёву, видимо, показалось, что народ начал жиреть и, помятуя заветы дорогого Ильича: хлеба вволю не давать, мясо не показывать – начал повторное раскулачивание. Лакеи режима начали ходить по домам... Если в семье было две коровы и телёнок, их надо было сдать. Видимо, так Хрущёв со товарищи догонял Америку.

Немецкие и казахские семьи были большие. У казахов к тому же мясо – основной продукт. Плакали старики, когда целину распахивали, плакали и теперь, когда у них скот со двора уводили. Вскоре исчез и хлеб. Исчезли на столах пирожки с разными начинками, вареники, немецкие национальные пироги и плюшки. В 1965 году я рожала своего второго сыночка. В палате – 5 женщин. Одна из них после родов просила хотя бы маленький кусочек хлеба. Плакала, пожалуйта, – никто не дал. И у неё пропало молоко.

Затем вздумалось Хрущёву укрупнить деревни. Маленькие школы закрывались, и казахи вынуждены были отвозить детей за 20 км в сёла, где были школы-интернаты. В больших холодных спальнях – по 20 кроватей, а туалет на улице. Дети плакали, просились домой. Ничего, кроме боли, эти малыши не вызывали. За что над ними устраивали эти издевательства, непонятно. Директор школы ходил по кабинетам, просил, доказывал, убеждал. Закончились его хождения по мукам лишь тем, что внутри интерната сделали туалет.

Всё, что можно было в стране разорить, доразорили в годы хрущёвской «оттепели».

Брежневское время

А потом начался застой – на целых 18 лет. Сколько дуралейщины в эти годы натворили коммунисты, ни в сказке сказать, ни пером описать, но народ хотя бы не голодал. Разводили скот, пекли хлеба, рожали детей. Но застой есть застой – страна запивалась, многие превратились в алкоголиков.

Затем пошла ППП – Пятилетка Пышных Похорон. Один маразматик сменялся другим, так что Черненко и Андропова и вспоминать не стоит. Хотя про Андропова стоит сказать, что он в один момент превратил страну в ищейку, где каждый следил и доносил друг на друга. Если бы он подольше пожил, Россия снова превратилась бы в Гулаг.

Горбачёвщина и Ельцинщина

В середине 80-х появились непонятные слова «Перестройка, Плюрализм, Концепции». Народу нравилось, что подуло чем-то свежим, новым. Но, так как «концепции» оставались концепциями и дальше слов дело не шло, люди начали раздражаться. В общем, свобода и плюрализм вылились в бардак. Но то, что Горбачёв дал возможность объединить Германию, ему зачтётся и на том свете.

Говорят, будто российских немцев он продал за объединение Германии. Если даже и так, немцы не пострадали, потому как восстанавливать республику никто не собирался.

Народ поверил пьянице Ельцину и на очередных выборах проголосовал за него. А хоронили его, как святого. Перед смертью он даже прощение у народа попросил.

Но сможем ли мы, российские немцы, простить ему, что он вместо бывшей Немецкой Автономной Республики на Волге предложил нам военный полигон Капустин Яр, где испытывали ракетное оружие и провели 11 ядерных взрывов!?.. Пусть, мол, немцы эту землю очищают, выковыривают снаряды и делают, что хотят, – образовывают, облагораживают и строят!

В тех местах отмечался повышенный уровень внутриутробных уродств, психических и онкологических заболеваний, и российские немцы решили: ничего больше обживать не будут. И дружненько начали выезжать в Германию. И Россия потеряла 4-миллионный трудолюбивый народ, что обжил пустынные поволжские степи и со слезами на глазах покидал родину предков и их могилы. Обживать новую территорию? Чтобы её опять отняли!?.. Нет уж!..

В Саратове с подачи непутёвого Ельцина бедные русские старушки выходили с лозунгами: «Лучше спид, чем немцы». Но мы этих старушек простили, и все годы, сколько живём в Германии, посылаем посылки с одеждой, продуктами и лекарством друзьям, соседям, родным, хотя сами живём на Социале. Я не знаю ни одну семью, которая не слала бы ДОМОЙ посылки. Хотелось бы знать, сколько посылок отослано нашими немцами из Германии в республики бывшего СССР.

А сколько красивых домов понастроил в Германии мой трудолюбивый народ! Хорошо бы знать статистику. А когда немцы уехали, мою прекрасную Новодолинку разрушили, как и сотни немецких сёл и деревень. Заходите – живите, радуйтесь, так нет – катком прошлись. Разрушили до основания сёла в Казахстане, как когда-то разрушили их на Волге. Всё полынью поросло, если судить по видеофильмам. Этих красивых сёл уже никогда не будет, как нет и не будет красивых сёл, что были на Волге.

Куршевельщикам России

Ваучерняя приватизация разграбила и распилила Россию. Такого драконовского ограбления народа страна не знала со времён массововой коллективизации. Из 10.000 тысяч рублей, которые я собирала всю жизнь, на моей сберкнижке осталось 3.60 руб.

Разворовали страну Рублёвские хапуги. И сейчас куршевелят страной – миллиарды долларов держат в заграничных банках, сидят на нефтяной и газовой игле. Газ и нефть вычерпаете, а дальше что? Или – после нас хоть потоп?.. И когда же вам, господа куршевельщики, станет стыдно? Стоите в церкви перед Богом, креститесь, свечки в руках держите... А дети ваши наркоманами и подонками растут.

А оставшиеся в живых фронтовики нужных лекарств не получают. Радуются, когда на День победы им подарят 1 кг колбасы и бутылку водки. Эх ты, неблагодарная Матушка-Русь... Господа Куршевельщики, может, вы голодающим и нищим русским женщинам, что сушили для Победы картошку на печи, отдали наши пенсии, которые мы заработали в Сибири, Казахстане, Нарыме?

Часто о своих предках думаю, которых не знаю, – так ни разу и не увидела этих трудолюбивых раскулаченных дедов, что умерли в знаменитой Турухании. Дед мой перед смертью мечтал Волгу увидеть и своё родное село Галки. Не увидел. Отец, чья сознательная жизнь в Казахстане прошла, скучал и плакал по Казахстану. В трудармии выжил, так как его, «кулацкое отродье», в семье научили трудиться. В свердловском концлагере Ивдель он за лошадьми ухаживал, жалел их – мокрых, измождённых вытирал, кормил, поил тёплой водичкой. Они делились с ним горсточкой овса, и он выжил.

Мама семерых детей родила, не знала ни одного отпуска. В каторжной трудармии отработала, и ни одного рубля пенсии не получила – архивы, видишь ли, не сохранились. А в Германии обратилась в красный крест – всё нашли. И мама получила 1500 д/марок. И отец столько же. 63 года прожили вместе. И похоронили их в одной могиле. Шестерых детей вырастили, всем образование дали.

За что было не любить так свой народ – женщин, которые тянули страну на своих плечах, во всём себе отказывали, не знали, что такое «отпуск». И в конце – лишить их маленьких денег, что копились на похороны. Сможет ли Россия отмолить когда-нибудь свои грехи? В 1917-20-е уничтожили всех, кто принадлежал к когорте «Честь имею!», затем разогнали всех, кто просто любил Россию. Красные отряды разрушали деревню-кормилицу, загоняя людей в колхозы, разрушая церкви, сбрасывая колокола – символ русской души. Бросали в костёр души, которые до сих пор стонут в этом пламени. И чем отличались они от немецких фашистов, многие из которых, между прочим, увезли с собой в Германию беспризорных детей и сделали их там людьми.

Немцев Поволжья уничтожили не фашисты Германии, а свои, родные фашисты, что назывались коммунистами. Отец Народов называл республику Немцев Поволжья Жемчужиной Российской короны. Прошло 80 лет. И что от этой «короны» осталось? Правильно сказал М. Швыдкой: катком прокатились по сёлам, уничтожая землю и свой народ. Кто скажет, за что, по каким причинам издевались над своим же народом, над русскими женщинами и их детьми?

С каким трудом удалось нашему сыну, немцу, поступить в военное училище. А когда после училища захотел в Военную академию, в открытую сказали: «Куда, немец, лезешь?» В 1988г у меня умер муж – аукнулась ему трудармия. После смерти мужа приехал за мной сын, будучи уже в чине майора. Он жил в условиях, какие могут присниться лишь в страшном сне. Его квартира ничем не отличалась от той землянки, где жили мы в 1944г. Квартира не отапливалась, на стенах лёд, в подъездах – крысы. В маленьком магазине – никаких продуктов, двое детей без молока и витаминов. А в нашей Новодолинке нормально было, подворья у всех крепкие, хлеб в домах, у некоторых «Жигули» во дворах. Мы с мужем гордились, что наш умница-сын, лучший ученик школы, выбился в люди – оказалось, жил хуже, чем мы на селе.

Сколько наш народ бился, чтобы его признали, чтобы он не был «прочей национальностью». Умирая, мои родители плакали не о Германии, а о своей Республике на Волге. И никто из правителей, прошлых и нынешних, не извинился перед нами. Не по своей воле уехали мы искать лучшей доли – нас выжили.

Когда в начале 1970-х народ вновь стал расправлять плечи и в семьях стали появляться стиральные машины, телевизоры, мой умница-свёкор предрекал: «Учитесь, одевайтесь, не отказывайте себе ни в чём. Не копите, все равно всё отнимут». И был прав: в 1930-х – раскулачили, в 1941г. – депортировали, в1990-х – ваучеризовали страну, затем – при выезде в Германию отняли последнее. Местные знали: все равно уедут; бесплатно возьмём и дом, и всё, что в нём есть. В 1993г. мы с сыном не смогли продать ни мебель, ни дом. 6000 рублей, что лежали на книжке, в один миг сгорели. Не хотелось уезжать от могилы 14-летнего сына, мужа, любимой свекрови. Но половина семьи уже уехала. Деньги в Москве родственники не поменяли – положили на книжку для моей семьи, но – увы!.. Взять их с собой нам не разрешили. А ведь сколько лет тяжёлым трудом копили!.. Всё отобрали – уехали с одним чемоданом.

Немцы уже толпами уезжали в Германию, но, так как в Казахстане обещали сделать республику, мы решили остаться: от добра добро не ищут. Но вскоре начались митинги. Организовала их партийная номенклатура всё с теми же лозунгами, что и в Саратове: «Лучше спид, чем немцы». А ведь жили мы с казахами дружно, радовались, что они ценили нас, любовались чистыми ухоженными немецкими сёлами. Мы полюбили их страну, а они вдруг – туда же: «Лучше спид...»

Сколько в Германии наших на социале, и Германия всех кормит. Подросшие дети окончили университеты. Сытно живём, но с болью в сердце за недобрую мать – Россию. Моя сестрёнка говорит: «Мы взяли всё лучшее от русских, и всё лучшее от немцев. Мы новая нация – Russlanddeutsche, Германороссы». Мой русский зять говорит: «Спасибо, мачеха Германия», и помогает матери, что осталась в России.

Смотрю по телевидению богослужения в русских церквах и думаю: какая моя Россия красивая и богатая. И вспоминаю строки С. Есенина: «Если крикнет рать святая: "Кинь ты Русь, живи в раю!" Я скажу: "Не надо рая, Дайте родину мою".

Да, родина там, где хорошо, но за Русь, которая облагорожена нашими усердными руками, душа болит, болит, болит...

2008