Вита Лихт

- Ты чего здесь стоишь? – спросила Женька.

- Так поздно уже, темно, а тебя всё дома нет..

Женька вдруг заметила, что уже переросла свою мать. Она стояла перед ней ткакая маленькая и беззащитная.

- Пойдём домой, - сказала Женька, застёгивая пуговицы на пальто матери и, поправив платок на её голове, взяла под руку.

Они шли по заснеженной улице – повзрослевшая дочь и уставшая от жизненных проблем мать. Поддерживая друг друга, они чувствовали исходящее от родных тел тепло, согревавшее их замёрзшие от одиночества души. Они шли, не торопясь, в дом, который примет их такими, какие они есть, и укроет от этого порой не понятного и не всегда доброго мира.

Женька усадила мать на стул и, повязав фартук поверх своего первого платья, принялась собирать на стол. Наблюдая за неторопливыми, размеренными движениями дочери, прислушиваясь к ворчанию закипающего чайника, мать послушно приняла её заботу.

- Я хочу научиться шить, - сказала Женька. – Я хочу научиться всё делать своими руками.

- Хорошо, - услышала она в ответ. – Я рада.

Школа совсем перестала интересовать Женьку. Нет, она как и прежде ходила на занятия, добросовестно переписывала с доски какие-то формулы и даты, как и прежде зазубривала необходимые для оценок куски параграфов, но в голове её были лишь выкройки для одежды и рецепты всяких вкусностей.

После школы она колдовала с Сергевной у плиты или, устроившись возле кресла Анны, рукодельничала. Женькины руки не сразу стали ловкими и умелыми, но всё же довольно скоро и её кухня начала заполняться смачными ароматами, а скромно обставленные комнаты постепенно украсились новыми занавесками, ажурными салфетками и вышитой скатертью.

На свой восемнадцатый день рождения Женька получила от матери совершенно неожиданнй подарок – тоненькую серо-синюю книжечку, на которой под не очень понятной надписью «Сберегательная книжка» стояли Женькины имя, фамилия и отчество. Внутри ничего интересного – два длиннющих коряво написанных столбца с датами и цифрами. После чая с тортом и шумных поздравлений материных подруг Женька, наконец, осознала, что является хозяйкой целой тысячи рублей. Единица и три ноля по отдельности ничего не значат, а вот все вместе – это большие деньги. Конечно, никто и не собирался сразу бежать и их тратить, но теперь после школы Женька не торопилась домой, а шла к унылым полкам магазинов в надежде найти там что-то, что могло бы стать её первой серьёзной покупкой.

Трудно сказать, в какой именно момент это произошло и по какой причине, но школа, такая понятная, предсказуемая и послушная, стала для Училки совершенно чуждой и даже пугающей. Все словно забыли о приближающемся конце учебного года и выпускных экзаменах и говорили только о перестройке и гласности, о том, что, оказывается, у нас, в стране, всё было плохо, а где-то там далеко всё хорошо и красиво. Лица взрослых людей отражали расстерянность, а лица молодых отражали замелькавшую надежду. На что конкретно, никто не знал, но, конечно же, надеялись на лучшее. За появившуюся надежду пришлось заплатить и прежде не особо богатыми, а теперь совершенно опустевшими прилавками. Взрослые выстраивались в огромные очереди за кастрюлями, утюгами и водкой, а молодежь потянулась на буйно разросшиеся кооперативные рынки, где девчонки покупали пластмассовые клипсы и чёрные ажурные колготки, а мальчики «Мальборо» и Колу в алюминиевых банках.

Уроки истории превратились в сплошное безобразие. На них Училка обычно теперь молчала и слушала, а ученики рассказывали совершенно крамольные вещи, не только ничего не боясь, но, словно соревнуясь, с каким-то безрассудным упоением, взахлёб. Надежда на помощь Ботаныча и других коллег оказалась иллюзорной. Оказывается, все они тоже давно имели свой взгляд на происходящее и что чтиво, за которое поплатился прежний учитель биологии и умник Костя, было лишь детской шалостью по сравнению с тем, что давно уже читали тайно все остальные.

Всё, на что так долго и уверенно опиралась прежняя жизнь, исчезало, словно плывун под ногами. И их, представителей и стражей прошлого, никто больше не слышал, не боялся и даже не жалел. Получалось, что жизнь была прожита неправильно и зря, что всё пожизненное самоограничение и бичевание других – абсолютно неоправданные и никому не нужные жертвы. Принять это было трудно, но и спрятаться тоже было некуда.

В голове Училки появилась маленькая чёрная точка, которая поначалу никак не проявляла себя, но при этом быстро росла. И это не было бедой. Это было её спасением. После коротких весенних каникул исполняющим обязанности директора школы стал Ботаныч. Он взял под опеку Женьку и её заболевшую мать. Женькина карамельная любовь, перемешавшись с искренней благодарностью, превратилась во что-то огромное, безбрежное и совершенно не конкретное.

Последняя школьная весна, такая короткая и бурная, наполнилась не зазубриванием экзаменационных билетов, а бесконечной стиркой белья прикованной к постели матери, поиском дешёвых продуктов в совершенно опустевших магазинах, а на спонтанных, заполнивших все городские улицы рынках купить можно было всё, но вот денег на это «всё» не хватало.

Свою тысячу рублей Женька ревностно берегла, только вот с каждым днём от единицы с тремя нулями оставалось всё меньше и меньше проку, а соблазнов потратить эту тысячу появлялось всё больше и больше. Как же хотелось толкнуть легонечко носком новенького блестящего сапога дверь кооперативного кафе и проникнуть внутрь его полутёмного манящего чрева. А там, заказав себе пиццу и салат, небрежно кинуть кожаную сумочку на бархатный диванчик и смотреть, как раскрасневшаяся от важности момента вчерашняя студентка пединститута, обтянувшись униформой официантки, ждёт, когда чудо современной техники, микроволновка, издаст победный бзыньк, и заказанная пицца станет вновь горячей. Но не состоявшийся педагог, подобострастно склонясь, оставит заказ не перед Женькой, и дверь этого кафе откроется не перед нею, потому что нет на её ногах блестящих изящных сапожек, расползающихся после первого дождя и потому что не на что ей купить сшитую из кожаных обрезков сумочку. Не по карману ей новомодный пуховик с торчащими перьями китайских кур. Всех этих вещей никогда не будет у Женьки. И ещё очень не скоро она поймёт, что ничего при этом не потеряла.

Ежедневная, ставшая обязательной, экскурсия между шоколадными сникерсами и варёными штанами-бананами в этот день уже подходила к концу, когда Женьку облепил целый рой цветастых цыганок. Гортанно перекрикивая друг друга, они предлагали своё добро:

- Тени Тени Тени Тени для глаз...

- Берём Берём Берём...

- Помада Помада Помада... Бери, красавица... смотри, как раз для тебя, - сказала одна из цыганок и, облизав запылившуюся на улице розовую перламутровую помаду, посмотрела Женьке прямо в глаза.

Не осознавая, что делает, Женька вынула из кармана пальто кошелёк и отдала его цыганке. Цветастый рой исчез тут же, и Женька, не получившая ничего взамен своего старого кошелька, растерянно стояла между торговых рядов. Но до неё никому не было дела. Рынок продолжал жить своей обычной жизнью.

«Всё, больше на рынок ни ногой, - твердила себе Женька. - Хорошо хоть денег там было немного», - утешала она себя, пробираясь к выходу.

И вдруг среди коробок с замороженными куриными «ножками Буша» и пластмассовыми вёдрами с солёной селёдкой прямо на земле, на расстеленной старой газете, она увидела маленький блестящий свёрток. Он лежал возле ног женщины рядом со стаканом жареных семечек и пучком прошлогоднего чеснока.

- Что это? – спросила Женька, не отрывая глаз от свёртка.

- Отрез на платье, - ответила женщина и, словно фокусник, вытянула из маленького целлофанового пакетика бесконечный, пронизанный люрексом, сияющий, словно новогодняя ёлка, ярко-зелёный кусок ткани.

- Сколько это стоит? - робко спросила Женька.

- Тысячу рублей, - прозвучало в ответ.

Женька вдохнула полной грудью, замерла на мгновение и, шумно выдохнув, произнесла:

- Беру!

А теперь скорее, скорее домой! К старому скрипящему, разваливающемуся шкафу, в котором под стопкой стиранного миллион раз белья лежит конверт с деньгами! Единица и три ноля, так трудно и долго собираемые матерью, теперь ежедневно обесценивающиеся, сегодня, сейчас должны помочь дочери воплотить её мечту! Эта мечта ещё не имеет конкретных целей и очертаний, но тянет, манит, зовёт, стелется под ногами бесконечным ярко-зелёным куском ткани и непременно приведёт Женьку туда, где всё будет хорошо!

- Красиво, - сказала Сергевна, разглядывая Женькину покупку. – Но что ты с этим будешь делать?

- Сошью платье на выпускной, - ответила Женька. – Сейчас ведь не обязательно, чтобы оно было белое? А это платье можно будет и позже куда-нибудь надеть.

- Ткань некачественная, сыплется сильно, - ответила Сергевна, осторожно проводя пальцами по срезу. – Да и разлезется оно после первой же стирки. Китайский ширпотреб, чго ты хочешь... Я, конечно, помогу тебе с шитьём, но сначала экзамены, школу надо закончить.

Но экзаменационные билеты, аккуратно переписанные в толстые тетрадки, так и остались сиротливо лежать на книжной полке. Женькины руки были заняты ежедневными домашними делами. Они стирали, готовили, убирали, меняли бельё лежащей матери, кормили её с ложки, гладили по голове и снова стирали, готовили и убирали... Ботаныч, святой человек, позаботился о том, чтобы в аттестате, который он при всех торжественно вручил училкиной дочке, четвёрки дружно выстроились в ровную колонку и не оставили места для других, не очень симпатичных, оценок.

И вот, последний школьный день! Скорей бы всё уже закончилось! Да, да... не удивляйтесь... именно так и думала Женька. Без матери школа стала другой, и места в ней для Женьки больше не было. Ну, и ладно! Главное, что мама жива, и смотрит на Женьку хоть и бессмысленным, но доверчивым и любящим взглядом. А ещё, на плечиках, на самом видном месте висит блестящее, зелёное чудо, собранное из бесчисленных воланов и рюшечек.

- Постарайся не делать резких движений и лишний раз не садись, - сказала Сергевна Женьке. – Руками тоже не маши. Видишь, ты его только надела, а оно уже начинает ползти по швам.

- Хорошо, - послушно ответила Женька. Она готова не есть, не пить, не танцевать и дышать реже, лишь бы все увидели её в этом платье!

Увидели, все увидели... и охали, и удивлялись, и восхищались, и говорили комплименты, но - недолго. А потом каждый демонстрировал своё платье, говорил о своих планах на жизнь, а после нескольких бокалов игристого вина кто-то уже открыто курил на школьном крыльце и, не особо прячась, пил уже крепкое, из пущенной по кругу бутылки. Под утро пиджаки первых взрослых костюмов легли на девичьи плечи и парочки, не стесняясь, впервые обнялись при всех. И весь выпуск - большой, захмелевший от вина, свободы и надежд, компанией двинулся на набережную встречать рассвет. В это утро пели песни про маленький плот и про птицу удачи, целовались до одури, теряли девственность и выясняли отношения. Каждый входил во взрослую жизнь по-своему.

Женька тихо повернула ключ в двери, надеясь не разбудить мать. Нужно снять туфли и тихо пройти в кухню. Жутко хотелось есть, гудели ноги и ныла спина. Женька весь выпускной простояла столбом в углу актового зала, боясь сделать лишнее движение. При первой же попытке сесть на стул она почувствовала, как ткань на платье поехала в разные стороны. Ещё немножко, и все бы могли иметь возможность увидеть её застиранное бельё и худенькие костлявые руки.

Но больше, чем есть, хотелось в туалет. И с этим бороться больше не было сил. Женька задрала юбку и плюхнулась на унитаз. Долгожданное облегчение сменилось горькими слезами. Платье, такое желанное, такое выстраданное, падало к её ногам бесформенными лоскутками. Всё, что так хотелось спрятать под сверкающим люрексом, вновь стало реальностью и уйти от этого было некуда!

22 марта 2022 г.

Франкфурт на Майне.