Н. Третьякова
C приходом весны становится теплее, зелень радует глаз, поют птицы. Пасха! Пасха или Воскресенье Христово в Сибири проходила очень скромно, за закрытыми дверями. Все религиозные праздники были под запретом. Но сердце лютеранки Амалии греет радость от празднования Пасхи в Сарепте. И это ощущение радости возрождения новой жизни она сумела передать нам, детям.
Шёл 1949 год. Родители ещё отмечались в спецкомендатуре. Эта унизительная процедура, установленная властью, поселила в душах боль. Поэтому, особенно в канун церковных праздников, хотелось вспомнить христианские традиции в семье. В преддверии Пасхи (это делалось каждый год) Амалия приближала к себе нас, своих детей: Виктора 12-ти лет, Нелли 7-ми лет и Сашу 3-х лет. Мы садились все рядом, и Амалия начинала неторопливый рассказ. Её повествование касалось жизни семьи Мейдер до депортации, когда ещё была открыта кирха. Начинался рассказ о страстной неделе, у которой были свои строгие правила. Амалия тихо начинала петь на немецком языке печальный хорал Пауля Герхарда. В нём мы слышали скорбь и грусть:
“O Haupt, voll Blut und Wunden,
Voll Schmerz und voller Hohn…
О лик, залитый кровью,
О побледневший лик…»
Мы, дети, тянулись к маме, прижимались к ней. Мамин рассказ слушали, затаив дыхание. В страстную пятницу (Karfreitag) Амалия продолжила: «День, в который был распят Иисус Христос, в Сарепте было принято проводить в молитвах и скорби. Свет в этот день не зажигали. В душе была печаль, до захода солнца взрослые ничего не ели. Птицы в этот день не вьют гнёзд. Все домашние работы к этому дню завершались». В субботу мама ставила тесто и пекла в Сарепте множество разнообразных изделий: кребли, зайчики, кухен и др. В воскресенье в 5 утра в 1933 году, к примеру, вся община вместе с пастором шла на кладбище и молилась, пела церковные хоралы, радуясь воскрешению Христа. Затем родители возвращались домой, собирали детей: шестилетнего Волдемара и трёхлетнюю Марию и шли на праздничное пасхальное Богослужение. По окончанию церковной службы, где церковный хор вместе с общиной пел о воскрешении Христа, детей забирал пастор, и они шли в садик искать в траве крашеные яички, которые принёс Пасхальный заяц. Там же проводились игры «Катание яиц» и др. Дома ждала праздничная трапеза “Nudel Suppe”– суп-лапша с курицей, а также мясные блюда и разнообразная выпечка.
Затем все желающие отправлялись в Чапурниковскую балку. Там праздник продолжался. На этом месте рассказ прекращался. Амалия брала в руки заранее приготовленные веточки берёзы и начинала плести пасхальный венок. Венок означал оживление природы, возрождение новой жизни. Мама говорила: «В Сарепте такие венки вывешивали на входную дверь. В Прокопьевске, в бараке, мы такое делать не могли – Пасха была под запретом. Мы привязывали бантики на венок и вешали Пасхальный венок к изголовью больного брата Волдемара. Глаза его улыбались, он тоже слушал рассказ мамы и в нём рождалась надежда на выздоровление. Потом мама рассказывала, что пасхальный огонь - Свет Божий, который играл большую роль на Богослужении в Сарепте. А нам была радость от того, что в день Пасхи в Сибири мы тоже зажигали свечу и рассказывали стихи на немецком языке, которому учила нас мама:
“Osterhas, Osterhas,
komm mal her,
ich sag̕ dir was:
“Hopse nicht an miсh vorbei,
bring ein grosses Osterei!”
Затем в своих, заранее разложенных шапках, мы получали утром го-стинец от Пасхального зайца.