В. Винтер

Летним, знойным днем я случайно увидел в телепрограмме новостей знакомое лицо. Всего секунду мелькнул дядя Вася в кадре. Все та же улыбка, спрятанная в густых усах, и добрые карие глаза на загорелом дочерна лице. Вот только вместо спецовки, теперь он был одет в потертый камуфляж с таким же потертым «калашом» через плечо.

Такие люди, наверняка, встречаются в жизни хоть раз каждому из нас. Добрые и свои в доску, которых сразу принимаешь такими, как они есть, и доверяешь без оглядки, хоть никак не можешь понять, завидуя по-доброму, как можно жить так запросто и оставаться чистым, настоящим человеком. Таких людей называют не от мира сего.. Не от нашего мира.

Когда я первый раз его увидел, он просто сидел возле нашего раскопа на амвросиевской стоянке и смотрел на голубые небеса с лохмами быстро плывущих, белых облаков. Его открытое лицо и добрая улыбка сразу расположила к нему. Тут мы и познакомились. Видя мой насмешливый взгляд, он по-простецки ответил, ничуть не обидевшись:

– Первое, что я помню в жизни, это небо. Никак не могу на него насмотреться... Я много где был, но тут оно особенное.

Он был местным. Вызвался добровольно помогать археологической экспедиции. На вопрос, почему тратит на нас время – ответил просто:

Мне не трудно, да и отпуск у меня. Хорошее дело делаете..

Мы работали днем, задыхаясь от терпкой жары, а вечером наслаждались видами вокруг, вдыхая пряный воздух степей. Да и погода поздней весной в степях всегда радует, словно награждая за прошедшие холодные месяцы: травы зеленеют, колышась от ветра словно море, и тянутся к ярко-синему небосводу. Эта степная бескрайность всегда одинакова, но и в то же время по-своему разная. Ничто не мешает видеть изменения света, пульсирующих трав в степях и проплывающих, шевелящихся лохм белых облаков. Мы впитывали каждый по-своему весеннюю, степную жизнь.

У дяди Васи были золотые руки, и все вокруг его знали – любую проблему он мог решить своими руками или съездить договориться к знакомым на своем стареньком жигуленке. И знаний – удивляющих порой, странных для его, кажущейся, простаковатости, ему хватало. И еще чутье на то, где нужно копать новые раскопы. Там, где он был, находили самые интересные находки.

–Это дело нехитрое. – всегда говорил он и принимался за дело.

Как-то раз, проходя мимо, он бросил через плечо, когда я рассказывал студентам-первокурсникам о кочевьях, которые мы раскапывали:

–Что тут знать? С восхода они шли. За кочевьями стад по пятам.

В последний наш вечер на раскопе, когда уже всё было упаковано и сложено в машины, готовые к утреннему отъезду, он пришел попрощаться. Пришел уже в сумерках. Мы сели с ним у костра, тянущего острые желтые языки в тёмное беззвездное небо. Из его кармана появилась, блеснув жёлтым, стеклянная фляга.

– Что это?

– Секрет. Старый рецепт. Степной разноцвет. Не побрезгуйте..

Фляга со сладким легким молодым вином пошла по кругу. Запах пряных трав, странно смешался со вкусом южного, умытого ласковым солнцем винограда - вкус самой степи. Он словно лился в нас откровением в золотой от отблесках костра жидкости над таким же горящим звёздным небом в тот вечер.

Как-то само собой мы остались у костра вдвоём.

–Я люблю это небо и простор степи вокруг. Этот запах степи – пряный, дурманящий.. Ты знаешь, он не сильно изменился с тех пор.

Он махнул в сторону раскопа.

– С тех пор?!

– Я помню всё тут. – он улыбнулся в усы. –И отец помнил, и дед. Не всё, но вроде как мозаикой, яркими моментами. Знаешь, как детские воспоминания – тут помню, а тут было плохое, уже и не очень помню. Возможно, из-за того тут и живу. Тянет то первое воспоминание и не отпускает, вроде, как родился тут. Дед говорил: Мы соль этой земли, её память и честь, прошлое и будущее.

– Может, просто с детства рассказывали тебе истории, а ты так запомнил. Память штука странная. – сказал я примирительно. – Да и у каждого из нас, наверняка, бывали моменты в жизни, когда случалось дежа-вю. – Каждый из нас, особенно в детстве, испытывал это чувство. Словно место, где был первый раз, но оно тебе давно уже знакомо, странное чувство, до мурашек по коже. Неожиданные воспоминания о том, чего не было.

– Да. Наверное, так и есть. – Вася простодушно улыбнулся и добавил серьезно.

– Некоторые же помнят немного больше....

Мы помолчали, глядя на пляшущие языки пламени.

– Я знаю, что это не фантазия. Правда, тут все сложнее. Я отца своего помню. Смутно. Погиб тут недалеко с матерью. Курган до сих пор видно.. Возле Аксая в Ростовской области.

– Там тоже стоит покопать? – уже серьёзно спросил я его.

– Не знаю. Нехорошо это, но им уже все равно...Только мне нет, – он ткнул в сердце. –До сих пор тут, бывало, ноет. – он посмотрел в тёмное небо над головой и тихо запел:

– В степи могила

С ветром говорила.

Повей ветер буйный.

Чтоб я не чернела.

–Может, так и лучше. Не стоит их – он взглянул на тёмное, полное звезд небо, - беспокоить. Хотя им-то уже всё равно. – Вася погладил свои седеющие усы. – И нам не долго осталось.

Помолчали вновь и он, медленно подбирая слова, продолжил:

– Там весенние кочевья были. Каждую весну тут стан был – охотились много и опасно, но сытно было.. Я помню в подробностях такие события, а вот повседневную жизнь, быт, выживание – почти нет. Смутно очень и мало. Как такое может быть?

– Стрессовые ситуации резче врезаются в память... – задумавшись, автоматически ответил я, и, спохватившись, добавил. – Хотя это всё ерунда, извини. Не поверю я.

–Да я и не заставляю, – вновь обезоруживающе улыбнулся он. – Ты же учёный человек. Просто поговорить иногда охота. – он кивнул на раскоп. – Ну, и помочь надо вам, а то копошиться тут будете ещё долго и ничего не найдете. Дело-то нужное делаете…

– Почему решил именно мне это рассказать? Сам понимаешь, мог и на смех поднять…

– Я всегда смотрю людям в глаза, по ним всё видно, в них душа. Вот в твоих глазах, когда ты смотришь в небо, отражается упорство, мечта и стремление её достичь. А когда смотришь на нашу убогую жизнь и людей, – махнул он на пьяный хохот у соседних костров, – тебе больно. Видно твою волю и выбор... Выбор хорошего человека. Ты не предашь. Ты честный человек. Таких всегда не так уж и много вокруг, как кажется.

Я устало махнул рукой. Это была не лесть, а горькая правда.. Подумав мгновенье, я ответил ему:

– Ну, хорошо. Допустим, я поверил, но как это происходит? Ты совсем не стареешь, – я хмельно хохотнул – или просто помнишь?

– Все наши беды оттого, что мы повторяем свои ошибки. Снова и снова, год за годом, век за веком. Как будто истин много и их нужно искать... – он внимательно посмотрел мне в глаза. – Память в сыновьях, детях.. Так сказал мне ещё отец. Родителей и убили за это. Боялись их так, что после смерти курган насыпали. Не каждому знатному вождю так делали. А ты говоришь – поверю, не поверю.. Не верь – тебе же лучше будет. Люди они, знаешь, такие… – он покрутил пальцами над танцующими языками костра.

Вася замолчал, глядя задумчиво в пламя костра, тяжело вздохнув, продолжил:

– Здесь остро чувствуешь, что ты вырос в прекрасном, свободном месте и эту свободу сумел пронести через годы и страны, не потеряв по пути суть. И за это стоит бороться. Кто как может. Не забывая нести ее по жизни, как знамя. Да, в жизни нужно уметь быть по-настоящему честным, прежде всего с собой и ничего не бояться. Просто жить по совести и морали, не затуманивая себя выгодой – тогда в жизни все было не зря. Деды наши смогли так жить и построили страну, а отцы наши нет – теперь наша очередь. Сможем ли?!

На рассвете, проговорив всю ночь, мы расстались словно старые, знающие друг друга всю жизнь, друзья.

Последний раз я видел его на границе уже после начала войны. Бескрайня, с пряными запахами трав южная степь, к сожалению, пропахла в последние годы порохом с солёным привкусом крови, и ещё острее стало тут чувство границы, словно между жизнью и смертью, землей и небом. И оттого чувствуешь тут всё ещё живей, чётче, по-настоящему. Особенный край, с характером, как люди, населяющие его.

Он стоял словно могучее, загоревшее на южном зное и выпестованное годами дерево в толпе испуганных беженцев и тут же мелькнула его отрытая улыбка. Мы обнялись, как старые друзья. Словно мы знакомы друг с другом сто лет.

– Как ты здесь? Как я рад. С нами поедешь?!

– Нет, я вот их довез и сразу назад. Дружище, живы будем – не помрем. Спасибо, что помогаешь людям. Приехал вот.. Отвезешь моих?

– Всё сделаем. Не волнуйся. Устроим всех. Война эта глупая закончится быстро...

Он устало и отрешенно махнул рукой.

– Ой, ли. Тяжёлые времена пришли. – и добавил странное, что я тогда не понял. –У нас так принято: мы умираем ради вас, но мы все равно не с вами, а рядом.

Беженцы вскоре вернулись назад по домам, его семья тоже. А уже поздним летом раздался звонок. Сказали, если можете, то приезжайте на похороны, он был бы рад..

Похоронили его на Саурке – Саур-Могиле.. Перезахоронили.

Стоя на вершине громадного кургана, можно было видеть синеющее вдали Азовское море и ржавые терриконы под Шахтерском. Время высушит море и сточит терриконы, только люди останутся. Даже память о нас уйдет, а люди останутся. Наверное, в этом вся суть жизни…

Шумят вокруг степные травы. После дождей степь тут зазеленела и опять зацвела разноцветом. Жизнь приходит, как всегда, за смертью и войной. Приземистые кустики ромашки упрямо раздвигают камни на вершине Саур-Могилы. Лилово-розовый бессмертник обнимает осколки бетона в кружеве стреляных гильз. Ниже по склону у дорожки примостилась дикая мальва, беспрерывно качающаяся на ветру. Словно укоризненно кивая своими желтыми головками: «Люди, ну когда же вы установите мир на этой земле?»

Когда наша маленькая процессия расходилась, то я уловил взгляд его пяти-семи летнего сына – серьезного дочерна загоревшего пацана. Он хитро прищурился, и во взгляде промелькнуло что-то знакомое. Неужели...Не может этого быть. – пронеслось у меня в голове.

Доехав до самой границы и обогнав ненадолго грозовой фронт, я остановился на обочине на склоне холма, вышел, вдохнул полной грудью пряный, дурманящий степной воздух.

Гроза за спиной быстро нагоняла и последние солнечные блики вновь наполнили машину, заиграв отблесками на грязном лобовом стекле.

Откуда же это беспокойство и тоска? Прислушался к себе и не понимаешь ничего.. Всё вокруг в солнечном свете и тепле, а на душе тяжело. Ещё раз всматриваешься в плывущие рядом над головой, словно протянув руки, дотронешься, кружевные облака. Всё тут сквозит отстраненной бесконечностью, словно чувствуешь на себе дыхание времени и вселенной. Такое чувствуется где-то в Египте возле пирамид и других местах с богатой историей. Вот и здесь какое-то похожее чувство бесконечной, осязаемой вечности. Чувствуешь и понимаешь: жизнь коротка, а времени сделать что-то хорошее и надолго так мало и трудно...Почти невозможно. Вечность же всё равно перешагнет через тебя и уйдет в низкие голубые небеса.. Или все же есть шанс!? Может, люди гибли не за правое дело? Но уж точно сражались против тех, кого нужно.. Пытаться нужно всегда, как же иначе? Зачем же тогда жить?

Вокруг живут люди, кто-то умирает ради них, ради идеи, но он не с ними, а рядом.. Вот только мир вокруг изменился, и в нем не осталось места для старой морали, долга и чести – осталась только жажда наживы. Всем стало всё равно.

Ничего нового. Как и тысячи лет до того Дикое поле позволяло жить людям – беря взамен дань кровью. Так было и так будет. И ничего с этим поделать нельзя.

Горячий, пряный ветер упруго ударил в лицо, словно говоря, что мне пора идти...

Через три года мы нашли сарматское погребение под Аксаем, там, где он и говорил. Древнее захоронение относилось, предположительно, к IV тысячелетию до нашей эры.

Тогда-то я и понял, что когда-нибудь в этой или следующей жизни мы, возможно, встретимся с ним снова. Вот только узнаю ли я его.