Курт Гейн
(эссе)
Художник Евгений Кисельман подарил мне альбом с репродукциями своих прекрасных картин, к появлению которого и я малой толикой причастен. Евгений и его сестра Ирина были одними из самых одарённых учеников художественной школы немецкого села Подсосново на Алтае, в которой я преподавал. Кстати, дочери Евгения, Ирины и их брата Александра посещали мои уроки в Jugendkunstschule в местечке Фюрстенберг близ города Падерборн, где волею судеб оказались наши семьи после переезда в Германию.
Мы живём недалеко друг от друга и я, конечно же, наслышан об успешных выставках Евгения во многих галереях Европы и США. Но личные контакты были, к сожалению не часты и мимолётны. Правда, много лет тому назад он два раза приглашал меня с сыном Германом на открытие выставок у голландского галериста Ge Nijhuis, где, наряду с европейскими художниками, экспонировались и работы Евгения. Конечно же, мы не могли пропустить столь значительное для нас событие в недалёком от нас голландском городе Enschede.
Всё было, как на вернисажах в западном кинофильме. Дамы в вечерних туалетах, прикрыв губки ладошками, шептались с авантажными мужчинами в блейзерах, смотревшими на картины через кулак и метившими фишками свои возможные приобретения. Официанты разносили цветные напитки. Тапёр во фраке импровизировал что-то венгерское. Жена хозяина, многозначительно поглядывая на мужа, знакомила клиентов с авторами. Европа! Но меня эта тусовка занимала недолго, и я канул в мир гармонии и красоты. Галерист приверженец классической пейзажной и анималистической живописи да ещё с «зелёным» привкусом, поэтому на выкрутасы модернистских «измов» у него полное табу.
Второй круг моего обхода я, конечно же, посвятил только тем работам, которые в душу запали. Первыми в их ряду были, разумеется, пять картин моего земляка. Четыре из них были уже помечены фишками клиентов. Одна дважды – сам Женя, почему-то, отсутствовал.
Это были небольшие пейзажи потаённых уголков природы: кочкарник на опушке осинника, дебри камышей и прибрежного ивняка, и вымоина у путаницы корней рухнувшего дерева. И обязательно какие-нибудь пернатые обитатели этих мест. Обязательно! Женя – образованный орнитолог. То это настороженная выпь, то искорка зимородка, то замершие в ожидании родителей птенцы-недотёпки, то пичужка задорно таращит бусинки глаз на окружающий мир. И непременно вода. Непременно!
Множество раз пересмотрев альбом с работами Жени, я заметил, что более всего меня занимает и волнует блестяще написанная вода. А, узнав, что европейские коллеги назвали его манеру изображения воды специальным термином: «Kisselmannwatertje», означив этим термином присущую только ему технику изображения мелкой, прозрачной воды, то, конечно же, тайком погордился своей «проницательности».
Да, вода присутствует почти во всех его картинах и всегда как один из главных компонентов сюжета. Есть у него и прекрасные марины. («Sturm in der Ca la San Vicente») Но он не маринист! А кто? Полистал альбомы с репродукциями картин Айвазовского, Тёрнера и наличных голландцев. И нашёл для себя ответ: маринисты писали и пишут не воду, а море – громадный водоём, который по воле изменчивой природы громоздит из своей воды причудливейшие кулисы, на фоне которых художники создают романтические, лирические, трагические, грозные и ужасно прекрасные сюжеты, ошеломляющие восторженных зрителей.
Вспомните Айвазовского. На множестве его картин люди в отчаянии цепляются за обломки потерпевших крушение кораблей. Или беспощадные волны несут на прибрежные скалы набитый людьми баркас. Это море творит , а не вода. Ведь вода единственный материал, данный морю, чтобы являть миру свою сущность, подчиняясь постоянным причудам и капризам природы.
Этого нет и быть не может на картинах Евгения! Срежиссированные страсти – не его амплуа. Он пристальный, мудрый и восторженный созерцатель многоликого мира, в который с головой погружает и нас, созерцающих его картины, где вода струится, плещется, колышется, рябит, журчит или зеркально мерцает в бочажках, болотцах, протоках, лужах, впадинах, ручейках и прочих водоёмах, которые сущи почти на всех картинах Евгения. Я нахожу, что его вода сродни «говорящей» воде на картинах Левитана, где вода, вобрав в себя все цвета и звоны поднебесья, расстилается у наших ног: «Над вечным покоем», «Тихая обитель», «У омута».
Я не уверен, что искусствоведы безоговорочно согласятся с этим моим суждением, но я вижу и чувствую его картины именно в этой ипостаси. И я уверен, что многие зрители будут на моей стороне.
И ещё! Я уверен, что, как бы долго Евгений ни творил и каких бы вершин ни достиг, одной из лучших его картин всё же останется «Das Lied der Lerchen». Справлюсь ли я с тем, чтобы словами передать чувства, охватившие меня, когда открылся лист альбома, на котором воспроизведена эта картина?
Я буду стараться!..
Мерцающая голубизна высокого, бездонного неба над беспредельной степью. Пора цветения. На бугорке, запрокинув светловолосую головку, с ромашками в опущенной руке, стоит босая девочка. Стоит она к зрителю боком, и её, поднятые к небу глаза, нам не видны.
Я долго гадал, почему Евгений именно так поставил фигурку? В очередной раз, задержав взгляд на её, замершей у губ, ладошке, я эти глаза увидел! Увидел через жест этой ладошки! Это жест мадонны, внимающей мирозданию. Жест этот молит нас хоть на малое время отрешиться от будничной, нескончаемой суеты, умерить её грохот и скрежет и погрузиться душой и телом в сверкающую, бездонную синь божьего мира и услышать трель жаворонка, стрёкот кузнечиков, жужжание шмелей, упиваясь головокружительными запахами цветущей степи. Каждый, кто увидит этот жест, увидит и глаза! Распахнутые от изумления глаза внучки, дочери, невесты, жены, матери. Эти восторженно поднятые к небу глаза будут устремлены прямо в вашу душу! Выдающийся талант Евгения Кисельмана в том и заключается, что картины его – это не только отрада глазам нашим, но и будят в нас высокие чувства и глубокие размышления.
И, главное, эта наша девочка! Из приволжской, оренбургской, кустанайской или Кулундинской степи! На ней ветхий, застиранный халатик, который, наверняка, достался ей от старшей сестры. Ни пояска, ни обуток, ни платочка, но у халатца большие, накладные карманы, в которые мимоходом можно собрать пару горсточек ягод для больной бабушки и маленького братика, или пучки дикого лука и щавеля для kalte Dickmilchsupp, который семейство в страдную пору выхлебает в тени под телегой. Да, конечно, в послевоенной Европе таких детей тоже было немало, но наши были в таком положении намного дольше и все без исключения.
Свой альбом Женя предварил вступительным словом. Коротко на английском и русском и более обширно и подробно на немецком, потому что для наших детей и внуков это уже родной язык. Пишет о своих предках, о заворожившей его с детства степи; об учёбе в художественном училище и его педагогах; об армейской службе и работе в зоологическом музее и занятиях орнитологией; о созданной с любимой женщиной семье, в которой благоденствуют сын и дочь.
Пишет о своих близких и дальних путешествиях от Голландии до Rhönedelta на юге Франции и Мазурских озёр; от Балеарских островов до дельты Дуная, Оби и Поволжья; от казахских полупустынь и Кулундинской степи до плоскогорья Гоби и полуострова Таймыр у Ледовитого океана.
Зачастую без спутников, неделями один на один с дикой природой, в палатке, разбитой в укромном местечке, позволяющем наблюдать за животным миром, делать снимки и зарисовки. Его трудолюбие и жажда познания многоликого мира – беспредельны. В его альбоме более двухсот репродукций картин! И это далеко не всё. И ему всего лишь пятьдесят!
Его аннотации к картинам профессиональны, убедительны и красочны настолько, что и не всякому эрмитажному экскурсоводу под силу. Они помогут и не слишком искушённому в живописи владельцу его альбома увидеть и постичь, какими средствами мастер достигает совершенства в своих прекрасных картинах.
Но главный его разговор с читателем о том, как доброжелательно и скоро он был признан своими немецкими и европейскими художниками и зрителями. Как здесь ему стали доступны галереи Европы и США и, главное для него – это беспрепятственная возможность посещать малолюдные, сохранившие свою первозданность места, где, как изначально, живут милые его сердцу звери и птицы и плещется милая нашему сердцу Kisselmannwatertje.
Курт Гейн
15-21 августа 2014 года