К. Кухаренко

Зима 1941 года выдалась холодной. Глубокий снег засыпал маленькую сибирскую деревушку Елбань. Дома, сараи, покосившиеся заборы, голые деревья – всё утонуло в снегу. Свирепые снежные бури несколько дней и ночей бушевали над деревней, и снег теперь в отдельных местах свисал с крыш, подобно шляпкам волшебных грибов.

День занялся. Небо было ясным, и холодное зимнее солнце отражалось тысячами искр в ослепительно белом снегу, а жгучий мороз с восходом солнца стал ещё крепче.

Этим утром деревенская улица была совершенно пустой. Медленно тащилась от дома к дому одинокая маленькая фигурка. Это собирал милостыню Павлик. Он останавливался то перед одним, то перед другим домом, не смея, однако, войти. Тяжелее всего было начинать. Он не решался стучать и у каждого дома говорил себе, что постучится в следующий раз. Холодно и неуютно. В сараях и под крылечками домов попрятались деревенские собаки. Мальчик всё пытался засунуть свои красные, озябшие руки в карманы пальто, но карманы были мелкие, а рукава пальтишки слишком короткие. Последний раз он ел вчера в обед, и это был жидкий картофельный суп, который мама сварила из двух последних картофелин.

А вечером, когда он от голода не мог уснуть, они с мамой шептались – говорили об отце. До ареста в 1938 году отец работал кладовщиком в колхозе. Павлик хорошо помнил, когда он, маленький, радостно бежал навстречу отцу, возвращавшемуся с работы. Это было здорово – въезжать во двор на отцовских плечах! У отца всегда находилось что-нибудь вкусное: мёдовый пряник, кусочек сахара, конфетка. А сейчас семья не знала, где он и жив ли. Ни одного письма, ни строчки... Чувствует ли отец, как в Сибири плохо его жене и детям.

С этими мыслями попрошайка подошёл к следующему дому. Светлый дымок поднимался из трубы, и Павлик по запаху уловил, что здесь не только топят, но готовят что-то вкусное. Мальчик знал женщину, что здесь жила. Он представил, как она возится у печи, – может, и сегодня у неё есть что-нибудь для него. Робкая улыбка пробежала по замерзшему лицу. Он немного постоял на узкой дорожке, уже очищенной от снега: где-то поблизости должна быть собака. Шарик был мирным и дружелюбным, но с ним надо быть осторожным. Из-под крылечка послышалось беззлобное ворчание. Наверное, псу не захотелось покидать нагретое место.

Павлик быстро обмёл снег с огромных подшитых валенок и вошёл в маленькие сени. Он затворил дверь, нащупал в темноте другую, которая вела в единственную комнату в доме, постучал и вошёл вместе с большим облаком морозного воздуха.

Мальчик был рад оказаться в тепле. Он протянул руку и, как обычно, попросил непослушными губами: «Подайте, Христа ради!»

Старушка узнала его. Время от времени он появлялся в доме, и она каждый раз подавала ему, иногда кормила горячим обедом. Скромный мальчонка был ей чем-то симпатичен, и сегодня она даже обрадовалась его приходу, т. к. у неё был особенный день: вчера почтальон принёс письмо с фронта от младшего сына. Много месяцев от него не было никакой весточки, и она боялась наихудшего. А теперь знала, что её любимчик-сын жив! Это надо было отпраздновать. Она пригласила на обед пару соседок и напекла уже целую горку ароматных блинов.

«Проходи, милый, садись к столу. Но сначала надо поблагодарить Боженьку!» Так было принято и в других домах. Павлик должен был помолиться, прежде чем что-то подадут. А как молиться русскому Богу, научила эта добрая женщина. Он стянул с головы шапку, повернулся к иконе в красном углу, и трижды с глубокими поклонами перекрестился.

Когда он с мамой молится перед едой или перед сном, они только складывают руки. Но раз уж русскому Богу, молча взиравшему на него с иконы, нравилось, чтобы перед ним крестились, он готов и так делать.

Павлик сел на скамейку у печи и прислонился к ней спиной. Благодатное тепло охватило озябшего – ему было хорошо и спокойно у этой доброй русской женщины. И только руки, окоченевшие от холода, все ещё болели. Ему казалось, что тысячи острых иголок впиваются в пальцы, однако знал, что это скоро пройдёт. Не говоря ни слова, он смотрел, как женщина поставила перед ним кружку тёплого молока, а потом взяла тарелку, положила на неё несколько горячих блинов и придвинула к нему.

Несмотря на голод, он решил съесть только два блина, а остальные отнести домой. Но горячие масляные блины были до того вкусные, что он не заметил, как опустела тарелка.

Хозяйка посмотрела на его растерянное лицо, понимающе улыбнулась и пошла в кладовку. Вернулась с миской картофеля, высыпала в котомку, отрезала большую краюху хлеба, завернула в старую газету и положила туда же.

Павлик был на седьмом небе от счастья, что сегодня никуда уже не нужно будет идти. Того, что было в котомке, хватит на пару дней. Ему было хорошо у этой доброй женщины и страшно было выходить на мороз. Хозяйка это поняла. Она подсела к нему и стала его расспрашивать. Хотя он и был у неё не в первый раз, она знала только, что он сын одной из немок. Поздней осенью 1941 года председатель колхоза привез с поезда несколько немецких женщин и распределил их на подселение по домам, не спрашивая на то согласия хозяев. А так как её домик был очень маленьким, к ней никого не подселили.

Эти немецкие женщины, которых в деревне называли фашистками, были выселены с детьми и без мужей. У большинства ничего не было и, чтобы выжить, ходили от дома к дому, прося какой-нибудь работы. Они убирали, стирали, помогали ухаживать за скотом, чистили от снега дорожки, брались за любую работу, даже кололи дрова, чтобы только заработать что-нибудь. Для старожилов это были тоже не лучшие времена. В маленькой деревне чужакам не просто было найти работу, и немецкие дети вынуждены были побираться.

Никто толком не знал, откуда эти немки и где их мужья. Ходили слухи, что мужья воюют на стороне Гитлера. Однако старушка не могла представить, что отец этого бедного ребёнка сражается на фронте против двух её сыновей.

Она всё выпытывала, и мальчик рассказал ей свою историю.

Зовут его Павлик, фамилия Нейфельд, ему скоро десять, что привезли их из Украины. Там зимой не бывает таких холодов и столько снега, как здесь. Летом они всей семьей ходили купаться на Днепр. Их красивый дом стоял недалеко от берега. Он был большой, в нем было несколько комнат. За домом находился большой огород и фруктовый сад.

Он уже 2 года ходил в школу, русский знает лучше мамы, умеет читать и писать. С помощью мамы написал письмо отцу, но ответа всё нет. Когда папу забрали, ещё не ходил в школу.

Тот злосчастный день 1 февраля 1938 года, когда забрали отца, он ясно помнил до сих пор: это был день рождения мамы. Вечером собралась вся семья, пришли замужние сёстры с мужьями и детьми. Так было здорово сидеть вместе за большим столом. Мама со старшими сёстрами пела церковные песни. Было много разговоров, вкусная еда, мама, как обычно, много наварила и напекла. Вдруг все замолкли. Было слышно, как снаружи закрывают ставни сразу на всех трёх окнах. Отец побледнел, все с тревогой смотрели на дверь. Мама спрятала песенник, запрещённый в СССР, в пустой кофейник и быстро закрыла крышку.

В прихожей раздались громкие шаги, дверь распахнулась от удара, и комнату вошло трое мужчин. Кто эти нежданные гости, было понятно даже детям. Все поняли - пришли за отцом. Семья молча наблюдала, как обыскивают дом. Они перевернули постель, проверили все коробки и ящики, выбросили на пол содержимое комода, осмотрели каждый угол.

Было непонятно, что они ищут. Один, которого Павлик часто видел в амбарной лавке отца, снял со стены новую игрушку, рождественский подарок, подошёл поближе к мальчику и со зловещей улыбкой спросил: «Скажи-ка, Павел, кого ты должен расстрелять из этого ружья? Отец с тобой говорил об этом? Он тебе объяснил, в кого стрелять?»

Мальчик спрятался за мамину юбку: «Неужели дядя не знает, что это ружьё не настоящее?» После того, как перевернули дом и не нашли ничего подозрительного, отцу приказали следовать за ними.

На улице было холодно, и отец оделся потеплее. Павлик с удивлением заметил, что у отца дрожат руки – он никак не мог застегнуть пуговицы на рубашке. Наконец, попросил дочь Анну помочь ему. Мужчины посмеялись: выпил много вина.

В дверях отец обернулся. Плачущие женщины и дети не получили ответа на вопросы: «Куда? За что? Надолго ли?»

Но мужчины обронили: «Он подозревается в участии в профашистской организации». И ещё называли врагом народа. Это было самое страшное, что можно было себе представить. Семья уверена: это недоразумение, и отец не виновен.

Ночные гости исчезли с ним в тёмноте февральской ночи.

После мальчик видел отца только один-единственный раз. Совсем недолго и издали. Из колхозного амбара вывели 20 арестованных мужчин. Им велели залезть в кузов грузовика, чтобы увезти в тюрьму в Запорожье. Вся деревня в это утро собралась у амбара. Женщины плакали, кричали что-то арестованным мужьям и те кричали в ответ: «Я не виновен! Я скоро вернусь!»*. И Павлик кричал и плакал вместе со всеми.

Старая русская женщина с интересом слушала историю маленького немецкого мальчика. Его отец, как и её родной брат, был брошен в тюрьму без права переписки -так значилось в постановлении. Слава Богу, слух о том, что мужья немок воюют против русских, оказались неверными! Этим чужим пришлось тоже много пережить в 1937-1938 годах. Это было знакомо и русским в сибирских деревнях. К тому же, этих несчастных вывезли с родной земли.

Она сидела и думала, что расскажет всё это сегодня подругам, и радовалась, что хоть немного смогла помочь Павлику и его семье.

А маленький попрошайка снова шагал на деревене. Солнце поднялось, и жестокий мороз немного ослаб. Павлик спешил домой.

*

Через девять месяцев после ареста, 13 ноября 1938 года, отца расстреляли. О его реабилитации семья узнала только летом 1991 года.

Это реальная история российского немца. Он родился в 1932 году в селе Нижняя Хортица на Днепре. В 1938 году вследствие сталинских репрессий он потерял отца и в 1941 вместе с матерью и сёстрами был депортирован в Сибирь. Чтобы не умереть с голоду, он вынужден был просить милостыню.

В девяностые годы он с женой, детьми и внуками переехал в Германию, в город Липпштадт, где и прожил остаток своих дней.