В. Сукачёв (Шпрингер)

Б. Екимову

I

А и день-то был - самый обыкновенный: цвела черемуха, по дороге пылила машина, у Макагоненковых играли свадьбу, и высоко над селом, над полями и перелесками сцеживался мягкий утренний свет. А еще — поднялись озимые, до щемящей пронзительности зеленые, чистые среди прямоугольных клиньев пахоты. На огородах проклюнулись первые луковые перышки, кудрявилась помидорная рассада, и на весь белый свет одуряюще терпкими запахами исходила черемуха и сирень. И вот в этот-то обыкновенный день, ничего и никому особенно не предвещавший, случилось событие, после которого вся жизнь луневцев, как выразилась сама Галя Шатовкина, пошла сикось-накось.

Утром, как всегда, управившись по хозяйству — а оно у свекра немалое: корова, овцы, куры, гуси, порося и даже две индюшки, — вылепив себя перед трюмо с помощью помады, теней и черного карандаша, побежала она на работу — в магазин.

Прибежала Галя Шатовкина к своему магазину смешанных товаров, отперла замки, предварительно убедившись, что пломбы на месте, ставенки никем не порушены, стекло в подсобке не выбито. Перешагнула порог... И вот тут-то телефон взорвался писклявой трелью и, как показалось Галке, аж затрясся от натуги. И она, как чего наперед почувствовала, долго не шла к нему, паразиту, надеялась еще, а вдруг стихнет, вдруг своим писком подавится, ан нет — не подавился. Вздохнула Галка и тремя пальчиками осторожно подняла холодную с ночи трубку.

— А, пришла, — сразу же загудел в трубке хрипловатый старческий голос заведующего торговым отделом Петра Ивановича. — Я с семи утра названиваю...

«И -и, — всполошилась Галка, — даже не поздоровался. Это какая же такая страсть приключилась?»

— У тебя сколько там водки осталось? — не меняя тона, строго и требовательно спросил Петр Иванович.

— Семь ящиков, а что?

— А вина сколько?

— Вина... Счас... Значит, ящиков десять-двенадцать будет еще. Да мне больше и не надо пока, — затараторила Галка. — Летом-то наши не больно пьют — работы, сами знаете, по уши...

— Не балабонь! — оборвал ее Петр Иванович. — Мне точный счет нужен.

— До бутылки? — обиделась Галка.

— Да. Как говорится, копейка в копейку.

— Это считать надо.

— Вот ты и посчитай... А потом перезвонишь мне. Все!

Галка седьмой год в магазине — такого еще не было. А ведь за семь лет у нее — ни излишков, ни недостачи. Даром что девчонкой в магазин пришла, всего-то в девятнадцать лет. И вот на тебе: трам-бам-тарарам...

Она пересчитала все бутылки на три раза, сверила с накладными — все было, как любил выражаться Петр Иванович, копейка в копейку. После этого дозвонилась и, не скрывая обиды, сухо доложила.

— Значит, так, дочка, — вдруг обмяк голосом Петр Иванович, — считай, что водку и вино я у тебя опечатал.

«И-и, — все обмерло у Галки внутри, — это что же такое?»

— Ты газеты читаешь? — гудел Петр Иванович. — Так вот, с сегодняшнего дня наш район объявили трезвым. Про это в районной газете прописали, в соответствии, значит, с указом. Слышишь?

Про указ Галка слышала, но как-то так думалось ей, что это не про нее. Что это где-то там, высоко вверху, в городах и столицах, а вот в их Луневе...

— Слышу, — вздохнула она. — Только как же теперь Макагоненковы?

— А что — Макагоненковы? — насторожился Петр Иванович.

— Свадьба у них: Николай на Светке женится.

— В посевную?

— Два дня уже, как наши отсеялись, Петр Иванович, — гордо сказала Галка. — Первыми в районе, между прочим.

— В общем, Галка, не знаю, — подытожил разговор Петр Иванович, — решение правительства надо выполнять. Остальное — на твоей совести. Ясно?

— Ясно, — упавшим голосом ответила Галка.

II

Первым у магазина остановился пропыленный «москвич» агронома Николая Митрофановича Аполина. Он вышел из машины, протер лобовое стекло, деловито попинал колеса, глянул на каравай солнца и направился в магазин. Купил Николай Митрофанович две банки зеленого горошка, килограмм компота и десяток пачек папирос «Беломорканал». Отсчитал деньги, сколько ему Галка сказала, и сверху еще десятку прибавил. Молча. Знал, что Галка поймет. Галка деньги в ящик смела, а червонец на прилавке остался: не поняла, значит.

— В чем дело? — удивился агроном.

— Вы указ читали? — в свою очередь спросила Галка.

— Что? А... Указ... И до вас уже дошло? — большой, картошкой нос агронома, как показалось Галке, сдвинулся на левую сторону.

— Доехало...

— Гм, — агроном замялся. — Это, конечно, замечательно, однако, Галочка, к нам сегодня сын с семьей из города приезжает. Так что, отпусти, пожалуйста, — и он еще немного подвинул червонец.

— Нет водки, нету, — развела руки Галка.

— Куда же она делась?

— Опечатали...

— Как — опечатали? Кто? Вон же она стоит, — рассердился Николай Митрофанович. — Я пока не слепой.

— А вот я, считайте, ослепла, — отрезала Галка.

III

Когда пришел Гришка Маленький — Галка таскала ящики с вином в кладовку. Гришка Маленький с удивлением понаблюдал за истовой Галкиной работой, настороженно спросил:

— Ты чего это одна-то кажилишься?

— А с кем мне кажилиться?! — взорвалась Галка. — Грузчик мне не положен.

— Ну, сказала бы, — пожалел Галку озадаченный ее возбуждением Гриша Маленький. — Долго ли их перебросать-то...

— Вот и перебросай.

Гриша Маленький прошел за прилавок, и в пять минут они управились с остальными ящиками. Когда работа была сделана, он закурил, утирая фуражкой пот с лица.

— А чего ты их попрятала-то? — внимательно поинтересовался он, довольный проделанной работой и потому слегка снисходительный к Галке.

— Того, — Галка выметала сор из-под ящиков. — Не велено больше ею торговать.

— Да? — Гриша Маленький не понял ситуации. — А чего не велено-то: отсеялись, впереди выходной. Али комиссия какая едет?

— Вообще не велено. Указ читал?

Указ Гришка Маленький читал и потому, поспешно притушив папиросу, выгреб из кармана пригоршню монет.

— Мне, Галочка, портвейна.

Галка молча сгребла мусор в совок.

Гриша Маленький засуетился, нервно подергивая плечами. Наконец, не выдержал и напряженно спросил:

— Это что же, как в городе, по часам будешь ею торговать?

— Вообще не буду! — отрезала Галка. — Хватит спиваться-то. А то ведь напьетесь и собственную рожу в зеркале не узнаете. А потом с похмелья, натворив чего, на край света сбежать готовы — теперь не побежите...

Галку можно было понять. У нее мужик под пьяную лавочку зимой на тракторе, считай, на крышу совхозной конторы заехал. Пришлось срочно заявление писать и в Тюмень на добычу нефти подаваться.

— Да это, если разобраться, конечно, справедливо, — осторожно поддержал Галку вконец обеспокоенный Гриша Маленький. — Вреда от нее не счесть. Я в городе, считай, в люди выбился, и кабы не она... — Гриша Маленький шмыгнул маленьким острым носом. — А вот вошла, как говорится, зараза в привычку, и хоть ты умри — принять надо... Мне, Галочка, одну бутылочку портвешка, — он подвинул деньги. — Можешь не считать, здесь точно рубль семьдесят восемь.

— Не дам! — прямо-таки наотмашь шарахнула Галка.

— Не дашь? — не поверил Гришка Маленький.

— Нет... Может, опять в люди выбьешься, без нее-то, — Галка принялась перетирать влажной тряпкой банки с рассольником.

Гриша Маленький побледнел и свистящим шепотом потребовал:

— Тогда пусти, я свои ящики обратно перетаскаю — покажилься с ними сама, раз такая умная.

— Не пущу, — спокойно встала Галка на пути Гриши Маленького. — Хочешь, наряд на тебя оформлю — копеек семьдесят за работу получишь?

— Иди ты знаешь куда...

В общем, еще минут тридцать боролась Галка с рассвирепевшим Гришей Маленьким, который прямо-таки сатанел при одной мысли о том, что вот она, родимая, только что здесь стояла, и он сам, собственными руками, по собственной воле и охоте...

— Ладно, — выдохнул Гриша Маленький, — была ты дурой чокнутой и осталась ею. Только больше ко мне никогда не подходи — пусть тебе сено и дрова подвозят те, кто указ этот выдумал… Поняла? А теперь давай мне два флакона «Шипра»...

1Y

До обеда побывали у Галки в магазине еще человек пять: Васька Домбровский после посевной на два дня собирался в тайгу и требовал водки для «сугрева», Мельниковым бутылка позарез требовалась «кабанчика подложить», дядя Миша Остриков в лес за жердями для сарайки собрался: «Ось он мне заместо жердей рыбацких удочек навыписует без бутылки-то», жаловался Остриков, уламывая Галку, «лихоманка нутро сворачивает» у деда Пилипенко, который пригрозил Галке после отказа вернуться домой и помереть от этой самой лихоманки. Но главный бой, как понимала Галка, у нее был впереди — Макагоненковы...

А день к обеду испортился, занедужил — наволокло-натащило откуда-то из-за реки низких грязно-серых облаков, потянул неприятный ветер, поднявший над домами столбы пыли, воздух как-то враз охолодал, и в казенном помещении магазина стало зябко и неуютно. Галка не выдержала, включила единственную лампочку под потолком и принялась пересчитывать выручку. А чего считать — семнадцать рублей с копейками наторговала. Чистенькими, готовенькими, копейка в копейку, уплыли из ее рук рублей семьдесят пять. Да завтра, да послезавтра... Значит, месячный план прости-прощай? Веселенькое дело, конечно. А у нее оклад девяносто рублей, если без премиальных.

На таких коньках далеко не разбежишься. На них вообще никуда не уедешь: только топливом себя на зиму обеспечить — двести пятьдесят рубликов вынь да положь. А сено? А комбикорма? А хлебушек на весь год? А квартплата и электричество? А в город — из города смотайся? И-и-и, всего и не перечислить, а ей теперь больше девяти червонцев не светит. Вот так — та-та-та, вышла кошка за кота...

Крепчал ветер, стружил воду на реке, всякие-разные мысли одолевали Галку, брали в полон. И как она ни выкручивалась, как ни изощрялась умом, а получалось так, что без водки и вина полная погибель ей и всему ее семейству. Впервые так всерьез задумавшись об этом, Галка диву давалась: как же раньше, до водочных времен, люди на Руси жили? Как не перевелись, не выродились обратно в обезьян, диво-дивное, право... А вот теперь-то что будет — бабушка надвое сказала: может быть, и выродиться доведется. Всего можно ожидать. А как же, на селе, почитай, изъяли из оборота главную торговую меру — бутылку. Тут не только Щербониха с Гришей Маленьким завопят, а, глядишь, и кто повыше... Привычка — дело серьезное, к ней ключи не враз подберешь...

На электрический свет, как мотылек, залетел школьный учитель физкультуры: глаза от возбуждения блестят, грудь ходуном ходит, мышцы под футболкой бугрятся.

— Вам чего, Иван Иванович? — спросила Галка.

— Говорят, спиртное запретили?

— Запретили...

— Ура-а-а! — подпрыгнул учитель. — Теперь живем!

Учителя тоже можно понять: при сельском Доме культуры он сколачивал секции самбо и спортивной гимнастики. И все у него шло нормально: приходили школьники и молодые рабочие, накачивали силу на снарядах, тянули мышцы, учились сосредотачиваться, но все это до первой получки, после которой дня два-три шло полное и торжественное рассредоточение.

— Чужой беде-то радоваться — грех! — невольно укорила Галка.

— Да какая же это беда, Галочка? — широко улыбнулся Иван Иванович. — После революции, коллективизации и целины по важности это будет следующий этап развития на селе…

Мудрено, конечно, сказал, но на то он и учитель.

V

Макагоненковы слыли в селе интеллигентами. Василий Николаевич — директор совхоза, кандидат сельхознаук, кавалер двух орденов и делегат двух съездов. Лидия Ивановна — преподаватель иностранного языка. Их сын Колька в этом смысле далеко от родителей ушел — после армии завербовался на Крайний Север и гонял там грузовик с рудой. Колька — до армии и, наверное, пожизненная — Галкина симпатия. Да не везет почему-то Галке: как на кого она глаз положит, так тут же этот человек где-нибудь на Севере окажется. Даже собственный муж подле нее не удержался, что уж тут про других говорить... А Светка... Ох, Светка, рыжая профура. Им, рыжим, вечно везет, потому как они наглые и прут по жизни, как танки. Вон, Пугачева, тоже рыжая, говорят… Вот эта рыжая Светка, с грехом-пополам окончив Институт культуры в городе, подхватилась и за Колькой на Север поехала. Наладились они туда врозь, а вернулись вместе и, на тебе, свадьбу играют. И вот как придут они к ней за водкой — что прикажете делать? Во-первых, свадьба не шутка какая-нибудь, не какой-нибудь там «сугрев» Васьки Домбровского, во-вторых, не кто-нибудь — сам Василий Николаевич Макагоненков сына женит... Ну, и, в-третьих, откажи им Галка — в селе стар и млад приговор ей вынесут: от ревности, мол, зависти превеликой. А то и еще придумают: мол, Светке она мстит, бывшей подруженьке своей закадычной, с которой Кольку не поделили.

И вдруг — телефон... Задребезжал, милый, запопискивал. Внутренне ахнула Галка в надежде: может, конец указу? Столько-то народа сегодня страдает, а каково подружкам ее, товаркам? Не приведи господи...

Галка, — прогудел в трубке уверенный бас Прокопия Васильевича, — ты коньяк не реализовала?

Коньяк? — Галка растерялась: в самом деле, под прилавком стоит у нее на укромной полочке пять бутылок коньяку. Она-то совсем запамятовала, а председатель сельской администрации вспомнил, даром что коньяк этот стоит по четырнадцати рублей за бутылку. — Нет, никуда я его не реализовала, — наконец сообщила она.

Ну и молодец, Галчонок, — пробасил Прокопий Васильевич. — Сегодня я его у тебя заберу... Ты до семи, да?

Нет, — прошептала Галка сухими губами, — не заберете, Прокопий Васильевич.

— Что? Что такое? — ничего не понял председатель. — Ты уезжаешь куда? Или чего там у тебя случилось?

— Вы про указ знаете? — Галка грустно смотрела через окно на улицу и еще дальше, на речку, где ветер шпарил босиком по самой стремнине.

— Про какой указ? — насторожился председатель и тут же сообразил, что и почем. — Ты мне, девка, указами не командуй, — построжал голосом Прокопий Васильевич. — Указ — это моего ума дело, а ты сиди и радуйся, что пока сидишь на этом тепленьком месте, — расставил все точки над «и» председатель. — В общем, я сейчас Зину к тебе пришлю с деньгами, она эти пять бутылок у тебя заберет. — И примирительно добавил: — Радуйся, выручка сама к тебе идет, прямо в руки.

— Нет, — повторила Галка с тоской. — Коньяк я не отдам. Не ждите. Мне утром Петр Иванович спиртным настрого торговать запретил. Я никому сегодня не отпустила, а вам, значит, пожалуйста? Как я буду людям потом в глаза смотреть?

— Та-ак, — угрожающе протянул Прокопий Васильевич, — не отдашь, значит? Ну-ну... А ты знаешь-нет, для чего мне тот коньяк востребовался? Ты соображение хоть приблизительно об этом имеешь? Нет! А чего тогда... — председатель, чувствовалось, через силу себя сдерживал. — В общем, у меня нынче встреча с директором асфальтового завода и его помощниками... Ты слышишь?

— Слышу.

— Так вот, сегодня решается вопрос, быть у нас в селе асфальту или нет. Будешь ты ходить по асфальтированной улице в чистеньких туфельках, в беленьком платье или так и останешься по осени в резиновых сапогах, а летом будешь пыль глотать. Понимаешь ты меня? Тебе как, пыль не надоела?

— Надоела, — вздохнула Галка.

Вот, — победно рыкнул в трубку Прокопий Васильевич, — надо же соображение иметь.

Договаривайтесь без коньяка, — бесцветным голосом сказала Галка, зябко кутаясь в накинутый на плечи полушалок.

Молчание было таким гробовым, что Галка покосилась на аппарат — не отключился ли? Нет, не отключился. Прокопий Васильевич перешел на шепот:

— Хар-рашо, Шатовкина. Ты мне его сейчас сама принесешь, и еще просить будешь, чтобы я его у тебя взял... Все!

V1

Еще три человека ушли ни с чем, грозясь и проклиная Галкину настырность, — она уже притерпелась и внимания угрозам не давала. Потому, если давать — в пору в петлю лезть. Бригадир из мехмастерской, которому она из-за выпивки сорвала выгодную покупку двух уликов в соседнем селе, так и сказал ей: «Погодь, Галка, весной ты у меня или в петлю полезешь, или вместе со свекром в плуг впряжетесь, и огород свой пахать на себе будете». В общем, как определила для себя сама Галка, перспективный у нее выдался день...

Когда она собралась перекладывать тюки мануфактуры, чтобы протереть полки под ними, телефон зазвонил вновь. Галка звонка ждала, но, как оказалось, не этого.

— Ты, кикимора болотная, — ломая голос, кричал кто-то пьяненько в трубку, — ты вечером на улицу не выходи и из кино сама не возвращайся — наголо острижем, как на призывном пункте. Ты, жертва...

Галка трубку бросила и закусила губу — вон куда дело-то поворачивало. Поискала и нашла под прилавком старый, заржавленный замок, навесила его на кладовку, предварительно еще раз пересчитав ящики с вином и водкой, и попутно отпуская в их адрес такие слова, каких раньше за собой и не подозревала. А тут снова запопискивал, задергался проклятый телефон.

— Да! Магазин безалкогольных напитков на проводе, — крикнула Галка в трубку.

V11

Возвращалась Галка домой мимо знакомых с детства подворий, боясь поднять голову. Первый раз так-то вот она шла, словно зло великое односельчанам причинила. И лишь одна-единственная мысль согревала и успокаивала ее: Макагоненковы за водкой так и не пришли...