Нелли Косско
Из книги "Как сквозь пальцы песок…“
(„Wie Sand zwischen meinen Fingern…")
Все русские пьют водку
Это было во время одного из довольно редких на нашей радиостанции корпоративов. В самый разгар веселья ко мне подошел знакомый журналист из немецкой редакции и, протягивая рюмку водки, предложил:
− Давайте-ка, фрау Косско, выпьем с Вами водочки!
Я оторопела, но увидев, что он навеселе, свела все на шутку:
− Юрген, я терпеть не могу водку, Вы уж извините!
− Вы не пьете водку?! Не может того быть! Вы же русская! А все русские пьют водку! – убежденно сказал Юрген, приводя доводы, от которых у любого российского немца сводит скулы и темнеет в глазах: родилась в России? недавно приехала из СССР? говоришь по-русски? и вообще… Что подразумевалось под этим «вообще», я в тот вечер так и не узнала, хотя можно предположить, сколько «развесистой клюквы» в это «вообще» вкладывают наши местные сограждане, у которых познания о России ограничиваются матрешками да калинками-малинками.
Не дав Юргену договорить, резко бросаю:
− Все, да не все, и запомните: я − не русская.
Кто я такая, объяснять ему не стала. Ну, нельзя же пытаться доказать каждому невежде, а их в этом вопросе оказалось, что песка у моря, в сотый и тысячный раз, кто мы такие, российские немцы, и что нас привело в эту страну. Не было и не могло быть у меня никаких предубеждений против русского народа, не было претензий к нему, а вот к местным немцам появился и все еще остается открытым вопрос: почему они никак не хотят признать нас своими и даже раздражаются, когда мы настаиваем на нашей принадлежности к народу Гете и Шиллера?
Дома я долго не могла успокоиться, хотя в этом инциденте не было ничего из ряда вон выходящего: каждый из нас был для таких юргенов (и продолжает быть!) русским, а немец из Казахстана, конечно же, казахом! Формулировками типа «урожденный казах Вальдемар Мюллер» (der gebürtige Kasache Waldеmar Müller) пестрели (да и пестрят еще сейчас) статьи в немецких газетах и журналах. Каждый нормальный человек понимает, что не может казах иметь имя Вальдемар и фамилию Мюллер, но не западные газетчики.
Как же быть? Может, попытаться написать обо всем, и покончить раз и навсегда с этой проблемой? А потом вместо ответов на дурацкие вопросы и расспросы просто сунуть в руки оппонента книжку, и дело с концом?
Придя домой, вспомнила о папке со старыми записями в письменном столе, и достав ее, застыла в изумлении: видимо, я когда-то (но когда?) хорошо поработала над собранным материалом, потому что передо мной лежала почти завершенная повесть, написанная в один присест, но позабытая и заброшенная. Мне понадобилось всего несколько дней, чтобы дописать и отредактировать рукопись, довести ее, так сказать, «до ума» и отправить в ряд издательств.
В германских издательствах редакторы вежливые, работают не как попало даже с такими «no name» (неизвестными авторами), как я: отовсюду получаю длинные письма, в которых пространно, даже, на мой взгляд, чересчур подробно, говорится о достоинствах моей повести, о стиле и удивительно хорошем для выходца из СССР немецком языке(?!), но… В конце своих посланий редакторы, будто сговорившись, выражают искреннее сожаление, что не могут включить повесть в программу своих публикаций, ибо «тема российские немцы не пользуется спросом».
Я им не верю, в смысле, не верю их комплиментам в мой адрес, но понимаю опасения относительно сбыта такой литературы.
Однако вскоре все же нашелся заинтересованный издатель, владелец небольшого католического издательства юношеской литературы, которого, как он выразился, «до глубины души тронула искренняя исповедь автора, с любовью и болью, устами ребенка, бесхитростно поведавшего о трагической судьбе своего народа – российских немцах». Не мешкая, издатель известил меня о своем решении издать книгу, но дабы избежать финансовых убытков, обратился к знакомым книготорговцам с просьбой оценить шансы на коммерческий успех повести. А они в один голос заявили, что со стопроцентной вероятностью книга обречена на провал, ибо тема эта никого не интересует. При этом они с похвалой отзывались о стиле, языке и художественных достоинствах рукописи, но окончательный вердикт был суров: этого читать, а, значит, и покупать никто не станет. Пришлось дать задний ход и все это как-то объяснить мне:
− Поймите меня правильно, для моего издательства это огромный финансовый риск, – торопливо говорит издатель, стараясь не смотреть мне в глаза, − вы не думайте, я прекрасно понимаю, что книга достойна издания, но не сейчас. Может, когда-нибудь позже, когда общество созреет для такой информации…
− Вы это серьезно? – я чувствую, как закипают слезы, и замолкаю, боясь расплакаться.
− Да какие уж тут шутки! Вот и мой ведущий редактор тоже высказался против, считая, что ребенок в восемь лет не может сознательно воспринять и запомнить события и факты пятидесятилетней давности. Я уж не говорю о невероятности брака между Вашим отцом, якобы учителем, и матерью, якобы простой крестьянкой. Редактор считает, что вы просто фантазерка, не владеющая материалом и информацией! И в самом деле, это же мезальянс, подумать только − крестьянка и учитель…
− Не повезло вам с ведущим редактором, − спокойно сказала я, вставая, − есть, как известно, события, которые намертво запечатлеваются в мозгу даже трехлетнего ребенка… Что до моего поколения, то в нашем детстве нормой были бомбежки, вой сирен, треск автоматных и пулеметных очередей, взрывы гранат и бомб, бесконечные вереницы повозок и машин с ранеными, искалеченными, полусожженными людьми. Я уже не говорю о нашей депортации в СССР, о ссылках, каторжном труде и нечеловеческом обращении с нашими родителями, которых в полном смысле слова превратили в рабочий скот, в подневольных рабов. Да, было много событий, заставивших нас, детей немецких спецпереселенцев, очень рано повзрослеть и на всю жизнь запомнить эти картины ужасов… Временами мне кажется, что у нас вовсе не было детства, что нас просто извлекли из утробы матерей, поставили метку и кинули в омут жестокой жизни. Никому, в частности, вашему редактору и его детям, я не желаю пережить то, что пережили эти девочки и мальчики, их матери и бабушки в ту страшную пору. Пережили и запомнили на всю жизнь!
Издатель в какой-то степени оказался пророком: книга «Украденное детство» («Die geraubte Kindheit») действительно вышла в свет лишь годы спустя. А вот относительно спроса и популярности у читателя и он, и его «ведущий редактор» основательно ошиблись: из-за большого читательского интереса пришлось напечатать три тиража книги, в общей сложности около двадцати тысяч экземпляров.
Что до мезальянса учителя и крестьянки… У меня в альбоме хранятся фотографии, на которых запечатлен мой отец, учитель немецкой школы в селе Мариенхайм (Одесская область) Оскар Мазер с детьми и женой Марией: такой гордой красоте, такой величавой осанке и чувству собственного достоинства и самодостаточности впору позавидовать многим здешним фрау еще и сегодня - вот вам и крестьянка, и мезальянс…
В те годы, когда я пыталась издать свою книгу, понятия «российские немцы», «переселенцы» вызывали скрежет зубовный, неприязнь, а порой и неприкрытую враждебность не только у обывателя, но и германских масс-медиа, не останавливались перед выпадами против переселенцев даже представители столь любимой нами CDU. И если высказывание Оскара Лафонтена (SPD) о том, что ему любой африканец милее российского немца, вызвало в нашей среде не только справедливое возмущение, но и в какой-то степени понимание – дескать, ну, что с него возьмешь, на то он и «левый», − то экскурс Норберта Блюма (CDU) в историю немецкой овчарки в одном из его публичных выступлений вызвал шквал негодований. Напомню: бывший министр по вопросам труда и социального обеспечения заявил, что сейчас немцем называет себя всякий, у кого в Казахстане была немецкая овчарка (за точность формулировки не ручаюсь, но смысл высказывания передан точно).
Такой была ситуация, и сладить нам с ней не было никакой возможности. Все понимали, что нужна разъяснительная работа, но не будешь же растолковывать каждому невежде и встречному-поперечному азы нашей истории! Вот если бы выйти на массового читателя, рассказать историю российских немцев через книги, газеты, телевидение, не говоря уж о кино! Но пробиться на страницы средств массовой информации удавалось крайне редко, а то, что писала о нас местная пресса, иначе как целенаправленным шельмованием не назовешь. Надо было искать выход. И тут, как это часто бывает у меня в жизни, он нашелся как бы сам собой. Ну, не совсем сам собой, а в лице поляка, господина П., который решил издавать газету на русском языке и подыскивал себе для этой цели редактора.
Его Величество случай
Господин П., видимо, был хорошо проинформирован перед тем, как прийти ко мне, ибо с места в карьер начал выкладывать все, что ему удалось разузнать о моей персоне, а в заключение предложил работать у него… редактором! Я была сражена его беспардонностью: как можно было надеяться, что я, бывший сотрудник всемирно известной радиостанции, буду работать в его «боевом листке» − малоформатной, невзрачной газетенке на четырех листах, которую он показал мне в начале нашего разговора.
Я уже хотела было указать ему на дверь, как вдруг меня осенило: а что, если превратить эту газетенку в более-менее приличную немецкую газету на русском языке для переселенцев из России, ведь она нужна была, как воздух! А в перспективе, глядишь, и вкладыш на немецком языке удастся сделать. Это было среди прочих главным моим условием, и господин П. принял их, не моргнув глазом. К чести его будь сказано, он и в дальнейшем никогда не мешал мне в редакционной работе и всегда прислушивался к моему мнению.
Газета развивалась бурно, резко прогрессировала, и уже через год я стала совладелицей «Восточного экспресса», самой крупной переселенческой газеты в Германии. Не знаю, зачем мне нужно было это «совладение», но мне казалось, что таким образом взятый мной курс газеты не может быть изменен против моей воли и без моего согласия, а попытки свернуть ее с этого пути предпринимались не раз и не два.
Именно в этой газете, моем любимом детище, я смогла претворить в жизнь многие идеи, помочь нашим новоприбывшим землякам разобраться в новых условиях жизни в Германии, дать путевку в жизнь моей первой книге. Мы перевели на русский язык и публиковали отдельные главы «Украденного детства» в каждом номере на двух языках. Резонанс был оглушительный. «Дай вам Бог здоровья за такую книгу!» − был самый краткий и дорогой моему сердцу отзыв одной пожилой женщины.
Газету читали за пределами Германии и даже в СССР. Я была потрясена, когда несколько лет тому назад на Форуме российских немцев в Москве одна из его участниц из Сибири с гордостью продемонстрировала публике подшивку всех глав «Украденного детства», аккуратно вырезанных ею из «Восточного экспресса»!
С самого начала нашего сотрудничества с господином П. у нас было строгое разделение труда: он не скрывал, что хочет зарабатывать на газете деньги, занимался бухгалтерией, вопросами рекламы и сбыта, я же использовала ее как источник информации для переселенцев из СССР и занималась редакционной работой. Так родилась первая переселенческая русскоязычная газета «Восточный экспресс», о которой ее читатели по сей день вспоминают с теплом и любовью, а я − как о самом счастливом периоде моей жизни.
продолжение следует