М. Тильманн

Снова в школу

Оставалось три недели до начала первого послевоенного учебного года. Я решил снова пойти в школу, чтобы окончить седьмой класс.

Из двух предыдущих шестых классов с трудом набрался один седьмой, куда я и направил стопы. Коллектив почти полностью изменился. Из новых преподавателей особенно нравилась Анна Сергеевна, учительница русского языка и литературы. Она обожала литературу и старалась своим питомцам привить любовь к предмету. Анна Сергеевна организовала из шестого и седьмого классов кружок любителей литературы и в долгие зимние вечера устраивала литературные чтения. Особенно памятным для меня стал вечер, когда Анна Сергеевна читала «Вия» Николая Васильевича Гоголя. Зная, как эффектнее передать смысл, Анна Сергеевна читала полушепотом. Темнота за окнами, керосиновая лампа и отсутствие занавесок на окнах усиливали жуть описываемых событий. Девочки теснее жались к Анне Сергеевне, да так, что ей и дышать стало тяжело, а ребята составляли внешнюю оболочку тесного круга. Хотя мальчишки и старались скрыть страх, однако они тоже то и дело оглядывались на дверь, а потом заперли её, вместо засова, ножкой табурета. В тёмные окна старались не смотреть, боясь увидеть там какую-то страшную рожу из повести. По окончании чтения участники кружка долго не расходились, боясь столкнуться в темноте коридора с каким-нибудь страшилищем. Наконец все выбрались на улицу. Каждую девочку пришлось проводить до дома и сдать матери буквально из рук в руки. Потом мы проводили Анну Сергеевну, которая жила в соседнем селе, а затем и сами разошлись по домам. К тому времени страх прошёл, и мы успокоились.

Кроме литературы, любил математику. Она давалась легко, поскольку что-то осталось от занятий в Юрьевке. Однако бывали задачи, которые даже учительница решала с трудом. Над такими задачами я трудился упорно и долго. Не всегда удачно. Однажды мне попалась подобная задача, над которой я просидел до позднего вечера. Не добившись результата, пошёл спать. Ночью мне приснилось решение. Я даже увидел, где вечером сделал ошибку. Соскочив с постели, зажёг лампу и, пока не забыл решения, переписал в тетрадь. Мама тоже проснулась, изумлённая, посмотрела на меня. Наутро Ольга Тимофеевна спросила:

- Кто решил задачу № 36? Никто не поднял руки.

- Тильманн, ты тоже не решил? – спросила она.

- Я не уверен, мне решение приснилось... – ответил я.

Ольга Тимофеевна проверила решение и внимательно посмотрела на меня.

- Я решила другим способом, - сказала она. – Однако твой способ тоже верен... Так говоришь, приснилась... Странно! – задумчиво проговорила Ольга Тимофеевна.

На вечер, посвящённый празднованию Великого Октября, в клубе собрался весь коллектив свиносовхоза. Вместе со взрослыми пришли и дети, так как ожидался общественный обед. В президиуме, кроме директора, агронома и зоотехника, сидели первые демобилизованные солдаты. Директор сделал доклад о достижениях совхоза и страны в целом. Потом демобилизованные рассказывали, где и как они воевали. Затем лучшие работники были награждены ценными подарками. Женщинам дарили по отрезу ситца на платье, а мужчинам – одеколон или бритвенный прибор. Солдаты тоже получили подарки. После премий состоялся общественный обед: тушёный картофель с мясом и пирожки с картофелем. Было домашнее пиво. Люди были рады, так как ничего подобного никто в военные годы не ел. Хотя фашизм и был побеждён, победа над разрухой была ещё далека. В нашей деревне тоже состоялся торжественный обед. Некоторые успели побывать на двух обедах.

Зима в том году ничем не отличалась от предыдущих. Всё такой же холод и недостаток топлива. Топили обычно соломой, а от неё, как известно, очень мало тепла. Чтобы найти что-то более пригодное для топки, приходилось ходить с санками в горы и рубить там хворост. Особенно большой жар давал барбарис. Однако его длинные шипы оставляли на руках глубокие царапины. Ребята усвоили, что чем твёрже древесина, тем больше в ней тепла. Ближе к весне, когда с полей уже сходил снег, ребята сгребали граблями всякие прошлогодние полусухие стебли и вязанками носили домой. Однако, зима прошла. Пришла новая весна – время весёлое и ответственное для семиклассников, ибо предвиделись экзамены. Не все учились успешно, но и они не хотели пасть «в грязь лицом», собирались по симпатиям, группами и вместе повторяли предметы, по которым следовало сдать экзамены.

Участники литературного кружка решили к выпускному вечеру поставить пьесу А. С. Пушкина «Цыгане». Анна Сергеевна распределила роли. Мне, самому «старому» и чуть сутуловатому, досталась роль старика-цыгана. Он должен был быть лысым, с клочками седых волос по краям лысины. Для этого нужен был парик, но где его взять? Однако до выпускного было далеко, а пока следовало учить роли и подобрать костюм. Земфиру играла Рима Казакова, ученица 6-го класса, а Алеко – Саша Пастухов, ученик того же 6-го класса.

«Цыган» предполагалось поставить после экзаменов, тем не менее проводились регулярные репетиции и во время подготовки к экзаменам. Это немного отвлекало, зато снимало напряжённость.

И вот наступил тот торжественный день, когда волнуются не только школьники и их родители, но и учителя: провал ученика – это и провал учителя. Первый экзамен был по русскому языку и литера- туре, второй – по математике, а затем один за другим все оставшиеся экзаме- ны с перерывом в один - два дня. В конце концов все закончилось благополуч- но, никто не провалил экзамены.

На выпускном вечере должны были вручить свидетельства об окончании

«Неполной средней школы». Пришел фотограф и предложил сфотографироваться. Идею восприняли с восторгом. Я задумался: моя единственная рубашка была вся в заплатах, и я не хотел в ней фотографироваться, чтобы потом надо мной смеялись. Выручил Дмитрий Глушко, сосед по парте. Он предложил надеть сверх рубахи его пиджак от погибшего отца. Пиджак был великоват, но очень красивый, с «золотыми» пуговицами. Так и сфотографировались: Дмитрий в своей рубашке, а я в его пиджаке, так что заплат на рубашке не было видно.

Для парика я нашёл где-то старый кусок овечьей шкуры, тщательно вымыл и высушил. Затем вырезал по форме парик и выбрил «лысину». В самый решительный момент «Алеко» заявил, что он уезжает с отцом и на вечере не будет.

- Если «Алеко» не будет играть, я не буду! – заявила Земфира, которая была влюблена в Алеко не только по пьесе. Пришлось директору школы поговорить с отцом «Алеко», чтобы тот отсрочил поездку. После непродолжительной беседы «Алеко» с отцом остались.

И вот торжественный момент: семиклассникам вручили свидетельства об окончании школы. Затем там, где обычно стояла классная доска, освободили место и установили шатёр из какого-то тряпья. У входа в шатёр расположился «старик», перед ним едва тлеющий костёр, рядом - «Земфира». В шатре во сне метался «Алеко». От автора читала Анна Сергеевна. И вот завершился последний акт: ревнивый Алеко выскакивает из палатки, хватает нож и на глазах у отца убивает Земфиру. Занавес опущен. В классе сидели не только выпускники с мамами, но и все ученики. Школьники сидели на подоконниках, на полу, а кому не хватило места, стояли вдоль стен.

Пьеса удалась. Зрители бурными аплодисментами провожали «артистов». Так закончился последний день в школе. Учителя советовали продолжить обучение. Я и сам собирался выполнить завет отца: приобрести профессию. Однако это было не так-то просто: российские немцы все ещё находились под надзором комендатуры и, оказалось, надолго.

Студенческие годы

Детство прошло - я вступал в фазу юности... Прекрасное время, хотя и было наполнено горем, голодом и нищетой... Однако, мечты, мечты... И если мечтать, то уж о лучезарном будущем. В юности я тоже мечтал. И вообще я был мечтателем и фантазёром. К сожалению, исполнение этих мечтаний часто зависело не от меня, а от многих обстоятельств.

Самая заветная моя мечта была стать лётчиком. В тридцатых годах ХХ столетия большинство подростков мечтало стать лётчиками. Авиация набира- ла силу и славу, и ребята видели себя спасателями исследователей Северного и Южного полюсов. В то далёкое время случались непредвиденные обстоятельства, люди попадали в опасные ситуации и для того, чтобы их выручить, нужно было совершать геройские поступки. Об этих поступках писали в газетах с фотографией героев. Ну, как при таких обстоятельствах не стать мечтателем, попасть на страницы газет не ради тщеславия, а за реальное геройство.

Учителем географии в пятом классе был Иван Степанович, он рассказывал об экспедициях Руаля Амундсена, Фритьофа Нансена и Роберта Скотта; приучал учеников знать карту мира и чуть ли не с закрытыми глазами показывать реки, озера, моря и континенты, и в мечтах все видели себя участниками экспедиций. Какая экспедиция - без разведывательной полярной авиации?

Я ещё не успел закончить школу, как началась война. Воспрянув патриотизмом, решил учиться, чтобы поступить в лётное училище. Я тогда ещё не знал, что мой патриотизм никому не нужен и что мне не только в лётное училище, но и вообще учиться не позволят. Стал мечтать о времени, когда закончится война и мне удастся выучиться на пилота. Ещё до окончания войны все немцы Советского Союза, даже в далекой Средней Азии, где я жил, были взяты на спецучет, который обязывал «сидеть» там, где его застал Указ. Но я не прекращал мечтать.

И вот теперь, весной 1946-го года, окончив седьмой класс, я решил поступить в коммерческий техникум: подобный техникум окончил мой отец. Последние годы он преподавал немецкий язык.

Живя в деревне, где никто не имел паспортов, я не знал, что нужен паспорт. Кроме того, необходимо было разрешение коменданта на учебу, а это было почти невозможно. Но мечта – есть мечта, не зря отец при расставании наказывал матери постараться дать четверым детям образование. Мама тоже напоминала, что самая большая мечта отца была видеть нас грамотными и хорошими специалистами. И мы старались соответствовать: нам было бы стыдно смотреть ему в глаза, когда он вернётся.

Комендант, под надзором которого была деревня, упрощал свою работу. Он приезжал в колхозную контору и все главы семей, в основном женщины, должны были идти к нему «на поклон» - расписываться в журнале, что ни один член семьи не покинет деревню без разрешения коменданта. Мама была поставлена перед выбором: следовать предписанию коменданта и не отпускать детей учиться или выполнить данное мужу слово и дать детям образование. Взяв у жены слово, отец, конечно же, не мог предположить, что весь немецкий народ будет поставлен в условия, при которых невозможно будет учиться. Однако, слово было дано, и мама решила меня и 15-летнюю Берту учиться, а там будь, что будет... Указ, что за ослушание предписания комендатуры приговаривали к 20-ти годам каторжных работ, в деревню ещё не дошел. Передо мной и матерью стояла неразрешимая проблема: как получить паспорт? К тому же, Берте ещё не полагался паспорт. Жителям сёл паспорта не выдавали. Очевидно, боялись, что колхозники разбегутся.

Я отправился в районный центр, село Ивановку, в надежде встретить в паспортном отделении понимающего и сочувствующего служащего, который помог бы получить паспорт. Все 22 километра я шёл в надежде на успех. Дорога пролегала между пшеничными и свекловичными полями. Стояла летняя пора, в синеве неба слышалась трель жаворонка - очень хотелось, как в детстве, лечь на траву и послушать эту великолепную трель. Однако надо было спешить. От душистых полей, хорошей погоды и поднебесной песни поднялось настроение. Под впечатлением увиденного и услышанного вспомнил старую полудетскую немецкую народную песню и запел:

„Ich bin ein Musikant

und komm aus Schwabenland. Ich kann auch spielen

Auf meiner Geige…“

Предки мои были не из Швабии, но эту весёлую песенку часто пели в деревне, где я родился, и она сейчас соответствовала ритму моих шагов и настроению. Под эту весёлую песенку расстояние до Ивановки сокращалось. Как только я замечал кого-нибудь вдали, моментально прекращал петь, ибо никто не должен был видеть во мне немца, шагающего без разрешения в неизвестном направлении.

Незадолго до обеденного перерыва зашёл в кабинет начальника паспортного отделения - человеку средних лет, ему и изложил я просьбу.

- Фамилия, имя, откуда и зачем тебе паспорт? – спросил тот.

- Мартин Тильманн из деревни Бергталь, – ответил я как можно вежливее.

- Так ты немец, и к тому же сельский, а крестьянам паспорта не полагаются, – заметил начальник отдела. - Кроме того нужно разрешение коменданта, его у тебя нет.

- Я хорошо окончил школу, учителя рекомендовали мне пойти дальше учиться. Я Вас очень прошу, выдайте мне паспорт, – упрашивал я начальника паспортного отдела. Он что-то прикидывал в уме, испытующе глядя на меня, и, смягчившись, сказал:

- Хорошо, я сделаю исключение, но будет лучше, если в графе национальность напишешь «русский». В противном случае будешь иметь много неприятностей...

- Но я не русский, - возразил я. - И что скажет моя многочисленная родня, если узнает, что я из дому вышёл немцем, а вернулся русским. Нет, нет, на это я не могу согласиться, что бы ни случилось!

- Ну, хорошо, - заметил начальник. – Я ничем не хотел оскорбить твои национальные чувства, хорошо знаю ваши немецкие сёла и уважаю ваш народ, я предупредил... Если удастся поступить в техникум, не высовывайся, оставайся всегда в тени, постоянно помни: кто ты! Успеха тебе!

Он заполнил бланк паспорта на моё имя сроком на один год и вручил его. Облегченно вздохнув, я поблагодарил за паспорт и двинулся в обратный путь в надежде, что удастся поступить в техникум. На обратном пути опасался встретить коменданта, который иногда верхом на лошади ездил в районный центр, но всё обошлось. По пути домой я часто вспоминал добрым словом начальника паспортного отдела, который не ожесточился против немцев и выдал паспорт. Очевидно, молитвы мамы были услышаны.

продолжение следует