Н. Косско
Из книги "Как сквозь пальцы песок…“
(„Wie Sand zwischen meinen Fingern…")
Стремленье в мир неизвестный шагнуть
С появлением свободного времени у человека вдруг возникает масса дел, которых делать − не переделать. Так и у меня: многие годы, как правило, улаживались самые важные да срочные дела, а большинство откладывалось, тонуло в пучине не сделанных, недоделанных, отложенных «на потом». Надо ли говорить, что я белой завистью завидовала моим знакомым, у которых все было разложено по папочкам и полочкам, все всегда под рукой, короче − у которых, по-немецки говоря, все tipp-topp.
Выйдя на пенсию, я первым делом принялась расчищать свои авгиевы конюшни, не подозревая, что это − сизифов труд: стоило мне навести относительный порядок в одной части моего микрокосмоса, как тут же накатывали новые волны проблем и забот и смыкались над моей головой. Начисто лишенная педантичности и занудства, я, тем не менее, не была такой уж безалаберной, просто не хватало иногда дисциплинированности, последовательности и терпения. К тому же образ жизни, когда ни на минуту нельзя расслабиться, когда все идет по строжайшему плану, по раз и навсегда заведенному порядку, когда все всё делают «исключительно правильно», был не по мне. Но и мир богемы не вызывал у меня особого восторга, для этого я слишком семейный человек − жена, мама, бабушка. Вот если бы найти нечто среднее, «полоцательно-отрижительное», как говорил Аркадий Райкин, но… увы! Задачка никак не решалась.
Поначалу я старалась вжиться в непривычную роль, предложенную моим новым отрезком жизни, но через полгода борьбы сдалась: ну не быть мне перфекционисткой, уж очень хлопотное это дело и противоречит моему характеру, лучше уж выбрать какую-то середину, чтобы жить спокойной, нормальной жизнью, без вопроса: куда себя девать?
Попытка шить закончилась грудой недоведенных до ума вещей в мамином сундуке в подвале, к которым позднее присоседились десятки недовязанных свитеров, шарфов и шапочек. Убедилась − не мое все это.
Одна отрада – первый внук, который в «бабе» души не чаял, был родней, важней, любимей всех на свете! И вдруг... Зятю предложили работу в крупной баварской фирме, и семье пришлось переехать в Мюнхен. Мой мир, такой благополучный, полный радужных надежд и восторгов, чистой детской любви и ласки рухнул в одночасье, моего мальчика увезли за тридевять земель, в красивую, но такую далекую Баварию! Рана была глубокой и кровоточила очень долго, я лишь позднее поняла, что в своей боли я не совсем четко осознавала, что вместе с внуком уехала и моя дочь – боль утраты внука затмила все остальное и всех остальных! Я была безутешна: видеть внука два-три раза в полгода, а не каждый день, было выше моих сил.
Но жизнь есть жизнь, со временем рана зарубцевалась, а тысячи нитей, связывавших нас, казалось, крепче стальных канатов, с годами одна за другой рвались или ослабевали − коварное время делало свое черное дело. Мне оставались лишь редкие встречи с моим мальчиком и воспоминания. Понимать, а, главное, принимать этот суровый закон жизни мне придется еще не раз, но забегая вперед, скажу: и моя боль, и мое терпение воздались мне сторицей − у меня теперь четверо внуков и трое правнуков. и все удались как на подбор: любимые, добрые, ласковые и самые, самые...
Страсти разные бывают
Итак, спешить мне было некуда, свободного времени − хоть отбавляй, но я все больше стала уставать от «ничегонеделанья», а затем… снова принялась за старое: развила бурную деятельность, хаотичную и бессистемную, хваталась то за одно, то за другое, но обнаружив однажды, что записалась сразу на курсы итальянского, французского и испанского языков, притормозила и приказала себе: стоп! Начала сама себя расспрашивать, допрашивать − иногда этот прием очень помогает! Подобное самокопание, утверждают психологи, вредное занятие, но если на нем не зацикливаться, оно помогает взглянуть на себя со стороны и выйти из депрессивного состояния. Мне, во всяком случае, удалось во время этого процесса выудить у самой себя причину моих метаний и шараханий: я поняла, что слишком рано подавила в себе журналистские амбиции − мне казалось, что было, то было... Но от страсти писать я, оказывается, избавиться не смогла. Меня вдруг охватило острое желание заниматься тем, чем я занималась последние двадцать лет. Нахлынуло и не отпускало. Напрасно я приводила доводы против: зачем? для кого? Ведь на «Немецкой волне» у меня были слушатели, сотни тысяч слушателей! А просто писать в стол – бессмыслица, во всяком случае, для меня. Мне нужен был адресат.
Поразмыслив, я пришла к выводу, что этот адресат у меня есть, он, в принципе, у меня всегда был, равно как и тематика, которой я посвятила двадцать лет жизни – это они, мои российские немцы!
Меня часто спрашивают, почему я решила стать писателем? Не решала я ничего подобного, друзья мои, для меня писатель – небожитель, где он и где я? Не было у меня таких наполеоновских планов, всё решил Его Величество случай.
А что не боги горшки обжигают, я поняла лишь гораздо позже. Кстати, о титулах: я лично до сих пор предпочитаю именовать себя автором. И не честолюбивое желание стать писателем гнало меня к письменному столу, а стремление выговориться, рассказать о том, кто мы такие и почему мы здесь, устранить, если получится, хотя бы толику досужих домыслов о российских немцах, блуждающих в головах западных невежд.
Я понимала, что писать нужно на немецком, для местных немцев, и, к счастью, это не составляло для меня особого труда: в своей прошлой жизни я преподавала немецкий язык и литературу в педвузах, запоем читала доступную в СССР немецкую литературу (как тут не вспомнить с благодарностью богатейшую библиотеку иностранной литературы им. Белинского в Свердловске!), позднее вела семинары по стилистике и литературе на факультете немецкого языка, поэтому бережное, почти благоговейное отношение к слову, в данном случае к немецкому, вошло в кровь и плоть. Да и потом: немецкий − мой родной язык, на котором я говорила с детства.
На «Немецкой волне» я, конечно же, тоже много писала, очень много даже, но это были сухие репортажи, интервью, новостные сообщения, обзоры, но вот чтобы что-то в художественной форме… это были редчайшие случаи. И главное: мы же были «русской редакцией», следовательно, писали исключительно на русском языке.
Но на досуге, признаюсь, я все же иногда писала на немецком, не часто и не много, так, для себя. Первые наброски к «своей» теме я сделала еще в 1978 г., после трех лет жизни в Германии, когда розовые очки постепенно стали блекнуть и отчетливо проявились признаки недружелюбного отношения к переселенцам из СССР.
Со временем у меня набралось приличное количество таких набросков, целая папка, которую я небрежно засунула вглубь одного из ящиков письменного стола и… благополучно забыла. До одного случая…
продолжение следует