Розе Штайнмарк
Вместо эпиграфа
Cчитается, что жизнь — это театр. Несколько перефразировав известный афоризм на лирически-сентиментальный лад, с уверенностью добавлю, что лучшим театральным спектаклем нашей жизни является любовь – именно любовь явилась судьбоносным звеном, соединившим воедино актеров, режиссеров и зрителей российского-немецкого драмтеатра.
Как это было
Официальной датой рождения Немецкого драматического театра в Казахстане считается 6 февраля 1975 года. Именно в этот день был подписан приказ Министерства культуры Казахской ССР под номером 34, что вылился в свидетельство рождения первого немецкого театрального коллектива послевоенного периода. Основные цели и задачи этого коллектива также были предопределены Министерством культуры: улучшение возможностей развития и сохранения культурного наследия граждан немецкой национальности, живущих в республике.
Уже через пять лет 29 молодых дипломированных актеров, получивших элитное образование в Щепкинском театральном училище при Малом театре Союза ССР, прибыли в Темиртау, прославившимся в годы развитого социализма Казахстанской Магниткой, т. е. мощным гигантом советской индустрии — Карагандинским металлургическим комбинатом и тем, что некоторое время комсомольским лидером этого социалистического монстра был будущий первый президент независимого Казахстана Нурсултан Назарбаев. По стечении вышеназванных обстоятельств (или роковой случайности?) город неожиданно для партийных боссов стал центром не только немецкого театрального искусства, но и очагом борьбы за возрождение национального самосознания своего народа.
Открытие театра, согласованное во всех вышестоящих инстанциях, выпало на 26 декабря 1980 года. В этот почти эпохальный день все походило на театр в театре — длинные речи о том, как это важно, как нужно, и как это вовремя, что наконец-то и у немцев появился театр, которым труженики-немцы непременно будут гордиться. Но не ведали ораторы о том, что молодые актеры в скором будущем не только войдут в историю как народные таланты, но и как борцы за права народа и тем самым не только войдут в историю, но и значительно повлияют на её дальнейший ход.
Инструменты
Творческий путь театра определила сакраментальная фраза великого Гоголя: «Театр — это такая кафедра, с которой можно много сказать миру», а тематика, которую предстояло озвучить единственному немецкому театру послевоенного времени, оказалась такой обширной, что её с лихвой хватило бы по меньшей мере на десяток таких же театров и понадобилась бы не одна сотня актеров, таких же решительных в выборе своего пути, смелых в решениях, неуёмных в достижении своих целей.
Следуя Гоголю и собственной врожденной интуиции, театр избрал своим главным рабочим инструментом сценические подмостки сельских клубов и городских домов культуры, с которых устами своих героев рассказывал миру о том, что наболело. Он играл классику и современные пьесы, пел народные, до боли знакомые зрителю немецкие песни и до утренных петухов танцевал со своими фанатами гопса-польку под гармонь самодеятельных музыкантов.
О наболевшем
Наверняка, не случайно мудрые наставники родной alma мater выбрали для одного из дипломных спектаклей пьесу российского немца, писателя-драматурга Александра Реймгена «Первые», в которой со сцены рассказывалось, что среди огромной массы добровольцев, самоотверженно поднимавших целину, были и российские немцы. Только прибыли они сюда не по комсомольским путевкам, а по воле диктаторов, определивших их путь в бескрайние казахстанские степи и, оказалось, их здесь несколько десятков тысяч. Но тогда, в начале восьмидесятых, Реймген об этом умолчал и, следуя жанру социалистического реализма, повествовал о том, как его герои — российские немцы, равные среди равных, рука об руку с другими братскими народами великого Союза осваивали целину, счастливые и безмерно благодарные за оказанную им столь высокую честь. И точка. Но пройдет совсем немного времени, и эта пахнущая свежеспаханным черноземом жирная точка взорвется огромным вопросительным знаком, укоризненно покачивавшимся на вспухших от непосильного труда и голода ногах, стыдливо улыбавшимся трудармейским ртом, поражённым цингой. Наконец-то, сцена немецкого театра превратилась в кафедру, с которой звучала правда о российских немцах.
О правде
Правда бывает искренней, злой, жестокой и иногда бесстыдно голой — но с какой начать, чтобы её услышали?!
И вот отдельно взятые эпитеты этой самой правды, объединившись, зазвучали с кафедры-сцены моноспектаклями «Баллада о матери» (Карл Шифнер) и «Отзвуки тех лет» (Константин Эрлих), громко и уверенно возвестив о том, что театру есть о чем поведать миру, что не все так по-коммунистически гладко, как пытались нас уверить, что существует еще и другая правда – та, на которую наложен запрет, — истинная, щемящая, невыплаканная. О депортации, о трудармии, о гонениях и замалчивании. И театр добавил к уже идущим спектаклям долгожданную трилогию о долгом и сложном пути нашего народа из прошлого в настоящее. Историческая, широкоформатная драма Виктора Гейнца «На волнах столетий», «Люди и судьбы», «Годы надежд» стала моментом истины не только для самого театра, но и для его зрителя, как немецкого, который с благодарностью принял сценическое откровение о своей нелегкой судьбе, так и интернационального, не знавшего и не ведавшего о страданиях, выпавших на долю своего брата-соседа. И в итоге правда, прозвучавшая со сцены театра оказалась значительно сильней передовиц центральных газет и радужных громких речей государственного аппарата о единстве, равенстве и братстве, лившейся липкой патокой с трибун многочисленных партийных съездов и всяческих малых и больших конференций передовиков народного хозяйства. Скинув с себя многолетний страх, наш народ ожил, заговорил и замечтал, поверив вдруг в чудо возрождения своей государственности и сопутствующим ей правам. Он с гордостью расправил согбенные от тяжких обвинений плечи, крепко ухватившись за мистический якорь спасения, увидев в нем свой последний шанс и надежду. На фестивалях народных самодеятельных коллективов, которые устраивал немецкий театр, уже не только громко говорили, что автономия на Волге вот-вот возродится, но и строили смелые планы о её скором процветании.
О надежде
Она, как мы уже по опыту знаем, умирает последней. А умерла она, не успев окрепнуть, еще в младенческом возрасте, испустив последний вздох после молодцеватого высказывания очередного полутрезвого генсека о нашпигованном боеголовками и снарядами военном полигоне, которым он готов был пожертвовать ради тех, кто мечтал вернуться на родину. На том и угасла мечта, оставив саднящую боль от несбывшейся надежды, о цветисто-золотых волжских рассветах и сладко-сочных арбузных полях. Но умирая, надежда успела последним блеклым лучиком-черточкой осветить узкую тропку, ведущую на историческую родину. Ибо, как всем мерещилось, именно там наконец-то обретется покой, оживет язык и никогда не потеряется немецкость и, что самое главное, именно на земле предков всех встретит долгожданная свобода. Путь к свободе и собственной идентичности оказался тернистее, чем ожидалось и пройдет немало времени, пока в замкнутой душе народа-скитальца вновь забрезжит лучик надежды.
Немецкий драматург и режиссер Хайнер Мюллер утверждая, что «театр – это место, в котором учатся умирать», оказался абсолютно правым в своем определении этого очага культуры. Похоронив надежду, всем так полюбившийся немецкий театр стал медленно умирать сам. Претендущие на эксклюзивность сценические герои, равно, как и их исполнители, покинули казахстанские подмостки и отправились вслед за своим многотысячным зрителем на манящие просторы старой-новой родины покорять новые вершины.
А театр, т.е. место, в котором учились умирать и любить, сохранив свое гордое название немецкий, продолжает стоять, удивляя зрителей новыми именами исполнителей и совершенно иными постановками, в которых речь уже не о том и не о нас. Изменился и зритель, (как и следовало ожидать!), ибо у него появились другие проблемы и его немецкость постепенно удалилась на второй план. Но тем не менее, театр сохранил свой статус и продолжает играть теперь уже для многоязычного зрителя яркие современные спектакли, дискутируя со зрителем о наболевших мировых проблемах.
О том театре, о былом
Известно, еще никому не удавалось заглянуть в будущее, но мечтать о нем может каждый. Кто знает, что было бы, если бы все сложилось так, как предвещали ораторы в тот далекий декабрьский день на открытии немецкой сцены в Темиртау и как мечтали сами виновники торжества, молодые таланты. А мечты у них были очень похожие: сыграть главные роли во всех постановках театра, стать заслуженными, народными и конечно же, известными. Уже через несколько лет так и случилось. Правда, званий еще никому из труппы не присвоили, но известными уже были все без исключения. Стоило театру приехать второй раз на какую-либо сценическую площадку, зрители уже всех актеров знали по имени и так проникались судьбой их сценических героев, что зачастую не могли отличить вымысел от действительности. Наш зритель умел сопереживать, умел слушать и смотреть, он плакал, если на сцене говорилось о печальном и громко смеялся, если ситуация казалась смешной. Это был наш зритель, который терпеливо ждал, пока дойдет длинная очередь до его села (города) и театр снова будет у него в гостях. С ним нам было легко, надежно и сытно. Не было случая, чтобы мы уехали после спектакля голодными – нас всегда ждало обильное угощение, а порой и полные сумки еды в дорогу, чтобы, не дай бог, никто не оголодал...
Однажды в Поволжье, куда театр приехал с постановкой «Как часто в кругу друзей», в которой, по замыслу автора И. Лангеманн, молодая деревенская пара играет свадьбу, зрители искренне поверили в то, что это настоящая свадьба. Они пели вместе с актерами, смеялись, шутили и так реагировали на реплики действующих лиц, как могут реагировать люди, хорошо знающие друг друга. Некоторые женщины даже напекли креплей в честь молодых. Этот спектакль обычно начинался на улице, по которой шла одетая во все белое, с кружевной фатой на голове, невеста и нарядный, с цветком в лацкане парадного пиджака жених, а за ними, в сопровождении оркестра, уже торжественно двигались родственники и друзья (конечно же, актеры театра), но пока свадебная процессия доходила до клуба, где должен был играться спектакль, за ней выстраивалось почти все село... Это были моменты радостные, незабываемые.
А когда в спектакле «На волнах столетий» со сцены звучал пресловутый указ о повальном выселении всего немецкого народа и депортации его в дали дальние, зал вставал, и в резко наступившей тишине биение сердца нашего зрителя отзывалось перестуком колёс составов, мчавших в том сорок первом наших близких в неизвестное никуда. Это были моменты единения и печали об утраченном навечно. Их не суждено вернуть, но и забыть их тоже не удастся.
О званиях
В октябре 2019 Баварский Культурный центр российских немцев пригласил к себе в гости бывший творческий состав того, так любимого всем театра. Это была незабываемая встреча друзей-единомышленников. И те сорок лет, что пролетели с памятного декабря восьмидесятого, показались всем приехавшим на эту встречу всего лишь мгновением, но таким ярким, что оно оставило более, чем глубокий след не только в жизни каждого из нас, но и в истории нашего народа. Мы все стали взрослее, мудрее и сильнее, но в душе каждого до сих пор жив актер, бесконечно влюбленный в сцену. Я намеренно не называла до сих пор ни одного имени, не говорила о созданных и сыгранных ролях отдельно взятого актера, не останавливалась на режиссерских идеях и других важных пунктах, из которых складывается профессиональный театр, потому что это невообразимо сложно. За годы существования того театра мы настолько срослись, что до сих пор чувствуем себя одной семьей и выделить кого-то просто невозможно. Тем более, что мы все делали одно великое дело, главной составляющей которого было служение народу. Профессию и уклад жизни за прошедшое время поменяли многие из нас, но в театре остались почти все, несмотря на замысловатые сюжеты, прописанные нам судьбой на новой родине. До сих пор служат Мельпомене Мария и Петер Варкентин, Яков Кен, Лидия Дерингер, Элла Шварцкопф, Лидия Гросс, Катарина Рислинг, Вольдемар Больц, Петр Цахариас, Давид Винкенштерн, Лилия Гензе, Виктория Грефенштайн – одни актерами, другие режиссерами, третьи интерпретаторами в самодеятельных студенческих и школьных коллективах. И это далеко ещё не все имена, которые остались в памяти нашего друга-зрителя.
Актерам того далекого театра не досталось высоких государственных наград, да по этому поводу никто особенно и не страдал. Но все они (без исключения!) по праву стали знаменитыми и народными, потому что вышли из народа, впитали его язык и культуру и взяли на себя высокую миссию жить и творить для него.
Эпилог
Несколько интерпретируя известную фразу Вильяма Шекспира «Весь мир театр, а люди в нём актёры», можно только робко попросить автора-судьбу не так резко менять сюжетную линию пьесы, в которой у каждого из нас есть свой выход на сцену, как равно и уход с неё. И играть на этих мировых подмостках нам достается не толкько победителей и героев, но и печальных рыцарей, ибо волею автора нам приходится играть абсолютно все роли, выписанные лично для нас. Немецкий театр в свое время сыграл уготованную ему роль героя так ярко, что аплодисменты в его честь будут звучать еще долгие годы.
Виват, ТЕАТР!
город Мюнстер