(рассказ)
Виктор Гейнц
Перевод с немецкого М. Толыбаевой
Публикация: цикл рассказов «Отчий дом»,
ISBN 5-605-00426-3, «Жазушы», 1989
Переводы всех опубликованных рассказов В. Гейнца -
компьютерная вёрстка Антонины Шнайдер-Стремяковой.
В публикациях СМИ ссылка на портал обязательна
Деревня наша находится находится довольно далеко от шоссе, и мы идём, сокращая путь, наискосок через берёзовую рощу. Правда, мне никак не удаётся шагать вровень с отцом: он такой большой, у него такие длинные ноги и такие – уф! – широкие шаги… Не поспевая за ним, я всё время должен бежать, чтобы догнать его. А это уж очень отвлекает от дела. И вон те серёжки вербы я обязательно должен сорвать, бац! Да что же это такое кислое? Ух, какая кислятина, этот шавель… А эта трещотка, сорока, опять дразнится?! «Погоди-ка! Погоди-ка!» - «Ты сама там погоди-ка!» – передразниваю я и показываю язык. И сразу вспоминаю нашу Элку Рише.
Рише-трещотка – дразнили мы её в классе. Она, конечно, злится, но утерпеть без своей болтовни не может. Особенно достаётся от неё учительнице Нине Петровне, которую она безостановочно забрасывает дурацкими вопросами. Бедная учительница – единственный человек, который может устоять под градом этих вопросов, мне даже страшно становится, я бы так спокойно слушать юту болтунью не смог. А до Элки всё как-то не доходит. Могла бы уж немного подумать… Мне вот когда что не понятно, конечно, приходится спрашивать у отца, но чаще я стараюсь сам понять, и это куда лучше, чем болтать языком…
Уф, смотри-ка, опять я отстал от отца, вон как он уже далеко ушёл. Может, оттого, что я ещё не совсем взрослый? Но если отец наконец-то решил меня взять в город, это же о чём-то говорит. Раньше я даже ревел, а он все равно не хотел брать, вспоминаю я и вижу, что мы уже почти дошли до прямой дороги к автобусной остановке. Конечно, можно было бы пройти и по шоссе, но мы с отцом с радостью шагаем через лес. И крюк получился совсем небольшой. Где много машин, всегда много пыли и шума. Здесь же, на тропинке, совсем тихо, щебечут птицы и даже слышка кукушка. Совсем, как в настоящем лесу, где я люблю кричать: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить?»
Но сейчас я закрыл рот и подумал: «Брось, Роберт, ты уже не ребёнок! Ты уже взрослый и едешь с лтцом в город. На «Икарусе» огромном, как дом. Только вот на дверях этого большого дома на колёсах нет ручки. И их нельзя открыть, если захочешь. Это может сделать только водитель, там, внутри. Жёлтые блестящие двери, как золотистая молния на кожаной куртке отца. Только колечко, за которое тянут, не снаружи, а где-то спрятано внутри. Потянет шофёр его вниз – тррр! – и дверь открывается. Поведёт вверх – тррр! – она снова закрыта. А, может, и не так? Ну, мы это скоро увидим, я обязательно посмотрю, как это делается, когда мы придём вон по тем столбам…»
Длинноногие телеграфные столбы гуськом шагают через поле и исчезают где-то в лесу. На проводах сидят ласточки с остроконечными свисающими хвостиками. Они расположились кучками – одни на самом верху, другие немного ниже. Как нотные знаки в зелёной тетради отца, которая всегда лежит на пианино… Я уже знаю немного ноты. Вон там сидит на проводах терция, чуть пониже – квинта, а вон – целая гамма. Я хочу прочесть ноты и растягиваю мелодию, которая уже звучит на весь лес. О, получается! Как будто какая-то птица поёт. Может, иволга? Это я так думаю, но не знаю на самом деле – иволга это или нет. Вот отец знает. Он всё знает, потому что давно взрослый. И ещё он преподаёт в школе не только музыку, но и ботанику и зоологию. Папа у меня знает каждую птицу и каждую травинку в лесу.
- Надо поспешать, автобус уже ждёт! – слышу я голос отца и бегу из последних сил, потому что на остановке много людей и нас ждать не будут.
Отец здоровается со всеми и первым протягивает руку агроному Андрею Петровичу. Я его тоже знаю: он всё время разъезжает на своём красном «Москвиче» по деревне. Если бы у нас была такая красная машина, мы бы, наверное, не ездили на автобусе и давно были бы в городе.
Однако на большом рыжем «Икарусе» тоже здорово въезжать в город! У него даже занавески на окнах. Только цветочных горшков не хватает. Я бы хотел управлять таким огромным автобусом…
Отец даёт мне мелочь и посылает за билетами. Я рад и уверенно протягиваю деньги кассиру:
- Два билета, пожалуйста!
- Кто едет? – строго спрашивает меня женщина из маленького окошечка.
- Папа и я.
- Значит, один детский?
Не знаю, почему, но женщина смотрит на меня и смеётся. Отец тоже смотрит на меня, как на маленького, засовывает билеты в нагрудный карман моей куртки, застёгивает её и говорит: «Смотри, не потеряй».
- Ну, Александр Иванович, что нового в мире? – спрашивает агроном у отца. – Говорят, опять космонавты полетели?
- Это уже не ново, – отвечает отец. – Это уже все знают, у каждого дома телевизор…
- Да. А нам теперь не до этого. Вчера сев завершили. Теперь тёплого дождичка…
- По радио обещали сегодня дождь, – говорит кто-то за моей спиной, – только что-то совсем не похоже…
Я смотрю на небо. Действительно, не похоже, думаю я, как взрослый. А космонавтов я тоже смотрел по телику. Когда стану большим, обязательно буду космонавтом. Таким, как Гагарин!
Отец уже второй раз посматривает на часы. Наверное, пора отъезжать. Но водитель об этом даже не думает Он стоит с той стороны автобуса и пинает баллоны ногами, наклоняется и заглядывает зачем-то под автобус. Отец хочет посмотреть, что он там выглядывает, и переходит на ту сторону. Я спешу следом и останавливаюсь за его спиной, когда он строго спрашивает у водителя:
- Простите, пожалуйста, скоро поедем?
Шофёр что-то бормочет себе нос и даже не глядит на нас.
- Что? – нервно спрашивает папа.
Опять ворчливое бормотание. Я не понял ни одного слова.
- Что он сказал? – нетерпеливо спрашиваю я отца. Я понимаю, что взрослые не должны задавать так много вопросов, но сейчас мне бы хотелось знать точно, поеду я, наконец, в город или нет? Отец только пожимает плечами и говорит:
- Он сегодня встал не с той ноги.
Я размышляю, как же это так? И откуда отец знает, что этот человек встал сегодня не с той ноги? А я сегодня с какой встал? Кажется, с правой, ну да. И у меня всё в порядке. И слышу и говорю нормально…
Становилось жарко, а мы всё стояли и ждали. Некоторые уже начали беспокоиться. И я подумал: а вдруг нас с папой не пустят внутрь, или мы не успеем, или совсем не поедем, потому что автобус сломан…
О! Что-то щёлкнуло и зашипело. Затарахтела с натугой дверь – тррр! – сложилась гармошкой, и – вход свободней. Я первым вскакиваю на подножку. Отец слегка подталкивает меня сзади, и вот я внутри. И первое сиденье – моё! Отсюда так здорово видно – всё, всё! И кабину водителя, и всё, что он делает с дверью. Только все входят в автобус очень медленно и ещё медленнее занимают свои места. Вот уже все сидят, а автобус всё ещё не едет.
Опять раздаётся знакомое шипение, и тарахтящая дверь закрылась. Однако шофёр даже не пошевелился. Я смотрю на дверь, не упустил ли я чего? И как же она закрывается?..
Так и не заметил, как поехали, а потом уже и поплыли, только деревья за окном задвигались, как лодки под парусами, и замелькали всё быстрее и быстрее. За поворотом мелькнуло стадо коров. Может, там и наша Грета, с таким же большим чёрным пятном на боку и с колокольчиком на шее, но я, конечно, не могу узнать её издали, потому что стадо уже исчезло, а мы мчимся прямо на маленькие домишки. Это, кажется, какая-то деревня, потому что автобус замедляет ход и устало отфыркивается. И дверь опять знакомо ворчит и складывается гармошкой.
Но ещё больше ворчит водитель. Теперь это слышат все, потому что он говорит в микрофон:
- Граждане, нельзя ли побыстрее? Что вы как сонные мухи?!
- Ах ты, старый ворчун! – называю я его по-взрослому, видя, как заторопились за окном пожилые люди на остановке.
Тррр! – задёргалась дверь и вдруг захлопнулась с каким-то неприятным хлёстким щелчком, как мышеловка. Я приподнялся с сиденья, подумав, что кто-то остался на улице. Но там никого нет, мы стоим на месте, а ворчливый голос водителя раздаётся за моей спиной:
- Предъявите билеты! – громко говорит он. И вот уже стоит передо мной, большой и грузный, в белой кепке, из-под которой в меня впились его чёрные глаза. Я откинулся на спинку и замер. И совсем забыл, что билеты в моей куртке. Почему-то подумал, что у нас их нет. Но вот рука отца тянется к моему застёгнутому карману и достаёт билеты, и протягивает их белой кепке. Большие волосатые пальцы – фырр! – рвут наши билеты на две части!
Я едва не задохнулся от возмущения. Почему он разорвал наши билеты?! Слёзы накатываются мне на глаза, и я резко отворачиваюсь к окну. А волосатые пальцы так же безжалостно двумя рывками рвут билеты у всех пассажиров, и никто из них не смеет и слова сказать. Все поджались. Неужели его все-все боятся?! И отец? И никто не жалуется? Неужели боятся, что не доедем? Нет, не хотел бы я быть таким злым дядькой, как этот, в белой кепке. Я никогда не буду водителем. Слёзы опять появились в моих глазах, я сполз по спинке сиденья и затаился. Веки мои стали тяжёлыми и мокрыми…
В большом пыльном городе, где мы всё время ходим по каким-то улицам, жара и усталость становятся ещё тяжелее. Я гляжу на светлое небо и удивляюсь, кто мог построить такую большую печь, в которой мы ходим и скоро изжаримся: так сильно печёт солнце. Временами становится легче, когда отец покупает мороженое или лимонад. Я съел уже две порции и выпил три стакана, после чего отец сказал:
- На сегодня хватит. А то охрипнешь…
И опять зашагал по этим бесконечным улицам. Охрипнешь. Хм, отчего это я должен охрипнуть? Просто ему жаль денег. Да и вообще он меня считает маменьким сынком. Что ж, посмотрим. Больше он не услышит от меня ни одной просьбы. Я ему ещё докажу… Может, мама сможет дома сама приготовить мороженое?
Да, что меня здесь удивляет – так это множество высоченных домов. Я всё время смотрю вверх, даже шея замлела. И как их подняли так высоко? Я вспомнил наш скворечник, который висит ниже вон того окна. Ну, а если бы у людей были крылья, как у ласточек, я бы ещё понял, а кирпичные дома и эти большие окна на верхних этажах…
А ещё отец, оказывается, решил купить мне новые ботинки, которые я должен примерить. А мне не хочется ни ботинок, ни примерок. Я вообще не люблю что-нибудь примеривать в магазине, где всегда много людей и все на тебя глазеют. На улице такая жара, что можно гулять босиком. Снять бы сейчас свои старые ботинки и пойти прямо по асфальту! И вообще я хочу домой…
Роби, Роби, – ласково тянет меня за плечо отец. Мы должны поспешить, иначе нас застанет дождь! – Отец уже тянет меня за руку.
И я тоже отчего-то пугаюсь, глядя на потемневшее небо. Отец спешит, я едва поспеваю за ним, а он будто не чувствует жары, словно натянул сапоги-скороходы. Я задыхаюсь от какой-то влажной духоты и не могу даже перевести дух. Дышать становится всё труднее, я обливаюсь потом, лицо и шея становятся мокрыми. Что это? Дождь! Тяжёлые капли стучат по серому асфальту, как по сковородке, и, кажется, шипят и испаряются…
И тут я замечаю множество разноцветных автобусов. Да это же автостанция! Вот мы и вбежали под крышу, где теснится много людей…
Дождь уверенно и громко стучит по крыше. Мы хотим переждать его здесь. Отец спокоен и думает о чём-то. Я слушаю стук дождя, гляжу на тёмный асфальт и думаю, что человек, сказавший про дождь сегодня, оказался прав. Как он узнал про это заранее? А, может, люди заказывают дождь и потом двумя самолётами волокут сюда тучи, как тракторы волокут на поле солому?..
- Побежали! Вон наш автобус! – толкает меня в плечо отец.
Мы выскакиваем под колючие струи дождя и в два прыжка оказываемся возле автобуса. Я ввинчиваюсь в толпу и, как белка, проскальзываю на своё законное место. И вот сижу у окна и жду отца.
Привычно поглядев на место водителя, я остолбенел. Что это? Не может быть! Откуда у него появились усы? Отец уже рядом, и я толкаю его локтем в бок: «Смотри! Другой шофёр, да?»
- Другой, Роби, другой, – смеётся он и гладит меня мокрой рукой по голове. А потом наклоняется и громко шепчет:
- Надеюсь, он не будет ворчать как тот, – и мы смеёмся вдвоём.
Да, подумал я, этот будет другим. Вот как он подмигнул мне. Уж он-то нас не подведёт, на него можно положиться. Этот встал не с левой ноги. Он… О, кажется, он взял микрофон. Громко кашлянул. Неужели будет ругаться?
И тут я услышал красивый голос. Мягкий и вежливый:
- Уважаемые пассажиры! Наш автобус едет до Бердска. Остановки – Павловка, колхоз имени Энгельса… Никто из вас не перепутал свой автобус?
- Нет! Нет! – весело закричали мокрые пассажиры.
- Тогда желаю вам счастливого путешествия.
Зарокотал мотор, и автобус скользнул прямо в густой серый ливень. А нам хоть бы что! Мы уже высохли…
Я уже не боялся громкого голоса в микрофон. И этот водитель был такой смешной. Вот он опять взял микрофон:
- Как вам нравится эта прекрасная погода? Можно было бы даже прогуляться пешком? Не правда ли? Нет, нет, на дождь мы высадим только тех, у кого нет билетов! Все остальные едут под крышей!
Все смеются, слушая этот добрый и мягкий голос. Я тоже смеюсь, потому что у нас есть билеты, и мне хорошо, и нас никто не высадит из этого большого и тёплого автобуса…
А он мчится всё быстрей и быстрей. И пусть тяжёлые капли барабанят по крыше, пусть струится вода по стёклам окон и пусть как настоящие дворники подметают большие струи воды на шофёрском стекле две резиновые щётки. Пусть гремит на улице гром и сверкают молнии. Что они нам?! Мы мчимся сквозь ливень и гром! Мы идём напролом!
Теперь-то я знаю: когда я стану большим, я буду таким же весёлым и смелым человеком, как этот водитель. Это уже ясно. Я это твёрдо решил… Правда, я хочу ещё быть зоологом и ботаником, как мой отец, который улыбается и смотрит на меня. И ещё я буду космонавтом. Да! И предсказателем погоды. Я хочу так же, как сейчас, смело нестись сквозь дождь и бурю. Когда я буду большим…