(рассказ)
К. Гейн
Стриженный под машинку белобрысый мальчик сидел на плечах отца, свесив ноги ему на грудь, которые тот крепко держал за щиколотки. Мальчик, обвив руками лоб отца, смотрел на заросшую травой прямую, деревенскую улицу с двумя узкими, пыльными колеями и извилистыми тропками между дворами.
С такой высоты виден не только конец улицы, но и далёкий край степи, отчёркнутый синей, расплывчатой линией от изумрудно-золотистого неба. За ними, на противоположном конце улицы, оплывал на горизонте громадный, пурпурный диск солнца. Всё вокруг окутано горячим янтарным светом, а длиннющие, синие тени теряются далеко за околицей. Коровы уже пришли с попаса и, освободив улицу от шума и сутолоки, разнесли за прикрытые ворота приглушённые звуки уходящего дня. Дворы наполнились запахами горячих степных трав, сытой жвачки и улегшейся пыли. Заскрипели колодезные журавли, загремели подойники, зашуршали струйки молока. Где-то громко смеются, в переулке с руганью разгоняют по домам неугомонную детвору, напротив натужно кашляет старик и далеко-далеко жалобно плачет ребёнок.
Отца не волнуют эти волшебные картины и звуки – занят разговором с дядей, который шагает рядом. О чём они говорят, мальчик не понимает, но знает, что все начальники из города любят говорить по-русски (uf rusisch). На приезжем белая гимнастёрка с красными петлицами и множеством значков на цепочках, синие галифе и высокие запылённые сапоги. Фуражку и ремень с кобурой он несёт в руке. Другой рукой он временами вытирал шею и лысину зажатым в кулаке комком грязного платка.
В конце деревни компания свернула и спустилась к большому пруду. Испуганные утки перелетели к дальнему берегу и с шумом плюхнулись на воду. Отец разделся, повесил на плечо большую рогожную торбу, которую вытащил из-под вороха прошлогоднего камыша и, оставив сына на берегу, вошёл в воду. Ага, раков ловить будут! Горожанин скинул сапоги и верхнюю одежду, в исподнем вошёл в пруд, прополоскал платок, развесил его на осоке и, подняв локти, пошёл за отцом к противоположному невысокому берегу.
Мальчик, усевшись возле одежды, наблюдал, как мужчины, переплыв глубокое место, медленно пошли вдоль берега, приседали, погружаясь иногда в воду с головой.
Уже поздние сумерки, но стайки уток ещё чётко видны на бирюзовом небе. По зеркалу плотной воды звуки скользят без помех и ясно всё слышно. Из деревни доносится невнятный, затихающий гомон отходящих ко сну дворов. Далеко за камышами бухает выпь. В осоке бормочут, шуршат и вздыхают какие-то неведомые существа. В тёмной чаще рогоза громко заплескалась вода, кто-то ужасно заверещал и дико, по-кошачьи взвизгнув, шумно плюхнулся в воду. Всё замерло. Но через минуту опять тихо завозилось, заплескалось, заурчало. Было страшновато, но это ничего ¬¬– скоро и он будет таким же большим и сильным, как папа, и совсем перестанет бояться. Чуть видно, как в темноте два расплывчатых светлых пятна шевелятся, слышится плеск воды. Ловцы переговариваются, смеются, кашляют, захлебываются и тихонько ругаются. Стало совсем темно. На воде задрожали искры от тьмы замерцавших в небе звёзд.
Громко фыркая и отдуваясь, мужчины выволокли на берег торбу, в которой шевелились и противно скрипели раки. Пропал звёздный лад на воде. Скрутив бельё приезжего в толстый жгут, смеясь и балагуря, досуха выжали его в четыре руки. Пока гость развешивал свои кальсоны и рубаху на прибрежных кустах, отец помог сыну быстренько раздеться и вместе с ним плюхнулся в парную воду.
Приезжий разложил костерок и, присев возле него, закурил, а купальщики баловались, брызгались и, сделав ладони ковшиком, гулко хлопали по тугой воде. Поддерживаемый отцом, сын плавал «по-собачьи», визжал от восторга и шумно бил по воде ногами, разбивая отражение костра в сверкающий сноп огненных брызг. Наконец, уговоры уже одевшегося гостя угомонили отца и сына. Малец, попрыгав на одной ноге, выдавил воду из уха, припустил за мужчинами, нёсшими тяжёлый мешок с раками.
Мама встретила их, стоя в освещённом проёме двери летней кухни. Зеленовато-бурых раков высыпали из торбы в большую корзину. Некоторые вывалились на пол и, шлёпая хвостами, скрипя страшными клешнями, пятились прочь от корзины. Мама подхватила сына и, боязливо поджав ноги, села на табурет. Мужчины, смеясь, переловили раков и отправили их вместе с другими в большую кастрюлю с кипящей водой. Мама с облегчением поднялась и подошла к плите. «Папа, а мама боится, хоть и большая ведь», - сказал сын и снисходительно посмотрел на мать, сидя на высокой скамье за ярко освещённым столом. «Она женщина и раков, конечно, побаивается, но готовит их замечательно. И перца всегда в самый раз, и лавровый лист никогда не забывает и совсем редко пересаливает», - ответил отец, с улыбкой глядя на жену. Та попробовала варево и поспешно добавила в кастрюлю щепоть соли, кинула из пачки несколько лавровых листиков и потрясла перечницей над окутанной паром кастрюлей.
Наконец мама, слив воду, высыпала раков в таз на столе. Они стали красными и больше не скрипели. Ловцы, дуя на пальцы, ловко сдёргивали с шеек скорлупу и ели белое мясо. Малый тоже пытался добраться до мяса, но горячая жижа обжигала руки и текла в рукава. Его немножко поучили, как это надо делать, но, видя, что у него не получается, стали укладывать перед ним очищенные дольки. Вкуснота!
Мама вынесла целый таз скорлупы, а хозяин с трудом положил на вытёртый стол громадный, полосатый арбуз. Гость даже крякнул от удивления: «Des is awr n`prächtige Schlaks!» (Какой великолепный верзила!) Папа большим ножом с треском расколол его пополам и нарезал крупными, толстыми ломтями. Запахло первым снегом и мёдом. Мать повязала сына полотенцем, но липкий сок всё равно потёк за воротник. Он утопил лицо в красной мякоти и вместе с семечками втянул в себя рассыпчатую сладость. Живот надулся, дышать стало трудно, но он попросил ещё кусок. Квартирант лукаво на него поглядел и спросил: «Willste wol heit Nacht fische gehe?» (На рыбалку ночью сходить хочешь?») Переведя дух, он ответил, что у него нет удочки. Посмеялись.
Утром проснулся рано. Было холодно и мокро. Сходил-таки «на рыбалку»! Давно уже этого с ним не случалось, ведь большой уже. Было стыдно, но мама папе не скажет, а диван, на котором ночевал приезжий, был уже пуст.
2010