М. Тильманн

Переезд в столицу

Наступил 1934 год. Моей бабушке Августине выдалась возможность ещё раз выйти замуж за вдовца Петра Фота. Старшие дети с трудом привыкали к отчиму, младшие привыкaли гораздо быстрее. Отчим добился, чтобы Рудольф, Ерна и Вернер пошли в школу. В то время это было необычное решение, ибо власти хотели, чтобы сельские дети работали на полях колхоза.

Наш отец стал серьёзно задумываться над образованием детей и по этой причине решил перебраться в столицу республики – город Фрунзе. Однако сделать это было не так-то просто. Для этого требовалось разрешение правления колхоза. Отпускать его колхоз однако не хотел, так как нуждался в его бухгалтерских знаниях. После долгих рассуждений в правлении пошли на компромисс: колхоз решил организовать в столице «Заезжий двор», где отец будет возглавлять его хозяйство и представлять интересы колхоза в столице. Он должен был принимать всех приезжавших из колхоза и продавать на Зеленом рынке излишки колхозной продукции. Всё это выполнить было не так-то просто, но что не сделаешь ради образования детей!

Прежде, чем отправиться семьей во Фрунзе, отец съездил в город и купил «Заезжий двор» - большой дом с амбаром и прочими хозяйскими пристройками. Дом-сруб был оштукатурен как изнутри, так и снаружи. Внутри просторного двора стоял сруб-амбар и маленький домик-сруб для детей. За забором имелся небольшой сад-огород, в котором росли яблони, персики, крыжовник, смородина, а в углу сада – раскидистый куст сирени. Всё было красиво и ухожено.

Наступила осень 1934 года. Началась вспашка полей и посев озимых злаков. Нашей семье были выделены две пароконные подводы для переезда в столицу. Конечно, весь домашний скарб не помещался на двух подводах, поэтому были взяты вещи первой необходимости. На первой подводе ехал отец с двумя младшими дочерьми, а на второй ехали мама, старшая сестра Аня и я. В те времена на полях колхоза основную трудоёмкую работу выполняли лошади; в колхозе было всего два маленьких колёсных трактора.

Итак, в путь. Подводы катились по полевой дороге, и мы мысленно прощались с полями, на которых провели не один день. К обеду добрались до рабочего посёлка Кант. Отсюда в столицу вела новая шоссейная дорога с высокой насыпью. Сразу за Кантом придорожные поля вспахивали в это время два огромных, по тем временам, гусеничных трактора С-80. Таких чудищ колхозные лошади ещё не видели – испугавшись, они понеслись, дико озираясь по сторонам, в результате чего вторая подвода опрокинулась вместе с вещами, которые упали на маму и Аню. Я откатился в сторону и остался невредим. Трактористы, наблюдая происшествие, заглушили моторы и прибежали на помощь. Больше всех досталось маме. Ей на шею упала швейная машина, но перелома не было... Подводу вновь поставили на колеса, погрузили разбросанные вещи, и путешествие продолжилось. После этого мамина шея ещё долго болела, но со временем боль успокоилась и всё нормализовалось.

Центральная улица в селе Лебединовка, по которой проезжали подводы, утопала в то время в грязи. Нового шоссе ещё не было. Водоотвода с дороги тоже не было, и грязь доходила лошадям до колен. Они с трудом тянули подводы. В столицу мы прибыли поздно вечером. Лошадей распрягли, напоили, дали сена и овса. Перетащили вещи в дом, но расставлять не стали. Семья слегка перекусила и отправилась спать. «Утро вечера мудренее».

Уезжая, мы оставили Нерона в деревне, так как не было возможности взять его с собой, однако через неделю его к нам доставили. Мы, дети, были так рады, что не знали, как лучше к нему приласкаться. Его гладили, обнимали, лезли с поцелуями. Всё это пёс терпел, но когда я приблизился во время кормления, он цапнул меня за щеку и бровь. Я упал навзничь и заревел, а Нерон, будто ничего не произошло, продолжал поглощать пищу, ибо в течение всего пешего пути из деревни не ел. На крик выбежала мама и, узнав, в чем дело, предупредила всех, чтобы никто никогда не подходил к собаке во время кормления. У меня же от собачьих зубов осталась на щеке царапина.

Мне было четыре с половиной года. Мы знали один немецкий язык, а вокруг говорили только по-русски, так что вначале нам трудно было общаться с соседскими детьми. Однако быстро нашли общий язык. В ход шла жестикуляция, русские слова перемешивались с немецкими, но понятнее всего были игры.

В первую очередь мама тщательно выскоблила и помыла мочалкой и мылом детский домик, в котором много времени никто не играл. Затем пол выстлали душистыми травами, чтобы не оставалось никакого неприятного запаха. Стены украсили вырезками из цветных журналов, на окошко и двери повесили занавески, расставили кукольную мебель и подвесили к потолку чудо века - электрическую лампочку. В Бергтале тогда электричества ещё не было - к нему нужно было привыкнуть. На стол был поставлен миниатюрный кукольный чайный сервиз и «дом» был готов к принятию гостей. Он был небольшим, около двух метров в длину и метр в ширину. В нем играли в основном девочки, но мальчики иногда заползали «на огонёк».

Амбар служил для хранения сельскохозяйственных продуктов, завозимых для продажи на рынке. В те годы у колхоза иногда бывали излишки, их разрешалось использовать по своему усмотрению - позже эти излишки стали изыматься государством. Днём в саду обычно играли дети, мы любили качели, которые соорудил отец. Летом по вечерам в саду устанавливали стол, раздувался самовар, в котором заваривали чай, и начиналось чаепитие. К чаю мама часто пекла вафли или блины. Иногда на чаепитие заглядывали соседи. Отец был очень общительным, он легко заводил знакомства и приятельские отношения. В короткое время у нас во дворе, а двор был большим, уже играли две волейбольные команды. Мне было в ту пору пять лет, я обычно сидел на брёвнах и наблюдал за игрой. Однажды во время игры я получил удар мячом по голове с такой силой, что слетел со штабеля. Игра была тут же приостановлена, и обе команды бросились ко мне. Однако, кроме небольшой царапины, со мной ничего не случилось.

Во Фрунзе отец начал преподавать немецкий язык в средней школе. Ученики уважали его. Иногда он брал меня в школу, и школьники пытались со мной разговаривать по-немецки, но я стеснялся отвечать…

Для нас в городе было всё необычно. Одна из веселых игр состояла из «пыльных бомб». Дороги в ту пору утопали в пыли, только несколько центральных улиц в правительственном квартале были заасфальтированы, а несколько из них вымощены булыжником. Пыль на улицах достигала лодыжек, но мы были рады этому. Заполнив бумажные пакеты пылью, бросали их вверх и они, падая, взрывались.

Как-то осенью мы увидели мужчину средних лет, который мирно спал в арыке среди сухой листвы - воды в арыке не было. «Всезнайки», соседские дети, подняли галдёж:

- Он весь синий, он сгорит, надо что-то делать!

- Как сгорит? – спросили мои сестры.

- Как, как!? Синим пламенем, вспыхнет и сгорит! – ответили искушённые в таких делах соседские дети.

Мы никогда не видели пьяных: в деревне их не было. Мои сёстры побежали домой, схватили ведро с холодной водой и облили спящего, чтобы не «вспыхнул». О, что тут было! Мужчина вскочил, ругаясь, и стал гоняться за детьми. Однако хмельное состояние не позволило ему кого бы то ни было догнать. В конце концов, он махнул рукой и побрёл домой, а мы поняли, что не всё следует понимать буквально.

Раз в неделю из деревни приезжали колхозники. На рынке был установлен ларёк для продажи. Покупателей было много, так как овощи и молочные продукты были свежими и высокого качества. Мой отец часто брал меня с собой. Деньги от продажи он бросал на пол, где сидел я и сортировал их. После такой работы я обязан был тщательно мыть мылом руки. Отец говорил:

- Деньги – самая большая зараза, которую только мылом можно отмыть. Затем выручка сдавались в банк на счёт колхоза.

В то время, когда в доме ночевали колхозники, отец с матерью вечерами, когда дети уже спали, отправлялись на прогулку по бульвару им. Дзержинского (сейчас это Проспект Эркиндик). Иногда они брали нас с собой. Тогда аллеи ещё не были заасфальтированы и толстые корни деревьев возвышались над поверхностью пешеходной части. Иногда в сумерках этих корней не было видно, и мы часто отбивали себе пальцы босых ног. Ужасная боль пронизывала всё тело, а разбитый палец оставлял кровавые пятна на пешеходной дорожке. В таких случаях прогулка прерывалась и все спешили домой, чтобы промыть, продезинфицировать и перевязать разбитый палец. Вечер оставался испорченным. Нам много раз говорили, чтобы мы не носились, как угорелые, и смотрели под ноги, но это мало помогало, в результате – разбитые колени или пальцы. Летом дети, независимо от социального положения, бегали босые.

Однажды, когда все в доме спали, я проснулся и не обнаружил родителей... Стал звать их и этим разбудил младшую сестру, которая спала в той же комнате. Мы поднялись, пошли в соседнюю комнату, но там, на полу, спали приезжие колхозники. Переступая через спящих гостей, выбежали во двор. Там тоже никого не оказалось. Тогда мы подняли рев и бросились к воротам - они были закрыты. Мы собирались было перелезть через ворота и броситься искать родителей, но те, возвращаясь с прогулки, уже спешили на крик детей. С тех пор родители не оставляли нас на попечение гостей, ибо у тех был всегда здоровый сон, и никакие крики детей не могли бы их разбудить.

Прошёл год, я подрос, и отец начал знакомить меня с городом, в котором мы жили. Он брал меня в магазины, если нужно было закупить продукты, рассказывал по пути много интересного: как называются те или иные улицы, по которым мы шли, и как найти свой дом, если вдруг я потеряюсь. Отец учил, что в городе не обязательно всех приветствовать, - только знакомых. Кроме того обязательно надо держаться правой стороны дороги, не размахивать руками, прижимать левую руку к бедру, чтобы случайно не задеть встречного.

Как-то мы пошли в «Серую Бакалею», так назывался магазин, что располагался напротив Дубового парка на улице Садовой (позднее она называлась им. Кирова). Выбрав необходимые продукты, отец пошёл в кассу, не предупредив меня. Я рассматривал в это время витрину. Оглянувшись, не увидел отца и решил, что тот проверяет, найду ли я сам дорогу домой. Недолго думая, я побежал без оглядки в направлении дома. Отец, конечно, ничего подобного и в мыслях не держал, у кассы была большая очередь - он не смог вернуться, как хотел. Когда товар был оплачен, я уже приближался к дому. В это время отец искал меня, но, не найдя, вернулся домой бледный и расстроенный. Я вышёл ему навстречу со словами:

- Папа, я все запомнил и сам нашёл дорогу домой!

- Молодец, только в следующий раз не убегай без предупреждения, договорились?

- Да, папа.

У нас была корова голландской породы красно-белой масти. Она давала много жирного молока, которое раскупалось на дому. Таким образом, у нас образовался постоянный круг покупателей, которые впоследствии стали хорошими приятелями. По соседству снимала квартиру артистка Государственного театра города Фрунзе Людмила Чарская. Она часто приходила к нам на самовар и разные беседы. Иногда брала нас в театр на детские представления. Так мы впервые увидели «Красную Шапочку» и «Щелкунчик».

Хорошими соседями была и семья Касаткиных. Эту семью в 1926 году выслали в Кыргызстан, до этого они несколько лет находились на Соловках. Глава семьи, Леонид Леонидович, был художником. Он написал множество картин о жизни кыргызского и казахского народов и о природе края. Его жена, Мина Германовна, работала концертмейстером в театре. Их восьмилетний сын Лесик увлекался авиамоделированием из плотной бумаги. Вторая семья, с которой мы поддерживали приятельские отношения, были Яковлевы. Глава семьи - известный терапевт города Фрунзе, впоследствии профессор Медицинского института столицы. Его жена тоже медработник, а их восьмилетний сын Юра увлекался конструированием и изготовлением разных механизмов из глины. Он мастерил лебёдки для канатной дороги, подъёмные краны, автомобили и многое другое. Шестерёнки для лебёдки тщательно формовались, высушивались и устанавливались на место. И всё это из обычной глины.

Жил по соседству еще Миша Галин. Он тоже принимал участие во всех дворовых играх. Я был на три года моложе этих ребят и с удовольствием принимал участие во всех их начинаниях. Модели самолетов обычно брались из всевозможных журналов. Я ещё не умел читать и служил в подмастерьях. Всё свободное от моделирования время ребята играли в нашем дворе, где часто собирались дети со всего квартала. Они разыгрывали театральные пьесы, которым их обучали Людмила Чарская и Мина Германовна. Тут же разучивались песни. На эти детские спектакли приходили, конечно, и взрослые. Дети были довольны, им хотелось показать родителям свои достижения. Как-то непроизвольно сложился дружный детский коллектив, и каждый мог удовлетворить свои интересы и блеснуть умением. Я, будучи уже взрослым, часто вспоминал своё босоногое детство и те забавные игры, которыми мы увлекались. Как-то вся ватага собралась у соседей, и дети заявили:

- Мама, мы кушать хотим!

Хозяйка поставила на стол гончарную миску, налила туда горчичного масла и нарезала чёрного хлеба. Дети макали в масло хлеб, посыпали солью и с аппетитом уплетали. Мы такую еду ни разу не ели. Придя домой, рассказали матери, какое вкусное кушанье ели у соседей и попросили о такой же, однако дома нам эта еда не понравилась…

Праздник

Продажа сельскохозяйственных продуктов не принесла ожидаемых доходов колхозу и содержание «Заезжего двора» стало убыточным. Вскоре колхоз продал дом музыкально-драматическому театру под общежитие для артистов. Наша семья купила себе маленький, в две комнаты, домик, который стоял в том же дворе и принадлежал нашему колхозу.

Наступил 1936-й год, самый чудесный с моей точки зрения, довоенный год. К Первомайской демонстрации готовились дружно и весело. Отец, классный руководитель седьмого класса, решил одеть к празднику весь класс в авиационные комбинезоны из синего сатина. Авиация была тогда мечтой всех юношей. Моя мама долго сидела за швейной машинкой и шила для всего класса комбинезоны. Кроме того, каждый «авиатор» держал в руках маленький самовзлетающий и раскрывающийся в воздухе парашютик. В момент, когда колонны «авиаторов» проходили мимо трибун, все парашютики взлетали вверх и, раскрывшись, медленно опускались. Это было красивое и впечатляющее зрелище. На следующий день праздник продолжался в Карагачёвой роще. Там были накрыты длинные столы с различными восточными кушаниями. В разных местах рощи в больших казанах варился плов, который подавался всем желающим, а их было немало. В это время над рощей проплывали большие разноцветные воздушные шары.

В том году мне исполнилось семь лет, и меня иногда посылали в ларёк за хлебом. Однажды, когда я возвращался с хлебом, увидел у подъезда двух девочек чуть старше меня, которые о чем-то шептались. Когда я поравнялся с ними, они подбежали ко мне и толкнули меня так, что я упал. Выхватив хлеб, они убежали. В слезах от обиды и без хлеба я вернулся домой. Мама была удивлена, но, узнав причину, успокоила меня:

- Эти девочки, наверное, сироты и были очень голодны, иначе бы они так не поступили. Ничего, мы ещё купим, а этим девочкам та булка сегодня, наверное, была нужнее. По Земле всегда шагают рядом Нужда и Праздник. Помни это и всегда помогай бедным, когда вырастешь!

Осенью того же года в музыкально-драматическом театре был объявлен конкурс народных исполнителей. Со всей республики были собраны в общежитии бывшего Заезжего Дома акыны и представители других видов народного творчества. Туда доставили всевозможные музыкальные инструменты. По вечерам, в сухую погоду, вся эта талантливая публика высыпала во двор и начинался концерт. Кроме музыкантов, там выступали «Манасчи» - акыны, которые знали наизусть почти весь кыргызский эпос «Манас». Жители ближайших домов были постоянными слушателями этих концертов, а дети собирались туда со всего квартала. Это были запоминающиеся и весёлые вечера. Многие победители конкурса впоследствии стали Народными артистами республики.

С наступлением морозов на городском стадионе обычно устраивался каток. К Новому году в его центре устанавливалась большая ёлка, украшенная бумажными игрушками и гирляндой из разноцветных лампочек. До позднего вечера под звуки духового оркестра горожане катались на коньках.

1936-й год прошёл более или менее спокойно, если не считать, что в нача- ле зимы во Фрунзе появилось много бешеных собак. Взбесился и наш Нерон. Мои родители предположили, что какие-то жулики, а их тогда было много, подбросили собаке хлеб с иголкой. Нерон ничего не ел и не пил. Родители стали заглядывать ему в пасть, ища иголку, а моя старшая сестра Аня держала Нерона за ошейник. Однако ветеринар, которого пришлось пригласить, уста- новил бешенство. Родителям и Ане пришлось сделать несколько уколов против бешенства. Нерона усыпили. Мы часто вспоминали все его проделки. Чтобы как-нибудь отвлечь нас от мыслей о нём, отец купил служебную овчарку Нелли. Она была стройна и красива, если можно так говорить о собаке. Все служебные собаки города находились на особом учёте. Им отпускались по особой карточке свежие мясные субпродукты, которые выдавались в особом ларьке на территории городского стадиона, куда мне приходилось за ними бегать. Нелли довольно быстро привыкла к новым хозяевам и была очень ласкова с нами, детьми.

Наступило Рождество. Боясь неприятностей, родители решили совместить этот праздник с праздником Нового года. Так делали многие, ибо религия находилась вне закона. Я получил в подарок корову из папье-маше, напо минавшую нашу собственную «голландку».

Тогда люди жили скромно и больших подарков детям не делали. Мне было запрещено произносить даже слово Рождество и рассказывать, что я в этот день получил подарок. Это было не просто: ну, как не рассказать, что я получил подарок!

(продолжение следует)