Н. Косско

Ветер перемен

«Ничего не изменилось.

Изменилось все»

Анна Гавальда

На заре перестройки власть предержащие в СССР пошли на некоторые уступки своему народу, позволив ему время от времени хоть «одним глазком» взглянуть на «загнивающий Запад». Правда, делалось это под неусыпным бдением и пристальным вниманием идеологов, умело дозировавших соотношение правды, полуправды и откровенной, грубой лжи так, чтобы все казалось правдоподобным. И это им удавалась, ибо были они в этом деле непревзойденными мастерами. Прибегая к таким уловкам, как комментарии высказываний интервьюируемых, «домысливание», «рассуждения вслух», подтасовка фактов, советские СМИ вызывали у слушателя (читателя, телезрителя) нужный им эффект − все казалось достоверным и аутентичным: вот же, живой человек говорит! А то, что говорит он не совсем то, а, скорее всего, и вовсе не то, остается за кадром.

Неискушённый в тонкостях советской пропаганды западный обыватель подвоха не улавливает и с открытым забралом идет на контакты, дает интервью. Да что там гражданин Запада! Мы, выходцы из СССР, с нашим умением читать между строк, с нашей практикой «домысливания», со ставшим уже генетическим недоверием ко всему советскому, с легкостью необыкновенной попадались им на удочку. И я не была исключением.

Камера смотрит в мир

В 1970-80-е годы популярной передачей в программе Центрального телевидения СССР была «Камера смотрит в мир», с ярко выраженной политической, просоветской окраской. В передаче, посвященной политической ситуации в мире, показывали, понятное дело, недостатки капиталистического строя и преимущества социалистического. Акцент делался на борьбе рабочих капиталистических стран за свои права, на демонстрациях, забастовках и голодовках, короче – на язвах «загнивающего Запада». В 1981 г. программу возглавил политический обозреватель Гостелерадио Генрих Боровик, при котором тенденциозность программы сохранилась, в том числе и в отношении эмиграции, невозвращенцев, так называемых «бывших» (Г.Боровик был, кстати, активным участником травли А. Солженицына и других «мыслящих инако»), однако к середине 1980-х акценты заметно сместились, но отношение к правам человека и диссидентству оставалось прежним.

В условиях перестройки и усилившихся эмиграционных настроений значительного слоя населения СССР нужно было принимать экстренные меры, а программа «Камера смотрит в мир» явно представляла собой удачную платформу для подобного рода агитационных передач.

В 1986 г. выходит телепередача «Бывшие» − об эмигрантах в США, за ней вскоре следует продолжение, а в 1987-м решили взяться за переселенцев, российских немцев, выехавших на постоянное место жительства в ФРГ. Проигнорировав официальное признание, будто причиной эмиграции во многих случаях являлся «…произвол бюрократов на местах (как вам это нравится?!)», автор этой передачи Дмитрий Бирюков построил ее даже не на этом, прямо скажем, странном постулате, а занялся переселенцами и опекающими их организациями в Германии с целью показать «реваншистскую и подрывную» направленность их деятельности: умело, мягко, но настойчиво советский репортер гнул в интервью свою линию.

Добыча была легкой: местные немцы, не ожидая вероломства и подвохов со стороны советских журналистов, вели себя в разговоре с ними, как цивилизованные люди, охотно и открыто отвечали на вопросы, исходя из данности своей страны: они были уверены в том, что на порядочность собеседника можно положиться.

Иногда, правда, изощренные уловки советского журналиста не срабатывали: поставив себе цель опорочить Союз изгнанных (Bund der Vertriebenen) и показать его «реваншистскую сущность», он имел неосторожность напроситься на беседу с влиятельным политиком от ХДС, последовательным и бескомпромиссным сторонником возвращения бывших восточных земель Германии Хербертом Хупкой (после окончания Второй мировой войны эти земли отошли к Польше, а немецкое население было поголовно изгнано из родных мест). Спровоцировать опытного политика не удалось, и тогда Д.Бирюков направил свои стопы в Землячество немцев из России, где ему больше повезло: на провокационный вопрос: «Но ведь вас же никто не выгонял, вы сами, по доброй воле уехали из СССР…», - представитель Землячества не нашелся, что ответить, хотя мог бы задать и встречный вопрос, примерно такой:

− Как это не было изгнания? А выслать целый народ в 24 часа из Поволжья в Сибирь – это разве не изгнание?

Но не спросил, стушевался.

А советская камера продолжала колесить по Германии, выискивая недовольных и «злодеев», заманивающих советских граждан в ФРГ, где им приходится ох, как не сладко! Красный Крест, политики ХДС, Союз изгнанных, Землячество, НТС (Союз трудового народа), Международное общество защиты прав человека, радиостанция «Немецкая волна» − это были те, кто наступал СССР на любимую мозоль и оказывал посильную помощь оказавшимся в беде людям.

На интервью с советской телевизионной группой шеф отправил меня. Разговор состоялся в нашей студии и прошел в довольно спокойной атмосфере, хотя я постаралась не упустить случая поговорить о моих подопечных – российских немцах, ущемленных в правах и свободах. Распрощались мы мирно, и долгое время мы о Бирюкове и его «камере» ничего не слышали, как вдруг почти через год – а у нас тогда как раз появилась возможность смотреть советское телевидение – передача вышла в эфир. Я, конечно, ожидала чего угодно - и вероломства, и подтасовки фактов, и что многое вырежут, но чтобы так! Казалось бы, не все же можно вырезать из пленки, но я не учла, что есть и другие пути: можно наложить комментарий на неудобный пассаж в интервью и таким образом заглушить его, подав – опять же с помощью ножниц – в ином, даже противоположном по смыслу контексте, можно наивно посокрушаться над словами собеседника, можно высказать мнение так, чтобы оно прозвучало, как мнение интервьюируемого, можно многое, приговаривая то и дело задушевным голосом: «А не кажется ли вам, дорогие телезрители, что…» Ну а дальше уже говори, что хочешь, – звучит, если и не совсем правдоподобно, но довольно убедительно.

Сказать, что я была подавлена увиденным и услышанным, значит ничего не сказать. Это была полная и, как мне показалось, удавшаяся дискредитация моей персоны в глазах моих слушателей, единомышленников и соратников. И ко всему еще мне через две недели предстояла продолжительная журналистская поездка по республикам Средней Азии, с посещением мест компактного проживания советских немцев. Было даже страшно подумать, как я после этой передачи предстану перед ними, как буду смотреть им в глаза?! Да они меня там линчуют и будут правы! – думала я и все чаще и чаще возвращалась к мысли отказаться от поездки, о которой мечтала годы!

Забегая вперед, скажу: не линчевали! А встречали всюду, как голливудскую звезду, и самый лестный комплимент в свой адрес услышала в Караганде:

− Да что вы! Мы же вас прекрасно знаем, слушаем уже годами! Но мы прекрасно знаем и «поделки» наших заплечных дел мастеров, чтобы поверить в этот бред!

В принципе, трагедия советских СМИ заключалась в том, что им зачастую не верили даже тогда, когда они говорили правду! Кстати, эту передачу можно посмотреть на интернет-платформе youTube, если задать в поисковой строке: Камера смотрит в мир, 1987. Особенно рекомендую посмотреть тем, кого снедает ностальгия по тем временам!

Горечь встречи с бывшей родиной

Вообще, в то время «советчики» − журналисты, работники посольства, других советских представительств и прочие «коммивояжеры» − были частыми гостями на «Немецкой волне». Что уж они сбирались у нас разузнать или разведать, одному Богу и разве что «конторе» было известно, но все они, как правило, проявляли неподдельный интерес к русской редакции и обязательно желали поговорить с кем-либо из ее рядовых сотрудников, но не русских, а немцев. Шеф для этой миссии выбрал меня. Помню, однажды какой-то секретарь советского посольства в Бонне заявился к нам со своей супругой, которая начала откровенно восторгаться моим знанием русского языка:

− Не ожидала услышать в Германии такую чистую русскую речь! Без малейшего налета какого-либо диалекта! Как вам это удалось?

− А это всё благодаря советской власти, − язвительно заметила я.

Шеф удивленно вскинул брови, а посольская дама расцвела в улыбке, ожидая, видимо, что далее последуют дифирамбы в адрес «великой державы».

− Как это?! − воскликнула она. − А эмиграция…

− Всё очень просто, − продолжила я, стараясь владеть собой, − весь фокус в том, что я − не эмигрантка, а немка. Однако советская власть решила, что я должна овладеть русским языком в совершенстве и кидала меня из одного места ссылки в другое − от Костромы до Колымы и дальше по кругу. Ну и откуда же тогда взяться в моей речи каким-то фонетическим признакам диалектов народов СССР?

В другой раз группа советских журналистов, посетивших «Немецкую волну», заинтересовалась моей биографией: откуда, что, да как, кто родители…

− Безотцовщина я, – грубо оборвала их я, − отца еще в 1937-м, когда я только родилась, расстреляли в Одесской тюрьме, а мать замордовали на лесозаготовках, теперь она инвалид…

Мой шеф сиял, он был явно доволен моими ответами, но когда мы остались одни, для порядка все же поворчал:

− Ну, нельзя же так! Небольшая порция дипломатии вам бы не помешала, фрау Косско…

Но я понимала: все это для отвода глаз, сам он их тоже на дух не переносил.

А что до советских посетителей, то они реагировали на мои маленькие «провокации» растерянно: то ли никогда не слышали об этих «незначительных эпизодах» истории своей страны, то ли были хорошими актерами.

А день моего отъезда в Среднюю Азию неотвратимо надвигался, и на сердце было тревожно. Дело не только в грубо состряпанной передаче. Я не была в СССР тринадцать лет, дорога мне туда была заказана. Во-первых, я вела себя «не очень пристойно», не пропуская ни одной демонстрации, митинга или уличного шествия в защиту прав и свобод человека в СССР, выступала с докладами на эту тему, «якшалась» с диссидентами, а уж о передачах перед микрофоном и говорить нечего.

Во-вторых, само место моей работы – радиостанция «Немецкая волна» − всегда вызывала весьма нездоровое любопытство определенных «органов», а тут представится такой удачный случай! Правда, времена, если верить «Огоньку» В.Коротича, «Аргументам и фактам» В.Старкова или Владу Листьеву на телевидении изменились, и очень хотелось верить, что это действительно так. И все же… кидаться, не раздумывая, в этот омут было рискованно, приходилось уповать на то, что я буду находиться под постоянной защитой нашей солидной делегации, в которую входили западногерманские журналисты, ученые, научные работники. Тут, полагала я не без оснований, грубая провокация не сработает, международная огласка получилась бы слишком резонансная, а журналисты − особая когорта, связываться с западными СМИ себе дороже. И я решилась.

Но уже на паспортном контроле в аэропорту Шереметьево минуты, пока пограничник, словно истукан, неспешно и внимательно рассматривал мои документы, а потом столь же долго, бесконечно долго внимательно изучал мое лицо, показались мне вечностью. Этих долей минуты и бесстрастного, враждебного взгляда (как-никак эмигрантка!), которым он одарил меня на прощание, было достаточно, чтобы после тринадцати лет отсутствия я вмиг снова превратилась в бессловесного, бесправного, безвольного советского человека со всеми комплексами, в том числе комплексом потенциального преступника!

Мне казалось, что я все забыла, все простила: увольнение, жестокую травлю в течение двух лет в «отказе», издевательства сотрудников ОВИРа, шантаж, «шмон» на границе и… Но нет, вместе с беспомощностью, пониманием своего бессилия и беззащитности ко мне вернулась горькая обида на эту страну за то, что она отвергла меня и мне подобных, не пожелав стать нам матерью. И несмотря на приветливость гидов, работников Интуриста и персонала гостиниц, недоверие и страх, как я ни старалась подавить их в себе, были моими постоянными спутниками на протяжении всей поездки. Это было сильнее меня: всюду и везде мне чудились подвохи, мерещились опасность, слежка.

С завистью наблюдала я за нашими немцами, коренными «бундесбюргерами»: им, выросшим в условиях свободы, и во сне не могли присниться такие страсти-мордасти, они просто не знали об их существовании. И глядя на них, я сама успокаивалась, чувствуя себя в их присутствии в безопасности, особенно если вокруг нас, как по прибытию в Ташкент, сгущались тучи, т.е. вокруг нас скапливалось особенно много явных «бойцов невидимого фронта». Мы их вычисляли с первого взгляда, а вот немцы потешались над нами: да какое там, нормальные ребята! «Непуганые, счастливые вы люди!» − хотелось им крикнуть.

(продолжение следует)