И. Шёнфельд

Первые признаки грядущей славы ждали героев уже на бетонной полосе неизвестного военного аэродрома, на которую они сели вскоре после рассвета. Их ожидал длинный ряд машин. Так встречают только президентов на крупных международных разборках: сколько президентов, столько и машин. Плюс сопровождение. Хромированных мотоциклов, правда, не наблюдалось. Зато лимузины были все чёрные и длинные, как ночные акулы.

– Ого! – сказал Василий, – сейчас нас сам президент обнимать выйдет – прямой кишкой чую. А где же красный ковёр с оркестром? Нема ковра! Нет, я решительно протестую!

Но всё совершилось куда проще. Из чёрных транспортов вышли равнодушные люди с хмурыми, но внимательными глазами, разобрали героев по отдельным машинам и увезли без объяснений. Макс оказался в лимузине вместе с Пинг Понгом. Видно, машин всё-таки не хватило на всех. Ехали молча. Пинг Понг – с закрытыми глазами. Тоже устал, конечно, учитывая возложенную на него ответственность. Сквозь затемнённые окна Макс озирал незнакомую местность, по которой мчался лимузин. Других машин со звёздными диверсантами видно не было: надо полагать, они разъехались разными дорогами. Макс хорошо понимал, почему их разделили. Теперь, когда операция позади, но главное событие ещё не разразилось, «Фениксу» важно было героев своих рассредоточить. Чтобы не перепились на радостях и не передрались, припомнив друг другу былые обиды, или не ринулись на гражданские подвиги да не наболтали по всем углам лишнего раньше времени. Герои – штука хорошая, но держать их лучше порознь: меньше геморроя для властей. Ведь огонь и воду способны пройти многие, а вот медные трубы – лишь редкие единицы. Диверсанты из группы «Хунь-Дунь», славные сыны Америки, геройские «фениксовцы» вряд ли могли быть отнесены к числу этих редких единиц. За исключением, разве что Макса и самого Пинг Понга – тёмной китайской лошадки. В отношении остальных – невозможно предсказать, как по прошествии времени поведёт себя каждый из распираемых гремучим газом загнанной внутрь славы герой: мексиканец на своих дынных латифундиях, или Василий в окружении плэйбойных моделей на палубе своей океанской яхты, или «американский афродит» Чакол во главе института психоанализа. Да и японец с его еврейским дедушкой в качестве арбитра самурайской чести вряд ли удержится, чтобы не изобразить рухнувший кремлёвский кремль на своём родовом гербе.

Макс стал думать об Австралии. Совсем скоро он будет там. Он вернётся туда навсегда. Австралия – континент будущего. Его, Макса будущего – уж это точно!

Макс не имел представления о местности, по которой они ехали. Поля, рощи, гряда синих холмов на горизонте. Канзас? Миссури? Оклахома? Да какая разница? Можно было напрячься, сосредоточиться, прочесть пролетающие мимо указатели, по номеру дороги попытаться сообразить, по какой части Америки они передвигаются. Можно было спросить об этом Понга, дремлющего рядом. Но зачем? Всё, что хотелось Максу, – это отключиться, опрокинуться в долгий сон, избавиться от тяжести в мышцах, в костях, и особенно – в душе. Эта особенная тяжесть, тяжесть совести навалилась на него и вползла в него, когда они ещё летели над Россией, покидая её. Она давила на него тяжёлым гранитом памятника адмиралу Ушакову в Севастополе, и она давила печальными глазами Адама Вандималунгу. Максу казалось, что Адам молча, горестно упрекает его за страшную и теперь уже непоправимую ошибку, совершённую им за последние сутки. Макс хотел отделаться от этой тягучей муки и ему представлялось, что долгий и глубокий сон избавит его от этой напасти. На свежую голову всё, что они совершили в России, будет представляться иначе, верил Макс. Он хотел верить в то, что их ужасный теракт не станет трагедией для всего человечества, но сделает мир надёжней и справедливей. В течение всех последних месяцев группу убеждали в этом, и теперь, когда они сделали своё дело, просто необходимо было в это верить. Но сомнения всё-таки оставались. И они пилили Макса шершавой, холодной, чёрной нитью, ползущей сквозь сердце, и мозг, и печень... Спать, спать, спать: завтра всё будет выглядеть по-другому, завтра всё будет снова окей. А вдруг теракт не состоится вовсе? Русские вовремя обнаружат заряды, например, или изменится вдруг политическая обстановка? Ведь всё может быть...

– Прибыли, – сообщил Пинг Понг, – выходим.

Машина стояла перед шестиэтажным домом неприглядного вида. В таких обычно селится мексиканская беднота из числа иммигрантов, а то и нелегалов. Вся улица и противоположная сторона её тоже была застроена такими же и похожими домами. Здание, перед которым остановилась машина, имело цвет подводной лодки, успевшей обрасти тиной. Расцветка и фасад дома обогащены были совместным творчеством его обитателей и самого Времени: облупленной штукатуркой, ржавыми потёками тут и там, а также пятнами от соприкосновения с брошенными в стену пищевыми отходами. На алюминиевой поверхности входной двери, несущей на себе бесчисленные следы грубого человеческого обращения, высокохудожественным стилем графитти в цветовом решении американского флага напрысканы были магические слова:

„FUCK YOU!“

Относились ли они к приближающимся к подъезду незнакомцам типа Макса, или к жильцам дома от имени его владельца, или наоборот, это был посильный мессидж владельцу от благодарных жильцов, или, наконец, надверный призыв представлял собой чей-то персональный пламенный привет всему американскому обществу в целом – каждый мог трактовать эти слова по собственному разумению: ведь лаконизм универсален и всеобъемлющ...

К входной двери вела кое-как подметенная асфальтовая дорожка, заляпанная тут и там разноцветными жвачками, частью свежими, частью уже растоптанными. Кроме того, вдоль фасада этого дома, выгодно отличая его от соседних строений, расстилался газон с остатками зелёной, хотя и давно не стриженой травы. В пыли газона валялись пока ещё не попавшие в поле зрения дворника следы человеческой активности: использованный шприц, смятая банка из-под пива и половина белозубо улыбающегося лица на обрывке предвыборного плаката. Набор мусора случайный, но символичный: портрет только что завершившегося тысячелетия. Среди этих символов шагнувшего в новую, геномодифицированную, космовоенизированную и компьютерно-шизофренированную эру человечества сидел взъерошенный серый кот совершенно сумасшедшего, дикого вида, хотя и с ремешком на шее, и с остервенением жрал птичку – свою последнюю добычу. В сторону дорожки, предупреждая незваных посетителей своего дома, он угрожающе приподнял лапу: «Не подходи! Моё!».

– Квартира пятьдесят два, – сказал Понг, – её снимает орнитолог Джозеф Зайгезунд. Он редко бывает дома – ловит птиц для зоомагазинов и пишет о них потом книги.

– «Это не его ли котяра там, на газоне, птичку уминает?» – хотел было спросить Макс, но позыв к шутке тут же и растаял. Они поднялись в квартиру по лестнице, потому что лифт в доме не работал.

Жильё оказалось двухкомнатной, вполне прилично обставленной квартирой, содержащей даже кондиционер и телевизор с большим плоским экраном и компьютером рядом с ним на отдельном столике. Над телевизором сидело на вделанном в стену сучке чучело совы и, не мигая, возмущённо пялилось круглыми жёлтыми глазами на вторженцев.

– Значит, так: ты приятель Зайгезунда, представитель зоопарка. На случай, если кто-то спросит. Но это вряд ли произойдёт, народ тут нелюбопытный, всем дело только до себя. Тем более, что ты из квартиры выходить не будешь. Холодильник полон, на кухне найдёшь виски, водку, джин, текилу – всё, что может пожелать настоящий усталый герой. Ешь, пей, отдыхай. По телефону звонить запрещено. Имей в виду, он на прямой прослушке. Всё. Расслабься, отключись, ни о чём не думай. Это продлится недолго. Всё, я пошёл. До связи.

– Когда? Что будет дальше?

– Завтра утром я позвоню. Прощай.

Макс остался один с тяжестью на сердце, которая всё не отступала, а наоборот, усиливалась. Суровая нить воспалённой совести наждаком грызла и точила внутри этой тяжести, так что непонятно было уже, от чего исходит большая мука – от самой тяжести или от боли в ней. Макс прошёл на кухню. Виски, водка... Он выбрал водку. Нашёл в холодильнике консервы, хлеб. Достал с полки чашку. Наполнил доверху. Выпил залпом, не ощутив вкуса. Выпил вторую, закусил консервами. Допил остаток. Съел хлеб. Почувствовал, как жар разливается по телу и растворяет тяжесть вместе с грызущей нитью. Это было хорошо. Это было то, что нужно. Макс пошёл и встал под душ. Долго стоял там под горячими струями, покачиваясь и постанывая то ли от удовольствия, то ли от душевной боли. Потом вытерся кое-как банным халатом, прошёл голяком в спальню, забрался под одеяло и отключился в соответствии с инструкцией Пинг Понга и собственным устремлением.

Надежды Макса вроде бы оправдались. Утро принесло ему, кажется, некоторое облегчение. Солнечный луч упирался в стену, в нем танцевали мирные пылинки, всё было тихо, укутанная в синее небо тёплая, живая земля уплывала вместе с Максом всё дальше и дальше от позавчерашних событий в бескрайнюю бездну космоса, а за окном между тем вопил ребёнок, не желая садиться в машину, протестуя против детского сада или ещё против чего-то общественно-полезного. Жизнь продолжается, убедился Макс. Но уже начали опять подступать вчерашние мысли. Они напирали. Макс пытался сопротивляться. Да, они снова подготовили чью-то смерть. Кто-то должен будет погибнуть. Ну и что? Сотни тысяч людей умирают и погибают на земле ежедневно, в том числе и от рук друг друга, но это не мешает человечеству плодиться и размножаться из века в век, перевалив уже на сегодняшний день за три миллиарда агрессивных существ, пожирающих воздух и недра... Но нет, это не оправдание. Ибо дано человеку простое и понятное правило: «Не убий». И это есть грань между зверем и человеком. Зверю дозволено убивать ради продолжения жизни, а человеку для этого дан разум. И мораль. Но он перешагнул через эту грань. Человек убивает. Он, Макс Триллер, убивает. Америка убивает. Россия и Китай, наверное, тоже убивают, но это их дело, за это им будет своя расплата. Америка убивает, и снова подготовилась кого-то убить. Его, Макса, руками. В геополитических масштабах! Нет, не славу, не великое будущее принесёт Соединённым Штатам это преступление, а великий позор на много веков вперёд, презрение и проклятия народов. И это делается его, Макса, руками. Его и ещё пятерых дебилов, моральных уродов, задолбанных, зазомбированных идиотов... О Господи! Как можно было поверить в эту чушь:

«Сильный пожирает слабого, и в этом состоит жестокая формула продолжения жизни»; «Китай и Россия, превратившись в монстров на планете, неизбежно уничтожат Америку»; «Соединённые Штаты будут сопротивляться, и прольётся много крови. Так почему же не предотвратить большую кровь малой кровью, не дав России и Китаю превратиться в монстров? Зачем убиваться по нескольким загубленным жизням русских или китайцев, когда на кону стоят наши, американские жизни, наши, американские великие завоевания – свобода и демократия, в первую очередь, но и наука и техника, и автомобилестроение, и медицина, и фармацевтика, и его величество Компьютер, и родившийся с его подачи всемирный интернет, и система спутниковой связи, и навигационная сеть Джи-Пи-Эс – да всё абсолютно!».

– «Чушь, чушь,чушь! Враньё! Фальш! Мы с тобой совершили преступление! – стонала душа Макса. – Геоглобальное, страшное преступление!» – «Но, возможно, ещё не совершили? И может быть, ещё не поздно?..».

– Чёрт меня побери! Чёрт меня побери, идиота! – громко закричал Макс, окончательно проснувшись и вспомнив все подробности того, что произошло в последние три дня. Он вскочил и голым заметался по комнате. Какие к чертям собачьим монстры? Какие свобода с демократией? В любой момент под каким-то огромным зданием в Москве, или даже под тремя зданиями разом рванёт со страшной силой, и там погибнут люди – сотни, а может быть и тысячи людей. Если уже не рвануло... О, Господи! Надо включить телевизор... И, возможно, точно такими же геройскими злодеями как мы, заложены уже заряды под Пекином, и там с минуты на минуту произойдёт то же самое. И это должно называться малой кровью? С какой целью? Чтобы две супердержавы схлестнулись после этого атомными дубинками и отравили весь остальной мир полонием, плутонием и стронцием? Чтобы на это мёртвое поле выехал потом на белом коне великий американский герой Макс Триллер под звёздным флагом Соединённых Штатов Америки – главного поставщика свободы и демократии на планете? – «Макс Триллер! Зачем ты сделал это? В какой миг ты сошёл с ума, Макс Триллер?» – отчаяние предыдущего дня снова потащило Макса в чёрную бездну, предсказанную ему Мурр-Мурром. Не просто предсказанную, но и изображенную им на скале. Макс схватился за голову. Что делать? Можно ли ещё остановить это безумие? Кто это может сделать? Нужно срочно связаться с этим чёртовым «Фениксом». Сказать ему... Нужно сказать ему, что русский говорил по-английски, что забыли положить баллончики с краской, что всё это похоже на провокацию, что надо всё это остановить, пока не поздно. Пока не разразилась катастрофа, несущая вечный позор Америке. «Феникс» должен связаться с российским посольством, предупредить их о полученных якобы от американской разведки данных, сообщить о заминированных объектах... Сказать им в том числе и о возможном китайском участии, о диверсионной группе «Хунь-Дунь». Пусть Россия перессорится с Китаем – бес с ними! – но Америка осталась бы тогда в добрых отношениях с Россией. Мысли Макса путались. «Феникс»! Срочно нужен этот таинственный, этот проклятый «Феникс»! Пинг Понг! Ты обещал позвонить...

И в этот самый миг телефон зазвонил – как будто Пинг Понг услышал Макса Триллера с криками его души. От неожиданности Макс вздрогнул, но тут же пробежал в гостиную всё так же в голом виде и схватил трубку.

– Доброе утро, Макс. Включи телевизор.

– Что? Зачем? Где? Уже?

– Ещё нет, но скоро. Из квартиры не выходи.

– Понг, где?

– Какая тебе разница? Смотри телевизор.

– Где, Понг? Мне нужно знать! Я хочу говорить с «Фениксом»! Понг, это нужно остановить! Понг, Понг, послушай меня: русский говорил по-английски! Мы не оставили китайского следа! Понг, это провокация, это нужно остановить, пока не поздно...

– Подожди, не гунди. Я тебя понял. Я передам «Фениксу» всё, что ты мне сказал, – Максу показалось, что Пинг Понг то ли хмыкнул, то ли кашлянул,– а пока найди в интернете и выведи на экран телевизора видеокамеру, которая смотрит на... ммм... на телевизионную башню в Останкино – это та, что над Москвой возвышается. Но главное – следи при этом за новостями и не пытайся никуда выйти. И вообще – не дёргайся...

– Понг, ты что, меня не понял? Это провокация! Мне нужен «Феникс»! Срочно!.. – но в трубке уже раздавались короткие гудки.

Макс снова заметался по комнате, бросился к компьютеру, схватил пульт телевизора, увидел в отражении экрана голого мужика, сообразил, что это он сам, бросил пульт, кинулся собирать одежду, брошенную вчера где попало, натянул её второпях, затем вернулся к телевизору, включил его, пощёлкал каналами, ничего примечательного не обнаружил, потыкался в меню, соединяя телевизор с компьютером, затем долго искал в интернете выход на нужную ему видеокамеру, пока не получил в нижнем углу телевизионного экрана квадратную картинку с видом на московскую телебашню. Она стояла вполне вертикально. Может быть, Понг пошутил? При чём тут эта единственная башня? – ведь их было три диверсионных группы... А трёх таких башен в Москве нет – есть только одна ещё, старая, маленькая, сама скоро завалится... Чушь какая-то... Они ведь три объекта заминировали... А если это всё же правда? Если эта телебашня – одна из трёх объектов? Именно та, которую Макс минировал вместе с Понгом? Поэтому он и сказал следить за ней. А другие сейчас следят за «своими» объектами? Если она вот-вот рухнет – эта махина, набитая людьми?.. Надо что-то делать... Ладно бы ночью, когда никого нет, а то ведь средь бела дня! Там же людей полно – там внутри и везде вокруг... А что, если самому попытаться связаться с советским, то есть теперь уже с российским посольством? Предупредить от имени неизвестного? С этого телефона нельзя, это понятно. Выйти в город, найти таксофон. Вдруг еще не поздно? Ведь башня всё ещё стоит...

Макс кинулся к входной двери. Но ключа в замке не было, а дверь оказалась заперта. Понг оставил ключ где-то в комнате? Макс кинулся обратно, обшарил все зримые поверхности и понял вдруг, что его заперли преднамеренно. Он бросился к окну. Рамы не открывались. Да с пятого этажа и не спрыгнуть. Зазвонил телефон. Макс схватил трубку, но не успел ничего сказать. Голос Пинг Понга ворвался ему в ухо первым:

– Макс Триллер! Немедленно перестань дёргаться. Я тебя предупредил. Не делай роковой ошибки. Ты не самый умный. За тебя уже всё продумано. Сиди спокойно и смотри телевизор, как тебе велено было. Всё идёт по плану. «Фениксу» твоё желание встретиться передано. Он посетит тебя в ближайшее время. – И Пинг Понг снова положил трубку.

И Макс рухнул на диван. Он понял: он под колпаком, за ним наблюдают. Его видят и слышат. И ничего странного в этом нет. «Забыл на кого работаешь, Макс Триллер? Вот ты и прибыл на станцию «Приехали», и нет на этой станции того ломбарда, где осталась твоя совесть, чтобы забрать её обратно... А может быть и нет её там больше? Бродит она давным давно уже по сонному царству Мурр-Мурра, не понимая, куда попала и где выход. А только нет оттуда никакого выхода...».

А телевизионная башня всё стояла в правом нижнем углу экрана, тогда как на основном экране телевизора демонстрировался какой-то очередной комикс-«хохотунчик» для самых тупых зрителей, которые не знают, в каких местах нужно смеяться, и за них после каждой фразы это делает за кадром невидимый театральный хор. Макс ненавидел эти «хохотунчики» до приступов тошноты, и сразу переключился на другую программу. Там несколько аналитиков дебатировали на тему, суть которой Макс никак не мог уловить, да она его и не интересовала. Он слышал учёных мужей, но следил глазами лишь за Останкинской башней в Москве. А та всё ещё стояла. Но что-то было не так с ней, что-то было неправильно. Что-то было фальшиво во всей этой истории, а что именно – Макс никак не мог понять.

Прошло полчаса, часы на стене показывали восемь-ноль семь. Московская башня продолжала стоять вертикально. Зачем ему велено было смотреть телевизор? Что он должен там увидеть? Господи! Вмешайся хоть ты, если ты есть! Сделай так, чтобы всё это было одним большим фарсом, инсценировкой, сделанной «Фениксом» ради ему одному известных целей. А может быть то, что Макс хотел предложить «Фениксу», как раз уже и сделано им? И посольство России уже предупреждено? И это и есть суть проекта «Хунь-Дунь» – спровоцировать диверсию так, чтобы всё выглядело правдоподобно, а потом «спасти» русских по линии спецслужб и вернуть этим их расположение с последующим свободным допуском к сибирским недрам? Сказал же Пинг Понг: «Ты не самый умный, Макс Триллер. За тебя уже всё продумано». Может быть, не будет никаких взрывов, не будет тысячи смертей?

– Господи! Вмешайся!

Макс никогда в жизни не был набожным. В Бога веровал, но набожным не был. Теперь ему хотелось молиться. «Отче наш! Пусть всё обойдётся! Пусть ничего не случится!», – шептал он. И подумал вдруг с надеждой, что если ничего не случится, то совесть его, может быть, ещё вернётся, найдя обратную дорогу к нему из затерянного царства Мурр-Мурра. Только не слишком ли поздно?... А вдруг ещё не поздно? Ведь башня в Москве ещё стоит! И вместе с ней сам Макс Триллер ещё не рухнул в преисподнюю беды...

По основному телевизионному экрану теперь уже бегали полосатые африканские зебры, сменившие одноцветных аналитиков. Макс безо всякого интереса наблюдал за зебрами, спасающимися от стаи львов, озабоченных очередным обедом. Львы были ещё молодые, у них получалось плохо. Наконец, одному из них атака удалась: он упал с поверженной лошадкой в высокую траву и продолжал держать её за горло. Остальные львы азартно собирались вокруг накрытого кровавого стола. В то время как жертва ещё взбрыкивала, стадо зебр успело окончательно успокоиться. Зебры как ни в чём не бывало щипали травку вокруг кровавой трапезы львов: каждая из них была в хорошем настроении, довольная тем, что не ей выпала сегодня смерть. А до завтра ещё дожить нужно. А до завтра столько ещё сладкой травки можно будет сожрать!..

А Московская телевышка всё ещё стояла. Львы принялись рвать добычу. Камера оператора наслаждалась видом окровавленных клыков и дымящихся потрохов... Башня стояла... Забрызганный кровью, пьяно-свирепый львиный глаз уставился прямо в объектив камеры. Лев перестал жевать. В этот момент передача прервалась. На экране возникли титры:

«ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ».

(продолжение следует)