А. Шварцкопф
Эмиграция
Наши предки по линии отца приехали в Россию в 1766 году, а по линии матери в 1767 году. Я выехал в Германию в 1988 году, а сын Леонид в 1989 году.
222 года жил наш род в России и СССР: сначала под гербом двухглавого орла, потом гербом стал земной шар, парящий в лучах восходящего солнца и обрамлённый колосьями с серпом и молотом на переднем плане и с красной пятиконечной звездой над ним. Серп и молот символизировали союз рабочих и крестьян в советском рабоче-крестьянском государстве.
Пятиконечная звезда – это один из старейших символов на земле, ещё до-христианский символ, относившийся к поклонению и обожествлению Природы. На протяжении многих веков и во многих культурах символ этот считался одновременно божественным и магическим. У язычников пятиконечная звезда всегда была символом красоты и совершенства и ассоциировалась с богиней Венерой и священным женским началом. Значение звезды было изменено Римской католической церковью на ранней стадии её развития Ватиканом с целью уничтожения языческих религий и обращения масс в христианство. Пятиконечная звезда была объявлена символом зла и дьявола. Эта звезда была и на красном знамени Союза - флага СССР. Какой реальный смысл закладывали большевики в красную пятиконечную звезду, принимая её в одну из симво-лик нового коммунистического государства, неизвестно. Но в реальности для большинства граждан страны и всего коммунистического мира она стала символом большевизма, символом зла. Я думаю, коммунисты выбрали звезду ещё потому, что они объявили войну религии. Символично, верно? Земной шар, где вершит свои дела его величество пролетариат: «кто был никем, тот станет всем» – был лозунгом большевиков.
Родина-мать стала мачехой. И немцы решились на эмиграцию...
13 октября 1988 года я сидел в аэропорту с чемоданами, наполненными только книгами по специальности и малой частью моей большой домашней библиотеки, которую собирал десятилетиями. Чувства и мысли были неоднозначными: радость, что все хлопоты с выездом позади и предстоит скорая встреча с родственниками, и щемящая тоска прощания со всей устоявшейся активной прошлой жизнью и одновременно возникающие сомнения из-за неуверенности и неопределённости будущего. Мне было 54 года. Пришлось оставить любимую работу, друзей, знакомых. Из пяти братьев я уезжал последним.
Я бывал в гостях у брата Якова (он 10 лет жил в Германии) и знал, куда еду и что меня ожидает. Человеку с высшим образованием надеяться на ту же работу не приходилось. В этом возрасте с трудом принимают на работу своих специалистов, а чужого без знания языка и практики на немецкие предприятия не брали. Это только чудо может случиться. Но ведь в Германии не только работа – жизнь другая. Менталитет наш совершенно другой. За двести с лишним лет жизни в России мы переняли много у русских людей. С этим надо было расстаться и частично менять менталитет.
И вот сижу я в аэропорту, а мысли и думы в голове тяжёлые. Что ждёт меня впереди? Я в ответе за свой поступок: а вдруг не понравится детям. В этот год уезжало очень много немцев. В основном это были эмигранты из немецких сёл Казахстана. Немцы из Российской Федерации ещё не были морально готовы к таким серьёзным поступкам – решения об эмиграции откладывали. Это придёт к ним позже. На полу в аэропорту не было ни одного клочка свободного места: всё завалено чемоданами, тюками и детьми. Дети спали на полу, не обращая внимания на шум, гам и толкотню. Многие набрали много постельных принадлежностей, одежды и посуды. Мне брат сказал, чтобы ничего не брал из вещей, так как они не пригодятся, но книги я не мог оставить. Что разрешили, то и забрал с собой.
Эдуард Альбрандт
Аэропорт. Горою чемоданы.
И дети спят на выстывшем полу...
Мы улетаем... Ждут другие страны.
Решились! Не хватайте за полу!
Печать тоски на лицах отрешённых,
В глазах – надежды робкой огонёк...
Мы улетаем, с нами наши жёны
Да старики, кто в землю не полёг.
Спасибо Вам за всё, товарищ Сталин:
Вы подсказали нам, как надо жить.
Мы ждали сорок лет, мы ждать устали,
Пока вернут, что нам принадлежит.
Язык теряем, веру и oбычай,
И надо что-то делать поскорей...
Но ваш закон на нас колючкой бычит,
Как проволокой ваших лагерей.
Мы помним всё.
Не стёрлось! Не забыли,
Как ни за что загнали нас в тайгу.
Мы – сосны, а болезни – нас валили,
И дети умирали на снегу.
Как нас считали, ставя на колени,
Да по затылкам хаживал приклад.
Мы погибали, веря в светлый гений,
Что нас вернут на Родину – назад.
Прошли сквозь сито смерти
На две трети, рассеялись горстями на земле,
Но ждали, ждали полстолетья,
Что вспомнят вдруг о немцах
Там, в Кремле.
Минуло полстолетия... Как страшно,
Что смотрят до сих пор, как на врага.
А время островов немецких наших
Нещадно размывает берега.
А мы ещё надеемся на что-то,
В глухую стену бьёмся головой.
Оставить жалко землю, дом, работу...
И так охота быть самим собой.
...И вот опять родные улетают.
Подумать можно: на подъём легки.
Но слёзный ком гортань пережимает,
И плачут, уезжая, старики.
Изверились. И снова раз за разом,
Давя могучим рёвом на виски,
Летит в закат крылатая «Люфтганза»,
Уносит тела нашего куски.
И – новый рейс,
И снова слёзы льются,
Прощания по залам и углам...
Уходят те, а эти остаются,
Душа и сердце рвутся пополам.
Почему я привёл стихотворение Эдуарда Альбрандта? Да потому, что в нём отражены сомнения, чаяния, надежды миллионов эмигрантов из России.
Немцы в Союзе жили по сравнению с другими народами не хуже, а по некоторым материальным вопросам и лучше. Они приспособились к той системе, которую коммунисты дали людям. Так почему они таким мощным потоком стали эмигрировать? На этот вопрос ответил сжато в своём стихотворении Эдуард Альбрандт. Ранее я уже останавливался на этом вопросе. (см. Раздел Антинемецкие кампании.) Народ устал ждать. Он разуверился. И правильно сделал немецкий народ, что выехал на чужую родину.
Позднее президент Ельцин при встрече с жителями совхоза Осиновский Са-ратовской области, когда они стали по указанию властей стеной против возвращения немцев на свою Родину, чётко выразил отношение правительства к этому вопросу. Это было 8 января 1992 г. (См. Приложение № 31.)
«Сделаю ответственное заявление, чтобы все об этом знали. Там, где нет компактного проживания (а не коммунисты ли это устроили, чтобы немцы не жили компактно?) немецкого населения, населения Немцев Поволжья, т.е., чтобы их было подавляющее большинство, никакой автономии не будет! Я вам как президент это гаран-ти-ру-ю. (Из толпы: «Ура!») Другое дело, скажем, в Волгоградской области военный полигон 300 тысяч гектаров, пустой, и маршал Шапошников его отдаёт. И там будут заселены, допустим. И пусть эту землю, которая снарядами начинена, пусть они её, значит, обрабатывают. И Германия поможет. Там, может быть, в каком-то будущем, какая-то такая вот область и будет, или может быть район какой-то такой национальный немцев Поволжья, но только, когда там будет 90 % нем-цев. О какой автономии немецкой Поволжья может быть у вас на вашей территории идти речь? Ни один дом не будет снесён ради немцев Поволжья. Я вам это гаран-тирую. Имейте это в виду и рассказывайте всем. И не надо вокруг этого мутить воду. Не надо поджигать друг друга. И так сейчас...»
Сколько зла, ненависти надо носить в себе, чтобы произнести такие слова против национальных меньшинств. Это ничтожество, этот скоморох, пьяница и недоучка дал немцам дополнительный толчок к эмиграции. Вот ему тоже «спасибо», что развеял последние надежды на возрождение немецкой республики.
Мог ли лидер коммунистической партии думать по-другому. Давайте пройдёмся по руководителям партии Советского Союза, которые правили страной с 1917 года. Это было семь вождей, но не все же они вожди, были и маленькие вожди-гномики, типа Хрущёва, Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачёва, но они все имели неограниченную власть над всеми жителями огромной страны, занимающей почти 1/6 суши земного шара. Я жил и работал при шести, начиная от Сталина. Только Ленина не захватил. Все эти вожди (Короткие биографии смотрите в Приложении № 35. «Первые руководители партии ВКП(б) — КПСС.»), выходцы из провинции, не получили настоящую партийную закалку. Интеллектуальный, образовательный и культурный уровень всех вождей, кроме Горбачёва, был весьма низким.
Наш отъезд в Германию растянулся на десять лет. Мой брат Яков, как я уже писал, добивался выезда очень долго. Отсидел в тюрьме, но не сдался. Родственников в Германии у него не было. Вызов прислал ему однофамилец Шварцкопф из Баден -Вюртемберга. Вероятно, работникам КГБ надоело возиться с глубоко религиозным человеком и в 1979 г ему разрешили выезд. Известно, в начальный период эмиграции принадлежность к немецкой нации приветствовалась, так как «фольксдойч» – это этнические немцы, жившие вне Германии (вспомним, всем немцам, эмигрировавшим в Россию в 1763-1767 годах, да и позднее, было дано обещание, что они имеют право в любое время вернуться домой, но большевики лишили их этого права.). Первых эмигрантов принимали охотно на исторической Родине. Семья Якова очень быстро интегрировалась в немецкое общество. Им помогли материально, дали большую социальную квартиру. Яков и старшие дети были приняты на работу, младшие в школу. Письма от Якова приходили радостные, жизнь на новом месте им нравилась. Эта информация интересовала нас да и других близких нам людей. Нам надо было осторожно обходиться с сообщениями из-за рубежа: КГБ следил за всеми нами, письма вскрывались, телефонные разговоры прослушивались. Василию пришлось также отсидеть год в тюрьме. Нам, остальным родственникам, пришлось добиваться выезда ещё десять лет. Если взять статистические данные периода 1979 - 2001 гг., то в 1979 году разрешили выезд 7226 человекам, потом численность до 1986 года убывала: 1980 – 6954, 1981 – 3773, 1982 – 2071, 1983 – 1447, 1984 – 913, 1985 – 460, 1986 – 753. И только с 1988 года начался массовый выезд. (См. Таблицу 5.) Практически эмиграция была закрыта, и только единичные случаи были разрешены. В 1986 году уехала мама с семьёй Василия, потом Иван с сыном Андреем, Роман с семьёй, Ольга с семьёй. В 1988 году уехал я. В 1989 году приехала Фая и Лёня с семьёй. В 1992 году — дочь Ольга с семьёй. Как я уже писал, через 222 года в России и СССР наш род вернулся на историческую Родину.
Андреас Предигер пишет: «У переселенцев теперь две родины. Одна – это бывший Советский Союз, где они родились, прошло их детство, и находятся могилы близких. Но СССР оказался злой родиной-мачехой. Мы приехали на вторую родину с чемоданами общим весом в 30 килограммов. Это всё, что у нас осталось от более чем 200-летнего проживания наших предков в России, СССР. Перед нами никто не подумал извиниться за причинённое зло или поблагодарить за созданное богатство, как это сделал Президент США в отношении военнопленных немцев, работавших в Америке, или интернированных там в военные годы японцев. Неужели за оценку нашего вклада следует принять выступление Ельцина (президента России...) в Саратовской области в 1992 году, спровоцировавшее массовый исход немцев из России».
Вот как пишет об этом Александр Мунтаниол: «У нас, российских немцев, не стало родины-матери с тех самых пор, как наши предки покинули Германию. В отроческие годы моей малой родиной было наше село. Такой родной и близкий мир мы мечтали иметь и в лице нашей необъятной родины – СССР. Нам не был чужд патриотизм. Мы были готовы защищать свою страну.
Но «отец всех народов» превратил нас из патриотов в предателей. Он загнал за колючую проволоку потомков тех, кто прибыл в Россию обрабатывать её землю. Чужими они стали родине, равнодушно взирает она, как уходят из нее миллионы не самых худших граждан. В поисках утерянной родины ринулись мы в Германию, страну наших предков. И снова жизнь поставила передо мной тот же вопрос: родина ли Германия для меня? В голове бурлит и клокочет: да! А сердце опять говорит: нет! Она – родина моих предков, но не моя. Выходит – нет у меня родины... Германия приняла меня как круглую сироту. Вот и живу как в сиротском доме. Одно утешает – возможно, Германия станет Родиной моих внуков и правнуков. Дай-то Бог!»
Русский философ Фёдор Степун, задумавшись в своё время над подобными обвинениями (Эмигрант нынче – фигура сомнительная, быть немодно, модно быть патриотом. А эмигрант – что-то вроде дезертира), написал статью «Родина, отечество и чужбина», в которой провёл строгую грань между первыми двумя понятиями. «Тоскуя о своей родине, - пишет Степун, - всякий человек прежде всего тоскует по образу своей земли: по её восходам и закатам, по её горизонтам и дорогам, по её рекам и песням, по её безбрежным долинам и горным цепям, по её древним городам и тихим деревням, по запахам её лесов и полей». Кроме того, родина – это культурноое наследие. «Отечество – это государство». Степун цитирует Вольтера: «Отечество возможно только под добрым королём, под дурным же оно невозможно». И продолжает: «Возможность перемены подданства проливает новый свет на глубокое различие между родиной и отечеством»...
«Наши предки доверились Екатерине Великой. Они не могли предвидеть, что после неё к власти в России придут другие самодержцы и сочинят новые законы, по которым мы, потомки колонистов, будем изгнаны с политых слезами и потом земель и рассеяны по безбрежным азиатским просторам. А сотни тысяч ни в чём неповинных людей превращены в лагерную пыль. Немцам, переселившимся в Россию в XVIII-XIX веках, и в голову не могло прийти, что над народами их новой Родины будет проводиться чудовищный эксперимент по созданию некоего вненационального народа, названного Сталиным «социалистической нацией». И что их потомкам, российским немцам, не найдётся места даже в рамках такой «нации», что им будет предписано кануть в Лету как народу». (Герхард Вольтер. «Зона полного покоя».)
Вот что сказал Борис Викторович Раушенбах (Rauschenbach), действительный член Российской академии наук и Международной академии астронавтики, Академии космонавтики имени Циолковского, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Демидовской премии и т. д. на съезде немцев России: «...Тяжелейшая ситуация, в которой оказался сегодня наш народ, имеет одну главную причину: полувековое отсутствие условий для национальной жизни. И встаёт вопрос: а появятся ли вообще когда-нибудь эти условия? Ответа на него мы по сей день ни от кого не получили. Отсюда каждый делает свой вывод: одни по-прежнему ждут и надеются; другие, по инерции или из принципа, борются ещё за восстановление государственности; третьи, разочаровавшись во всём, готовятся выехать. И последних уже, кажется, большинство...
Так есть ли выход? И если да, то какой?
Если выразить в самом общем виде цели и интересы различных групп советских немцев, то они сводятся к одному: возродиться и сохраниться как народ. Это, можно сказать, цель-максимум. Есть и цель миниум: остаться немцами.
Что нужно для достижения этих целей?
Начнём со второй. Остаться немцами в условиях, в которых мы сегодня находимся, исключено: в этих условиях нас ждёт только полная ассимиляция. Поэтому, если не будет перемен, остаётся лишь один путь достижения этой цели — выезд в ФРГ. Он приведёт, конечно, тоже к ассимиляции, но на иной, немецкой основе, что, видимо, всё же для многих предпочтительней ассимиляции здесь...»
Процитированные слова Б. В. Раушенбаха прозвучали в октябре 1991 года.
Моя книга — частица исторической памяти моей семьи и немецкого народа, которому выпало на долю нести крест за чужую вину. Нашей семье удалось пройти все преграды и осуществить давнюю мечту вернуться на историческую родину.