И. Нойманн
Сигнал аварийной тревоги
Аварийная тревога – 25-30 коротких звуковых сигналов
передаются один раз, одновременно с сигналом включаются
ходовые огни и аварийные буи на мигание.
(приложение 2 к ст. 34 Корабельного Устава ВМФ )
На сорока метрах глубины сборный экипаж атомного корабля начал отрабатывать учебные задачи. Меняли ход, мощность реактора, глубину и курсы. Кое-как запустили испарительную установку и довели качество питательной воды до необходимых для бидистиллята показателей. Как будто все входило в привычную норму. Коки приготовили обед, и командир объявил готовность номер два.
- Подвахтенным от мест отойти! Приготовиться к обеду!
- Центральный! Акустик, шум винтов, пеленг 30 градусов, дистанция пятнадцать кабельтовых.*
- Акустик! Классифицировать цель! - скомандовал Пергамент.
- Центральный! Акустик, цель надводная, предполагаю рыболовный траулер.
- Акустик! Докладывать элементы движения цели! - через пятнадцать минут на рабочей карте штурмана появилась загогулина в виде незаконченного эллипса.
- Что за дьявол! Как он идет? Или рыбаки опять по пьянке штурвал веревкой привязали? - старпом запросил в центральный командира. Капанадзе долго изучал элементы движения цели на штурманской карте, переспрашивал акустика - не ошибся ли он. Нет, цель именно так и движется, но почему? И каковы будут ее последующие маневры? Подходит время всплытия на сеанс связи.
- Капитан-лейтенанта Соломина – в центральный пост!
- Соломин, ты в тюлькином флоте плавал?
- Так точно, товарищ командир! Еще до армии…
- А ну, глянь на карту, посмотри, как он идет! Что за круги он нарэзает? Как это понять?
- Товарищ командир! Скорее всего, это рыболовный траулер кормового траления, - определил Соломин, разглядев кривую на штурманской карте, - он делает циркуляцию для лова трески или окуня, с тралом за кормой. Трал на ваерах метров 200 и надо держаться от него подальше, чтобы не зацепить снасти! Я так думаю…
- В жизни бы не догадался, - ругнулся старпом, - век живи - век учись! Ну, откуда мне знать эти тюлькины дела? Я не рыбак. И сколько он будет еще вертеться в этом полигоне? Неужели тресколовы не получили оповещение, что полигон закрыт? - отвернули кабельтов на сорок.
В кают-компании вестовые накрыли обед, и Пергамент пригласил офицеров к столу.
- Эскулап, ты уже набросал в компот таблеток от баб, или проспал? – поинтересовался у доктора Ревеги ракетчик Борис Цыбешко, пробуя компот.
- А ты не волнуйся, успею! Ты же свои регламенты по ракетному комплексу делаешь? Не делал бы – взгрели! А я свои документы исполняю, - беззлобно огрызнулся Николай Иванович.
*Кабельтов – 1/10 морской мили 185,2м
За командирским столом Капанадзе рассказывал анекдот. Обед по автономному пайку в море был неплохой. Успели даже сухое вино погрузить, и с удовольствием выпили по пятьдесят граммов. Сокрушался только Лисицын, которому эти пятьдесят были, как слону дробина. Внезапно среди обеденной тишины кают-компании, вина и командирского анекдота слух резанул прерывистый и тревожный перезвон аварийной тревоги. Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь! Началось!
- Аварийная тревога! Пожар в первом отсеке! - офицеры вскочили с мест, проверяя наличие у себя ПДУ* и ожидая дальнейших сообщений. Благодушное настроение слетело в один миг. Вахтенные немедленно задраили переборочные двери в первый и третий отсеки, но командир Капанадзе рванул в центральный пост, оттолкнув матроса на переборке.
- Горит ветошь в трюме первого отсека! – почему она там загорелась? Или кто-то помог? Во втором раскатали шланги ВПЛ* и в напряжении ожидали дальнейших сообщений. Через 2-3 минуты по трансляции раздалось:
- Потушен пожар в первом отсеке, отбой аварийной тревоги! – отпустило. Из первого отсека вывели пострадавшего, рулевого-сигнальщика матроса Сизича с обожженными руками и повели к доктору. Ревега разложил комплект экстренной медицинской помощи, обработал обожженные руки Сизича и сделал перевязку. Старпом Пергамент и механик Малых обследовали место возгорания. В трюме, в умывальнике возле гальюна, чистоплотный матрос Сизич пытался отстирать свою промасленную робу. Для большей надежности использовал пластину регенерации, которая, как только попала в воду и на промасленную ткань, немедленно вспыхнула, а матрос с перепугу пытался затушить костер голыми руками. Отсек в дыму. Надо всплывать, чтобы вентилировать. Хорошо, что через несколько минут сеанс связи. Рулевой-сигнальщик Сизич родом из прикарпатского села под украинским Ивано-Франковском. Товарищи иногда посмеивались:
- Сизич, а автомат под стрехой маешь, чи не маешь? – намекая на партизанское прошлое этих мест, на что рулевой - сигнальщик с украинской хитрецой отвечал:
- Город полываю олиею! - что в переводе с украинского означало, что оружие он закопал в огороде и поливает его маслом, чтобы не поржавело. Ну что, воин? Как ты сподобился стирать рэгэнэрацией? – допрашивал Капанадзе Сизича, - я бы понял, если бы это сдэлал Магомадов, он мыло от рэгэнэрции не отличает. Ты же нэ Магомадов! Ты вэд нэ первый год на лодке и знаешь, что такое рэгэнэрация…. .
- Я думал – визьму трошечки, тыщ командир! – оправдывался Сизич , держа перед собой забинтованные руки.
- Значит, вдвойне виноват – знал и дэлал! Старпом, провести Сизича с забинтованными клэшнями по отсекам, пусть матросы полюбуются, чем кончается разгильдяйство! - и Сизича, как музейный экспонат, повели по отсекам.
Август на Большой земле
В годы холодной войны экипажи 675 проекта почти не бывали дома.
Наплаванность доходила до 150-160 суток в год. Северный
флот нес дежурство в Атлантике и Средиземном море, а лодки
Тихоокеанского флота ходили в Тихий и Индийский океаны
(Сюжет программы Смотр НТВ, март 2007г.)
Они сидели с мороженым и бокалами шампанского в летнем кафе на открытом воздухе под акациями. Бульвар большого южного города был наполнен деловитыми прохожими и беззаботными курортниками. Мимо, шелестя шинами, бежали городские троллейбусы с веселыми пассажирами. Звеня, проносились трамваи. Солнце блестело в витринах магазинов и лужах недавнего скоротечного летнего дождя. Южный Буг плескался теплой, нагретой еще жарким солнцем, водой. Веяло ласковым ветром близкой бархатной осени и на душе было спокойно и умиротворенно.
- Настя, ты хорошо подумай, я тебя умоляю! Я остался прежний и отношение у меня к тебе то же, что и раньше. Даже несмотря на то, что ты уже шесть лет замужем. И мое предложение - в силе! Я пока не устал ждать и надеюсь, что с тебя спадет этот розовый романтический туман. Зачем тебе все это?
- Что – это, Борис? У меня сын!
- Ну, я имею в виду этот Север и твое там пребывание. Бесконечные тревоги, какая-то лихорадочная жизнь, беспокойство за мужа, за свое будущее, за будущее ребенка…
- Ты ведь фактически не живешь, ты – вечно ждешь! В конце концов, там для тебя и работы-то нет. Ты деградируешь, как специалист. А ведь ты закончила институт! Еще пару лет и на тебе, как инженере, можно будет поставить крест!
- Уже сейчас можно! - грустно отозвалась Настя.
- Ну вот, я и говорю – зачем это все тебе?
- Все не так просто, Борис, разве ты не понимаешь!
- Понимаю и знаю, что не просто. В жизни мало что бывает просто, но если захотеть… Ты же молодая женщина! Зачем запирать себя в четырех стенах, отказыватьcя от нормальной жизни, интересной работы, большого города с театрами. Даже просто от этого кафе, где мы сидим, в конце концов… От всех этих простых
– Но ведь Андрей?...
- А что Андрей? Ты же видишь, как он к тебе относится. Для него вся жизнь в службе, а ты с Алешкой - бесплатное приложение. Нужно было жениться, он и женился. А зачем им семья, скажи мне, Настя? Они же дома не бывают. Дома они в гостях! Зачем им жены, зачем им дети…
- Не бывают, но они же не виноваты. Такая у них служба!
- Это у них… А тебе это зачем?
- Убедительно, - подумала Настя. Бобровские доводы удивительно ловко ложились на собственные сомнения. И мама… А в Николаеве-то как хорошо, Настя любила родной город.
- Ну, сколько он бывает дома? У тебя сын растет без отца! Он его практически не видит и не знает, а мальчишке нужен мужчина. Что он там на службе-то делает, ты хоть знаешь?
- Ничего я не знаю и никто из жен этого не знает. Они служат на атомных лодках, но это так засекречено, что даже территория, где стоят их корабли, обнесена двумя рядами колючей проволоки с часовыми. Домой приходят редко, а когда приходят и собираются вместе - много пьют и говорят только о своей работе. А мы в ней ничего не понимаем. И что они делают там - знать нам не положено! Моряки, плавают в море…, - долго гуляли в парке и только под вечер Настя в задумчивости рассталась с Борисом.
- А может он прав? - и в душе снова пробежал холодок к Андрею.
Торпедная атака
Давненько шторма не было такого,
Не ходишь, а летаешь кувырком…
(Валерий Белозеров)
Четверо суток спать приходилось урывками. По 20 – 30 минут. Или в центральном посту - сидя, на всплытии на сеанс связи, когда непосредственно работой не занят, но вынужден быть на посту по боевой тревоге. Впрочем, ситуация типичная для начала плавания после длительной стоянки корабля. Техника застаивается в бездействии и, пока налаживается в рабочем режиме, человеческую норму сна получить никогда не удается. Только уснул и уже опять слышно по корабельной трансляции:
- Механика в центральный пост! – это командир.
Где-то что-то не заладилось, и Капанадзе требует быть. Иногда по мелочам. Вошли в полигон учений и нащупали акустикой “врага” – крейсер, который нужно атаковать учебной торпедой. На флагмане - штаб учений и заместитель командующего флотом. Всплыли под перископ на сеанс связи. Подняли выдвижные устройства. Волны пятибалльного шторма Баренцевого моря ложили подводный корабль в крен с борта на борт до 30 градусов. Появились укачавшиеся. В отсеках посыпалось все, что не успели или забыли закрепить. Корабль ухал и стонал, как живое существо, и подводники передвигались в отсеках с трудом, цепляясь за трубопроводы и поручни. Сизича сняли с вахты на вертикальных рулях, где он двигал манипуляторы своими забинтованными руками, патриотично отказавшись от замены. Теперь он позеленел, и взгляд его стал беспомощно бессмысленным. Впрочем, не только у него. Сизича заменили вменяемым матросом Верховских. Командир Капанадзе крутился на перископе, визуально определяя элементы движения цели.
- Боевая тревога! Торпедная атака! Четвертый торпедный аппарат к выстрелу приготовить! Акустик, штурман! Докладывать пеленг на цель! Минер! Кулишин! Стреляем воздухом! В этой кутерьме они торпеду не найдут!
- Четвертый торпедный аппарат к выстрелу готов! – лодка выходила в точку залпа.
- Торпедный аппарат – товсь!... Пли! - упругий толчок, и гигантский корпус вздрогнул. Это означало, что залп воздухом произведен. Штурман нанес на карту координаты, время торпедной атаки и начал набрасывать отчетную кальку.
- Торпеда вышла! - привычно доложил минер Кулишин, хотя стреляли воздухом.
- Боцман! Ныряй на сорок метров! Опустить выдвижные! - боцман переложил горизонтальные рули на погружение и дифферент подводной лодки приближался к десяти градусам на нос, а стрелка глубиномера отсчитывала метры - 10, 15, 20, 25 м. Турбины на малом ходу упрямо загоняли корабль в глубину. Качка начала стихать.
- Заклинило горизонтальные рули! – вдруг негромко и спокойно доложил боцман.
- Опять! – чертыхнулся Шарый. Командир Капанадзе еще держался за ручки перископа, когда он начал опускаться, а глубина погружения стремительно нарастала - 30, 35, 40, 50 метров.
- Не могу держать глубину, горизонтальные рули заклинило, - опять послышался негромкий голос Гучкаса. Давление в системе гидравлики 75 атмосфер.
- Что это? Мэханик!
- 60, 65,70, 75 метров. Рули не управляются. На глубиномере 75 метров Капанадзе спохватился и энергично скомандовал:
- Продуть балласт! - в эти секунды еще никто ничего не понял. Шарый даже не слышал всех докладов боцмана, наблюдая за давлением в системе гидравлики.
- Продуть балласт! - мичман Гудимов на станции аварийного продувания балласта отчаянно кричал Андрею:
– Командир, помогите! - ему не хватало двух рук на четыре вентиля колонки аварийного продувания, чтобы выполнить команду. Шарый прыжком, опрокинув механика, бросился к вентилям, отметив про себя показания глубиномера - 75 метров (!), и они с Гудимовым на раз, два, три - одновременно открыли быстродействующие клапана аварийного продувания главного балласта. Воздух высокого давления загудел в трубах, с натужным гулом выжимая воду из балластных цистерн. Инерция погружения нехотя стала замедляться, и 90 метров были последней точкой аварийного провала подводной лодки..
- Горизонтальные рули работают! – вдруг доложил боцман. На манометрах вновь было 100 атмосфер. Гучкас переложил рули на всплытие и пытался выполнить команду – держаться на сорока метрах. Поздно! Поздно! Огромный корпус субмарины с одновременным продуванием всех балластных цистерн получил положительную плавучесть и, набирая инерцию, летел к поверхности, подгоняемый винтами гребных валов на ходу обеих турбин. Куда мы летим? Что там наверху? Мысли вихрем несутся в голове. Шарый с Гудимовым вцепились в маховики аварийного продувания до боли в руках, бисерины пота катились по их лицам, заливая глаза..
- Глубина места - сто сорок метров! - высунулся из штурманской рубки Петров. Спохватился, едрена корень! Чуть не влепились в дно! У-у-у-х-х-х! – это громадный, в шесть тысяч тонн, подводный корабль вынырнул на поверхность Баренцева моря среди шестибалльных волн ветра.
- Пошел перископ! - в окуляры Капанадзе увидел отряд кораблей Северного флота, участвовавших в учении и флагмана учения, крейсер! Они застопорили ход “все вдруг” и подняли на стеньгах черные шары*. Лодка всплыла, нет – вырвалась из глубины в середине конвоя кораблей, как пробка из бутылки шампанского.
- Стоп машина! - скомандовал командир. Турбины – на “стоп” и лодка отчаянно завалилась на правый борт, поскольку всплыла лагом к волне. Опять все, что еще раньше не успело свалиться, с грохотом посыпалось на палубы отсеков.
- Почему он не применил противоаварийный маневр - пузырь в нос и реверс турбинами? А если бы мы всплыли под крейсер? Хана обоим! - подумал Шарый и лихорадочно пробежал глазами по манометрам. Запас воздуха всего-то 25%. Это просто ничего! Если сейчас погрузиться, то всплыть уже не удасться! Воздуха не хватит! Шарый приказал запустить компрессора на пополнение ВВД!
- Тыщ командир! Флагман учений запрашивает по УКВ – что случилось? - высунулся из рубки радистов Могилевич.
- Передай - неисправность горизонтальных рулей и гидравлики!
- Есть! – сообщение передали. В центральном посту появился заспанный, с землистым от качки лицом, заместитель командира по политической части Илин:
- А что здесь происходит? - ему никто не ответил. Все были заняты своим делом, и никто не стал докладывать обстановку любопытствующему заместителю. Покрутившись в центральном посту и не найдя себе применения, Илин снова исчез. Наверное, во второй отсек, на койку.
- Флагман запрашивает – что с аппаратами и радиационной обстановкой? - из своей рубки возник Паша Могилевич.
Механик Малых выругался:
- В Бога, в душу! У них по любому поводу – что с радиационной обстановкой? Вам же русским языком, б…дям, говорят – что-то с гидравликой, причем здесь радиационная обстановка? Неучи, прости Господи!
- Могилевич! Перэдай – радиационная обстановка в нормэ!
- Тыщ командир! Замкомфлот приказал – следовать в базу в надводном положении! Конец связи! Капанадзе выругался. Отдраили верхний рубочный люк и командир, вахтенный офицер Сапрыкин и боцман, одевшись по-штормовому, полезли наверх
- Управление вертикальными рулями – на мостик! - корабль падал в бездну штормовых волн и судорожно, с дрожью карабкался на их вершины. Потом снова ухал вниз. Эти качели вывели из строя многих неопытных, не бывавших в море матросов. И кое-кого из офицеров. Передвигаться внутри можно было с трудом и только с акробатическими приемами, цепляясь за поручни, трубопроводы и за все, что попадалось под руку. Но это еще можно было пережить – обычное дело для моря! Хуже всего то, что не успокаивался шторм, и гигантские валы захлестывали корпус корабля, рубку и мостик. Через шахту рубочного люка сверху в центральный отсек скатывались водопадом потоки воды, и она уже гуляла по палубе, грозя залить электродвигатели, приборные щити, аппаратуру…
(продолжение следует)