Е. Зейферт

***

Таких старых домов в Астане осталось очень мало.

Поднимаясь по лестнице, замусоренной пустыми сигаретными пачками, жухлыми осенними листьями, конфетными обёртками, казавшимися по дороге к Книжнику едва ли не фантами судьбы, Борис прислушивался к неровному ритму сердца. Обычно оно так колотилось, когда рядом был Кирилл. Это было раньше. Борис мучительно любил его. Безответно, с надеждой. Но Кирилл умер.

Дверь открыла юная особа лет шестнадцати: из буйства пшеничных волос, рассыпавшихся по плечам, выглядывают васильковые глаза. Борис улыбнулся:

– Ты, наверное, Иванна? Здравствуй! А отец дома?

За спиной Иванны показался Книжник. Но, увидев Бориса и что-то буркнув ему, вновь скрылся в глубине комнаты. Он был в сером пиджаке, потёртых чёрных джинсах. Русая борода практически закрывала половину его лица, длинные волосы – половину спины.

Сердце Бориса заколотилось. Книжник был сильно похож на Кирилла! Борис вспомнил, как «узнал» Кирилла в священнике – в церквушке, где пытался превозмочь потерю любимого человека. Неужели возвращается болезнь? Прочь, прочь – больше не выдержу глубокого и одновременно нависающего больничного потолка.

Ходили слухи, что Книжника могли увидеть только влюблённые, сумасшедшие и дети. Борис увидел: влюблённый в умершего, сумасшедший от этой любви, порой по-детски непосредственный, он явно относился к свите этого странного человека, занимающегося необычным делом.

Иванна посторонилась, и Борис прошёл в прихожую. В квартире стоял неприятный запах – прелости, пыли, чего-то ещё? Мебель была подержанная, но неплохая. На вешалке размещались серый мужской плащ и, как видно, вещи Иванны – нарядные красное пальто, белая курточка, синий плащик. В углу – небольшой раскрытый зонт весёлой расцветки.

Книжник вернулся в прихожую, неловко снял с вешалки свой плащ, наспех оделся и, пригласив Бориса жестом в комнату, покинул квартиру.

– Меня зовут Борис. Я от Жаната, – Борису ничего не оставалось, как представиться девушке.

– Угу, – как бы пропела Иванна.

– Хозяин всегда так нелюбезен? – улыбаясь, спросил Борис. Васильковоглазое создание вызвало у него живой интерес. Нежная кожа и изумительно рельефно выписанные губы Иванны будили в нём чувственность.

– Папа очень спешил. Жан сказал, что Вы хотели полечить душу. Пожалуйста, проходите.

Иванна распахнула дверь в большую соседнюю комнату. Длинные и высокие стеллажи с книгами. Борис вплотную подошёл к ближайшей книжной полке.

Так вот оно что – в квартире царил запах умирающих книг. Книжник был создателем особой кунсткамеры.

Борис почувствовал острую жалость к экспонатам этого спонтанного музея. Здесь жили книги, искалеченные людьми. Их, алчущих заботы, было много. Обожжённые, залитые водой, забрызганные грязью, растоптанные ногами в пыльной обуви. Забытые кем-то на чердаках, в подвалах и там полуистлевшие. Брошенные на произвол судьбы и обточенные грызунами и насекомыми. Жестоко измятые, изрезанные, разорванные.

Страшные судьбы этих книг были сродни человеческим – книга-утопленница, книга-Жанна д’Арк, книга-калека. Запах, исходивший от умирающих книг, служил сигналом SOS, умоляющим спасти ещё живые книжные души. Это был утробный, звериный зов к спасению, и Книжник умел его слышать.

На Бориса с обложки искорёженного "Слова о полку Игореве" будто взглянули глаза Ярославны: русская Андромаха кричала взглядом и о судьбе молодого мужа, и о судьбе умирающей книги, обиталище своей скорби. Рядом боком ("Слово…" стояло в анфас) приютился тоненький томик Лорки без обложки. Он был натянут, как струна, от стыда за свою нагость, жалок, истончён.

Кунсткамера была и музеем, и одновременно лазаретом истерзанных книг. Книжник, как было видно, не только спасал книжные души, но и реставрировал книжные тела. В общий ароматический букет кунсткамеры решительно вмешивался запах клея. Десятки книг лежали под прессом, десятки пациентов ждали своей очереди на операцию: книгам промазывали их раны, ампутировали прогнившие органы, бережно чистили страницы, обмывали кожаные переплёты.

Борис лёг в кунсткамере на пол. Он молчал.

Умирающая книга была способна на отдачу. Агонизируя, она обретала способность к мощному энергетическому воздействию. Книга собирала все свои силы для читателя, считая его последним, готовящим её к погребению. Лакуны, зияющие на месте уничтоженных страниц, заполнялись особой мудростью. Обогащение энергетикой через агонию книги – сильнейший интеллектуальный и психологический акт, но только для чистых, чутких душ, для тех, кому книга хочет подарить самоё себя.

Иванна тоже прошла в комнату. В своё время она прочла здесь не один десяток умирающих книг. Искренне говорила с Библией в дырявом кожаном переплёте, как с ветхой странницей в изношенном плаще… Слово Божие подготовило к пониманию художественной правды. Мощным шпилем в небо взвился Илион. В туннеле жизненного пути осветилась итоговая Итака. Одна за другой занимали свои ниши в сознании девочки легенды о Нибелунгах, Фаусте, Дон-Жуане, Кармен, Великом Инквизиторе. Данте провёл Иванну по всем кругам ада и вывел к раю. Отношения Гектора и Андромахи, Петра и Февронии, Игоря и Ярославны, Ромео и Джульетты показали существование истинной взаимной любви. Жертвенность в чувствах пришла с болью Дидоны, Гретхен, Офелии, гончаровской Веры. Мефистофель и Воланд раздвинули завесу в Царство Тьмы, куда Иванна с болью не отпускала Фауста и Мастера. Лермонтовский Демон поцелуем обжёг губы. Байрон и Блок качнули маятник вселенской скорби. Порвалась звенящая струна Лорки. Цветаева брызнула кипящим словом. Рильке затянул эту рану. Непепелящим солнцем разлилась гармония пушкинского письма.

Книжник счастливо наблюдал тогда за преображением Иванны. Её хорошенькое лицо стало красивейшим. Девочка словно превращалась в светлую мадонну.

Она была душевно взрослее своих шестнадцатилетних ровесниц. Книжник сделал её жизнь аскетичной. Иванна практически ни с кем не общалась, по желанию отца получала домашнее образование, они вели очень уединённый образ жизни.

Иванна смотрела на Бориса. Он открыл глаза и вдруг понял, что исцелён. В его синих глазах плыл новый фрегат.

В прихожей раздались шаги Книжника.

– Папа, я здесь, – негромко сказала Иванна.

Борис встал с пола. На душе было легко. Он улыбнулся Иванне, сейчас похожей на фарфорового ангелка. Девушка была для него настолько притягательна, что он поспешил выйти. Она не выходила у него из головы.

В прихожей Борис открыл бумажник и вынул несколько крупных купюр.

– Я очень благодарен Вам, пожалуйста, возьмите, – протянул он в прихожей деньги хозяину дома. Но тот ушёл в соседнюю комнату и отвечал уже оттуда:

– Я никогда не беру денег.

– У меня дома есть Библия, старая, почти ветхая. Можно я отдам её Вам в знак благодарности?

Иванна уже стояла рядом с Борисом.

– Папа, можно я схожу с нашим гостем за Библией? – крикнула она отцу.

Книжник жёстко ответил:

– Иванна, нельзя!

Но не вышел.

– Я только за книгой. Туда и обратно, – взмолилась девочка.

Иванна быстро обула ботинки, сдёрнула с вешалки плащ и выскользнула из квартиры.

Книжник был растерян, раздосадован, испуган – его дочь раньше всегда была послушной.

* * *

Они поехали на Левый берег, в сторону Байтерека.

Иванна своими большими, удивительными глазами всматривалась в непривычную для неё роскошь квартиры Бориса.

Пол был устлан плотным синим ковром. На диване и креслах – в тон ковра пледы, с выдавленной на них крупной клеткой. У вращающегося кресла, придвинутого к письменному столу, – большая статуэтка в виде гепарда. Фарфоровое животное, вытянув передние лапы, оскалив в зевке розовую пасть, преданно и вольготно лежало у ног хозяина. Борис сидел в этом кресле, развернувшись к Иванне, ласково наблюдая за её взглядом.

В жадном, бархатном цвете глаз Бориса, в их яркой синеве плавал фрегат бережной любви…

Иванна потрогала фарфоровый нос гепарда. И как этот гепард ещё не разбился, ведь он всегда под ногами?

Ей было очень беспокойно.

Борис не посмел предложить ей домашнюю обувь своей жены Жени, и Иванна стояла босоногая. Боясь повредить хрупкое душевное устройство девушки, мужчина не двигался, в нервных окончаниях его пальцев постепенно возникало жжение. Иванна вздрогнула. Мужчина сделал шаг к ней, он не спускал с неё глаз.

Он хотел быть для Иванны добрым джинном – предугадывать её желания, исполнять их, зримо иль незримо всегда быть рядом. А ей ничего от него не было нужно. Пожалуй, только чтобы сейчас он был рядом.

Девочка развернулась к нему своей тоненькой фигуркой. Прямо посмотрела в глаза. Кожа возле самых глаз его была чуть темнее основного тона, сгущённо-синие радужные оболочки излучали добро. После пристального взгляда глаза в глаза Иванна прижалась к Борису. В тишине они упоённо замолчали.

– Ты мне снился.

– Правда? – Борис почувствовал, как физически слабеет перед открытостью чувств почти ребёнка, доверившего ему себя в закрытой квартире на девятом этаже.

Закукарекали электронные часы – восемь часов. Иванна рассмеялась:

– У тебя здесь живёт петух? Где ты его прячешь?

Борис шутя окинул взглядом свою комнату.

Иванна опустила глаза. Борис прикоснулся губами к её волосам, провёл ладонью по её руке. Она льнула к нему.

– У тебя красивые руки, Боря. Я бы с радостью их поцеловала.

Иванна взяла в ладони его руки и едва прикоснулась к одной кисти губами. Он наклонился к её лицу и поцеловал… Было чувство, что он целует не человека, а ангелка – такого, как на рождественской открытке.

Борис прижимал её к себе и ощущал силу разных граней любви: любовь-любовь – к Иванне, одновременно – любовь-жалость к Жене (как она это переживёт!) и любовь-благодарность к Творцу, пославшему ему замену Кирилла, которого он тоже любил (любит?) любовью-любовью… Иванна высвободилась из крепких рук. И вдруг вновь обняла его, за шею.

– Ты хороший? Ты меня любишь? А как же твоя жена? – Иванна выпалила три вопроса подряд и теперь испытующе смотрела на Бориса. Он был близко: ей хотелось потрогать его лицо, чёткие брови, блестящие, заброшенные назад волосы. – Мой папа сказал, что она замечательная.

– Твой отец знает мою жену? – автоматически спросил Борис, не сводя глаз с её акварельного личика.

Иванна не ответила.

– Если папа вдруг узнает, что ты меня целовал, он больше не пустит тебя к нам. И тем более меня к тебе.

Иванна наконец потрогала лицо и волосы Бориса. И, будто обжегшись, одёрнула руку.

Кукареку. Девять часов. Скоро придёт жена – Женя.

– Малышка, я, пожалуй, провожу тебя домой. Уже поздно. Не скучай, мы теперь всегда будем вместе, – сказал Борис.

Васильковые глаза вопрошали. Тёмно-синие глаза успокоили васильковые. Уже выйдя из подъезда, Иванна ойкнула и тихонько напомнила Борису:

– А Библия? Я же за этим отпрашивалась у папы. Эх ты, заговорщик…

– Ох, я от счастья обо всём забыл. Придётся вернуться, крошечка моя.

С неба смотрела первая звезда.

– Я побуду на улице, Боря.

Ангел Иванна улетала на небо.

* * *

Все, к кому он прикасался, умирали? Нет. Не новый же доктор Фаустус появился на свете.

…Борису запомнилось, что до кунсткамеры его довёл Кирилл – да, да, руки, державшие Бориса за плечи, были, конечно, руками Кирилла, и ничьими больше не могли быть эти нежные, чудесные руки. Существование Кирилла где-то рядом с ним натолкнуло Бориса на мысль: я умер. Иванна отправилась туда же, где сейчас обитает Кирилл, – значит, она тоже где-то здесь. Её сбила машина, а он, Борис, умер от горя. Обманувшись, он неглубоко заснул. Но наутро Женя вывела его из кунсткамеры книг в зал, и несчастным глазам его предстал белый гробик с умершей девочкой.

Иванна лежала ангелочком, пухлые губки её были бескровны, веки, большие, млечные, отекли, как от долгих слёз.

– Девочка моя, ты плакала…

Борис обнял гроб руками, жадно глядя в лицо покойной. Из глаз его закапали крупные слёзы.

– Мой ангеле!.. Ты любила меня. Я любил тебя.

Женя вскрикнула:

– Что с ним? Он сходит с ума…

Она сильно испугалась.

– Несчастный… – в ужасе забормотала она, следя за безумными жестами Бориса. – Он вновь страдает. Это его карма…

Борис, обессилев, упал на пол, схватился за свои волосы, начал стонать-рычать.

– Сделайте что-нибудь. Он не в себе, ему больно! – Женино лицо напряглось от непонимания. Она заплакала. Книжник набрал номер "скорой помощи":

– Здравствуйте. Примите вызов. Умер человек, и другому человеку плохо. Нервный срыв.

– Он любил её? Любил? – Женя заметалась по квартире.

– Я не знал этого. Женя, родная моя, успокойся, я сейчас вернусь. Мне нужно встретить врача.

Книжник вышел.

– Что же это? – Она подошла к Борису. – Боря, Боречка…

Он никого не узнавал. Глаза его стали словно матовыми. Казалось, Господь из жалости отключил его разум.

Зашли Книжник с врачом. Борис поднял неживые глаза на незнакомого человека.

– Это сестра пациента? – врач сочувственно кивнул головой в сторону гроба.

– Нет, она ему не родственница.

– Она моя невеста. Иванна, скажи им, скажи, что ты моя невеста, ведь никто не знал об этом, – Борис опять заплакал, взял в руки восковую ладонь Иванны, осыпал её мокрыми поцелуями.

– Отведите его от гроба, уложите. Расскажите о состоянии пациента. Чем он болел, есть ли хронические заболевания? – врач обвёл взглядом Книжника и Женю. – Здесь есть его родственники?

– Да, я… Я его жена. Он здоров. Немножко не от мира сего. Боря очень талантлив… Я не знаю, что с ним случилось, – Женя беспомощно посмотрела на Бориса, метнула взгляд к Книжнику и зарыдала. Всхлипывая, сжимая голову руками, она вышла из комнаты.

…Напичканный лекарствами, Борис забился в кунсткамеру и не покидал её пределов. Тело Иванны в белом, кукольно-пышном платье утопало в цветах. Женя смотрела на застывшее лицо маленькой мадонны: оно было необыкновенно правильным, такие лица воспевают в классике. Хорош был рисунок белых губ, прямой нос, почти сливающийся с линией лба, густые спело-пшеничные локоны. Тонкие пальчики скрещённых рук лежали на груди, на оборках платья, и матовые ноготки были похожи на синеватые искусственные жемчужинки, которыми расшили наряд покойной… "Мой ангеле!.." – в безумии взывал к ней вчера Борис. Девочка и была, как ангел: с белоснежной кожей, лёгкими крылышками ресниц… Бог взял ангела к себе, в безмятежье.

Белый гроб окружали венки – "Моей любимой дочери на её вечный покой от отца", "Ангелку Иваннушке от Жени, Бориса и Жаната" (это, видно, заказал Жанат, добрая душа, и он об ангелке, в точку!).

Женя выбежала на улицу. Книжника нигде не было. Она вернулась в квартиру – напуганные лица взрослеющих одноклассников Иванны, застывших, как оловянные солдатики, понурая спина Жаната… Жан обещал проводить Женю после похорон домой, посидеть с ней, успокоить. Ох, Жанат, всегдашняя палочка-выручалочка!..

– Жан, ты не видел Книжника?

Он не обернулся на своё имя. Женя дёрнула его за рукав, повторила вопрос.

– По-моему, он с Борисом, – голос Жаната был неожиданно более высоким, чем всегда, каким-то визгливым. Может быть, сдавленным от внутреннего плача?..

Женя открыла дверь в кунсткамеру. Борис спал или находился в забытье, возле него в раздумье сидел Книжник.

– Кирилл! – окликнула его Женя. Книжник обернулся.

– Зачем мы мучили его, Кирилл?

– Женя, разве мы мучили его? Борис изводил меня своей влюблённостью. Твой муж преследовал меня. Его выходки пугали, он угрожал членовредительством, самоубийством. Ты жила и живёшь с сумасшедшим. У меня не было другого выхода, как исчезнуть, уйти из его жизни. Сказаться мёртвым. Я не понимаю, почему Жан дал ему мой адрес.

– Я боюсь тебя! – она осеклась, с болью закусила нижнюю губу. – Борис так и не справился с потерей тебя. А тут новое горе.

Она выбежала из комнаты. Кирилл бросился за ней.

– Ну, хватит бегать, Женя! Ты становишься похожа на него.

– Уйди из моей жизни! Я не знала твою Иванну, но чувствую, что она отняла у меня мужа. Раньше его отнимал у меня ты!

– Ты несправедлива ко мне и моей дочери. Я не сделал тебе ничего плохого. А она вообще была практически дитя. Подожди же, Женя, я…

Девушка теребила телефонный аппарат.

– Такси? Пожалуйста, машину. Что? Куда ехать? – Женя назвала адрес своей подруги. Положила трубку и на несколько минут присела, уткнувшись лицом в рукав куртки.

Кирилл был обессилен гибелью дочери, непосредственной близостью почти сумасшедшего Бориса, мучительными разгадками союза «Иванна+Борис» – правда? бред сумасшедшего Борьки? правда?.. Он отступил от Жени и дал ей возможность выйти на улицу. Подошёл к Жанату, который пристально смотрел вслед Женьке, нервно топтался на месте и был не на шутку встревожен.

– Куда она уехала?! Что-то случилось?! Она вернётся? – неожиданно грубо и резко, видно, волнуясь за Женю, спросил Жанат.

– Нет, всё в порядке, друг. Нужно привезти одного человека. Женя потом сразу поедет на кладбище, – тихим голосом солгал Кирилл. Его задел бесцеремонный тон Жаната, но Иванна очень любила Жана, и её отцу не хотелось, чтобы Жанат ушёл вместе с Женей: его пост сейчас у тела умершей.

Я поеду с ней, – Жанат выскочил на улицу. Жени уже не было.

Кирилл вышел вслед за ним и повторил:

Я же говорю, брат, что она вернётся. Скоро вернётся.

Лицо Жаната было недобрым.

– Я отправил к тебе тогда Бориса не зря.

Кирилл вздрогнул.

2001 г.