Трудный путь домой (гл. Армейская служба) (31.12.2018)

 

А. Шварцкопф

 

Армейская служба

 

Вернувшись из Томска домой, я был тут же призван в армию. Шёл 1955 год. Я был первый из немцев нашего района, которого призвали в армию.

И вот я второй раз в Томске. Призывной пункт. Первый раз смотрю балет, первый раз слушаю симфонический оркестр, первый раз... всё в первый раз, а мне уже 21 год.

Кончилась гражданская, прекрасная жизнь, началась служба. Познакомились с «покупателями». Так называют на военном жаргоне служивых, которые приез-жают за пополнением для армии. Тогда это было один раз в году, осенью. По-грузили нас в «Столыпинские» вагоны; это обыкновенные грузовые крытые ва-гоны, только с временными палатями для сна. Ни туалета, никаких удобств. Кормили сначала сухим пайком и давали вдоволь селёдку, потом к составу при-соединили вагон-кухню. Для питья в вагонах были цинковые бачки и одна круж-ка на всех. Вагоны были натолканы до отказа призывниками. Спали на двух ярусах. Эта система перевозки была отработана давным-давно: так перевозили миллионы переселенцев и тюремщиков. Состав останавливался редко, а в ту-алет порой очень хочется. Тут приходила на помощь смекалка: двери-ворота раздвигали, двое держат призывника за руки, а остальное как и в туалете, только проблема со всеми соседями, они ведь тоже этим методом пользо-вались, а поезд на полном ходу и ветер притом...

Сначала останавливались на больших станциях, но поведение призывников было настолько отвратительным, что стали делать остановки только в поле, там, где позволяли перегоны и были запасные пути. Поезд останавливался и раздавалась команда: «Пять минут на оправку, выходи!». И снова тук-тук-тук. В Хабаровске состав загнали в тупик и нас всех пропустили через санпропускник: одежду всю забрали и отправили на прожарку, а нас через баню. У выхода после помывки стояли здоровые тётечки с большими кистями-мочалками на палках, смоченными какой-то вонючей жидкостью, и встречали криком: «Руки вверх!» Пока исполнял команду и одумывался, к чему бы это «руки вверх», получал тычки этой кистью под мышки и потом по интимному месту. И ты выскакивал, как ошпаренный. Могли бы заранее объяснить цель этого, что надо провести дезинфекцию. Но с этого момента меньше объясняли, а больше доверялись громким приказам.

Половину Советского Союза от Томска до Владивостока проехали за 10 суток. От Хабаровска до Владивостока нас начали раздевать «дембеля», солдаты, которые отслужили трёхгодичный срок и готовились к демобилизации. Им нужна была гражданская одежда. Они отдавали рваную солдатскую форму, а хорошие вещи забирали себе. По Владивостоку в баню шла оборванная, дикая, плохо управляемая толпа. Некоторые были в одних трусах. После мытья в бане нам выдали военную форму. Никто не узнавал товарища, становились совсем другими.

Жили на пересыльном пукте в военном палаточном городке Первая речка. Сентябрь провели в городе. Жили впроголодь. Иногда нас возили на работу. Так, например, мы ездили на винзавод, что-то строили. Потом нам выдали сухой паёк на пять суток, погрузили на теплоход-лесовоз им. Луначарского, и мы вышли в море. Пять суток болтались по Японскому и Охотскому морям Тихого океана. Попали под осенний шторм. Когда проходили пролив Лаперуза между островом Сахалин и Японским островом Хокайдо, всех заставили спрятаться в трюм, вероятно, из соображений секретности. С теплохода можно было простым глазом рассмотреть строения на японском острове. Несколько раз над нами появлялся американский самолёт.

Многие страдали морской болезнью, не могли есть и жёлтыми лежали в трюмах на нарах. Я перенёс болтанку относительно хорошо, помогал тем, которые не могли выйти попить, там долго приходилось стоять в очереди.

И вот мы остановились в бухте Касатка у острова Итуруп. Это самый большой остров Курильской гряды. Его забрали у Японии в 1945 году после Великой Отечественной войны.

За нами подошли морские танковозы, но причалить они к океанскому теплоходу не могли из-за волн. Кран опустил на палубу большую сетку, которой поднимают грузы. Поступила команда: «Забегай!». Мы ринулись, пока не заполнилась сетка. Кран поднял сетку немного над уровнем палубы, тряхнул, чтобы лишние солдаты свалились на палубу, и понёс её по направлению танковоза. Дождавшись, когда волна бросила танковоз под сетку, резко опустил груз. Мы шлёпнулись на дно, где была вода, вскочили на ноги и разбежались. Кран понёс сетку за следующей партией призывников.

И так до тех пор, пока всех не разгрузили. Здесь были уже «родные покупатели». Нас повели по берегу на место службы. На острове была расквартирована отдельная артиллерийская бригада в/ч 36272. После пяти суток плавания казалось, что остров качается, что с каждым шагом земля уходит.

Непривычная природа, другой климат. Кругом растёт бамбук, который мы видели впервые. Летают огромные вороны и кричат по-другому; не кар-кар, а кваа-кваа, со здоровым клювом, которым они могут пробить консервную банку. Солдаты тоже казались нам чужими, они носили специальные куртки от дождя, которые мы позднее оценили, а на голове специальные головные уборы, нам такие уже не выдали, с отложными защитными клапанами от дождя. Их называли «кимирсенками», так как они были из Кореи, очень удобные в дождь, так как дождь не проникает на тело через отложной клапан. Карабины старые, ещё «им. Дегтярёва» с примкнутым штыком. Одним словом, вид был нерадостный. Нас привели в казармы, накормили и уложили спать. Старшине пришлось долго нас одевать по размерам. На пересылке выдавали форму солдатам без примерки, не обращая внимание на рост призывника. Наступила служба в одногодичной сержантской школе. Меня зачислили в школу младших командиров артиллерийской разведки.

Что такое артиллерийская разведка? Артиллерией, которая находится вдали от противника и не видит его (в закрытой позиции), нужно управлять: то есть давать командиру орудия или командиру батареи данные для стрельбы – передавать координаты стрельбы. Этим занимается взвод управления, в который входит отделение разведки и отделение связи. Отделение разведки находится на передовой позиции, как правило, вместе с пехотинцами, т.е. непосредственно перед противником. Вот меня и определили на учёбу на командира отделения разведки. Ты обязан во время боевых действий находиться в окопе у пехотинцев совместно с солдатом-разведчиком, вычислителем, радистом и телефонистом (связь двойная), определять дальность цели и её координаты по карте. Это всё рассчитать и передать через телефониста или радиста командиру на батарею, которая находится в тылу на закрытой позиции.

В школе было два направления: артиллерия и пехота. Мы прошли в этой шко-ле, как говорят, «огни, воды и медные трубы». Прошло десять лет после окон-чания Второй Мировой войны. Старшины и младшие командиры были в основном сверхсрочники, многие оставались в армии после войны. Нужна была реформа в армии. После опалы при Сталине Министром Вооруженных Сил СССР снова стал Г. М. Жуков. Это был очень жестокий, беспощадный человек. Он стал наводить порядок на свой манер. В этот период была и моя служба. Были изданы секретные приказы о наведении порядка по всем направлениям. Всем приходилось ходить только строевым шагом, обращение только по уставу, бес-прекословное исполнение приказов и т. д.

Например, строго секретный приказ Министра № 00-90, который ему потом поставили в вину при снятии с должности в 1957 году, требовал от нижестоящего командира или военнослужащего выполнения любого приказа вышестоящего, даже если он был заведомо неправильным, а отдающий приказ должен добиваться его выполнения любой ценой. Эта установка служила основанием для проявления самодурства командиров и безнаказанного издевательства и унижения человеческого достоинства подчинённых, особенно рядового состава. В армии началось рукоприкладство. Мы целый год в сержантской школе ложились спать и вставали по команде и должны были это сделать за 30 секунд. Кто не успевал, тренировался до тех пор, пока не вкладывался в норматив. Иногда применяли коллективную тренировку, чтобы путём недовольства курсантов подействовать на нерадивых. И я скажу, что этот метод был очень продуктивен. Вечером нас выводили на вечернюю прогулку с песнями, обычно это делали сержанты пехотной части школы.

Школа была едина, но мы, артиллеристы, считались как бы интеллигенцией. Туда набирали только с десятилетним образованием или после окончания техникума. У нас и сержанты были с таким же образованием. В пехотной части курсанты были с семилетним образованием и соответственно и их сержанты. И этим сержантам представлялась возможность поиздеваться над нами, артил-леристами.

В отличие от курсантов-пехотинцев мы очень мало маршировали на плацу, а больше занимались в классах, работали на приборах.

На вечерней прогулке, как правило, всегда хорошо пели и не нарушали установленные порядки. Но иногда случалось, что запевала не так начинал петь, или мы недружно подпевали, одним словом, начинался конфликт. Нашими сержантами, если они проводили вечернюю прогулку перед сном, эти неполадки мигом устранялись, и мы шли в казармы спать. Сержант давал команду: «При-готовиться ко сну, разойдись!» - и медленно шёл за нами в казарму. Вся одежда должна была быть сложена на тумбочке, портянки обмотаны вокруг сапог, гимнастёрка лежать на тумбочке, а мы под одеялом. После осмотра всех сержант, пожелав спокойной ночи, уходил. Время на всё это не должно было превышать 30 секунд. Если кто-то не успевал, ему приходилось подняться, по полной форме одеться и снова раздеваться.

Сержанты-пехотинцы всегда почему-то находили неполадки: то гимнастёрка не так лежит, то брюки не так сложены - одним словом, что-то не так. Тогда приказ: «Казарма, подъём по полной форме! Выходи строиться!». Ну тут и мы «лезли в пузырь». Нас гоняли по снегу, заставляли ложиться, вставать, снова ложиться, ползти по-пластунски. А снег, как правило, на Курильских островах мокрый, не такой сухой, как в Сибири. Не хотелось мочить одежду. Опускались на колени и локти. Тогда сержант подходил и ударом сапога вдавливал тебя в лужу. Иногда такая «прогулка» длилась больше часа. Победителей не было.

В школе мы прошли прекрасную физическую закалку, научились быть исполнительными, выполнять все приказы точно и в срок. Всё это пригодилось потом в жизни. Наша школа располагалась в пос. Горячие Ключи. Название посёлок получил от того, что везде из земли били горячие гейзеры-ключи. Недалеко были два действующих вулкана: Иван Грозный и Мачеха, и они нередко сотрясали остров. Сначала мы выбегали из казармы, а потом уже привыкли, да и ничего не могло случиться, так как казармы были деревянные и одноэтажные, крытые дранкой, щепой из лиственницы. Только печи разваливались при землетрясении. Воду от некоторых ключей собирали в трубы и применяли в хозяйстве. Так этой водой отапливались штаб бригады, госпиталь и другие объекты. В нашей солдатской бане тоже собирали воду в большой деревянный ящик из лиственницы, и эту воду мы брали для мытья. Только запах был отвратительный, так как вода была с большой концентрацией сероводорода. Зимой в бане было всегда холодно, дуло из всех щелей. Мы, молодые солдаты-курсанты, при посещении бани раз в неделю старались согреться в чане с водой. Входило в этот ящик до 10 человек. Кто долго залеживался, того мы вытаскивали. Время на мытьё было ограничено, поступала команда от сержанта: «Одеваться! Выходи строиться!», и мы немедленно покидали моечную. Бельё почему-то всегда было влажным. После мытья одетые в это влажное бельё выходили в строй и затем в казарму. Утром в день помывки мы всегда вытаскивали кровати на улицу, чтобы сделать генеральную уборку. На погоду не обращалось никакого внимания. Затаскивали кровати только вечером. Иногда вся постель намокала от дождя летом или снега зимой. Ложились в мокрую постель. Никакие болезни нас не брали, мы были действительно закалены.

«Рожи», как мы говорили, у всех курсантов блестели. Климат морской мягкий: летом прохладно, а зимой было редко ниже минус 15 градусов по Цельсию, зато часто шли дожди. Казармы топили заготовленными летом дровами. На острове рос уникальный кедровый кустарник. Он стелился по земле, ветки были до 18 см в диаметре и до 15 м в длину. Больше я такой кустарник нигде не встречал. Вероятно, это кедровый стланец или ерник. Нам приходилось утром после подъёма идти в лес через заросли мокрого бамбука за такими ветками. Конечно, мы были мокрыми до ушей, но это, вероятно, входило в программу закаливания. Около казармы вырастала огромная куча заготовленных дров. Ветки были кривыми, и уложить их хорошо не было возможности. Дежурные, а чаще курсанты в наказание за какие-нибудь проступки распиливали эти сучья зимой на дрова и ими топили железные печки.

За малейшие провинности нас наказывали мытьём пола, уборкой туалета. За год службы в школе я, по моим подсчётам, вымыл около гектара полов. Я лю-бил вступать в полемику с сержантами из пехотного отделения или «огневи-ков», артиллеристами, работающими на пушках прямой наводкой. Но мы же были разведчики. Однажды меня не пустили на тренировку, когда мы готовились к соревнованию по лыжным гонкам. Сержант говорит: «Мыть полы - те же движения, что на лыжах. Мой полы!» Мы всегда драили полы ногой бамбуковым веником. Полы не были покрашены и приходилось драить до желтизны дерева. В казарме был образцовый порядок. Железная кровать была заправлена матрасом, набитым листьями бамбука. Для этого готовили из досок форму по размеру матраса, туда клали матрасовку, наполняли листьями бамбука и уплотняли специальным инструментом, нами же сделанным, до такой степени, что матрас самостоятельно стоял. Но он был очень жёсткий. Спинки кровати имели белые чехлы. У курсантов была прикроватная тумбочка на двоих, в которой хранился наш бедный скарб: зубной порошок и зубная щётка, белые нитки с иголкой и белый материал для подшивки подворотничков, которые меняли ежедневно; сапожная щётка с сапожной ваксой и, конечно, бархотка - суконная тряпка для натирания сапог до блеска после чистки их кремом. Сержанты учили нас натирать сапоги до тех пор, пока ты себя не увидишь, как в зеркале, в начищенном сапоге.

После окончания школы я попал по распределению в артиллерийский дивизион 120 мм артиллерии во взвод управления и назначен был командиром отделения разведки и одновременно помощником командира взвода управления в/ч 20783. Мне очень повезло с моими командирами. Командир взвода молодой лейтенант Пава (грузин) полностью полагался на меня и редко вмешивался во внутренние дела взвода, и мы с сержантом Пасько, командиром отделения связи, всё решали сами. Пасько подчинялся мне как помкомвзвода. У нас никогда за всю службу не было ни одного конфликта.

Запомнились зимние учения. Это были бригадные учения с участием танковых подразделений. Подняли нас по тревоге, не предупредив о том, что такое учение предстоит. Обычно заранее готовились. Мы думали, что выедем и ночью снова вернёмся домой. Снег от дождя и ветра спрессовывался на Курильских островах в единый наст. Нам, разведчикам и управленцам, было легче: мы напиливали большие глыбы снега, строили себе укрытия, ставили приборы и начинали работать. Хуже было моим связистам, в то время связь обеспечивалась двумя способами: телефонами-вертушками и рацией на аккумуляторах. Связисты только проложат связь, но пройдут танки, и связи нет. Командир временно переходит на радиосвязь. Но кто служил в то время, помнит, что радиосвязь - штука капризная: то аккумуляторы садятся, то помехи кругом – одним словом, мука артиллеристам вести огонь. Поэтому надо было всегда срочно восстанавливать телефонную связь. В нашем отделении связи было шесть километров телефонного провода на катушках. Весит одна катушка 16 кг. Если учесть, что на учениях солдат должен быть всегда полностью экипирован: вещмешок, противогаз, сапёрная лопатка, автомат Калашникова, то становится ясно, что более 2-х катушек не понесёшь. Солдат во время бега, а надо уложиться в срок и всё делать бегом, задохнётся от такой нагрузки. Выручал солдат Морозов, сын рыбака и житель Сахалина. Он брал до шести катушек, обвешан был со всех сторон и бежал впереди всех. Его земляк Михеев, хилый парень, не успевал за ним даже без катушек. Солдат Морозов носил сапоги на голую ногу, так как специально подобранные старшиной сапоги 46 размера он не мог надеть с портянками. Командир их подразделения связи сержант Пасько не был в состоянии помочь телефонистам, так как ему приходилось целый день, не вставая со снега, работать с радистами, у них тоже не ладилось с радиосвязью. Находившаяся на вооружении радиостанция состояла из двух тяжёлых блоков, поэтому обслуживалась двумя радистами. Станция на морозе работала плохо. И наш командир батареи, капитан (фамилию запамятовал) с горем пополам проводил стрельбы.

Был ещё взвод управления дивизиона, который обслуживал весь дивизион, и у него те же проблемы. Помню, подзывает командир дивизиона своего командира взвода связи капитана Иванова и даёт ему «разнос» за плохую связь. Командир взвода управления дивизиона, прошедший войну, лысый дядечка в годах, стоит навытяжку перед командиром дивизиона и слушает его приказ: «Капитан! Придумай мне такой телефонный аппарат, чтобы я стукнул здесь по аппарату, а там на передовой телефонная трубка стукнула того телефониста по башке!» «Слушаюсь, товарищ майор!» - отвечает Иванов. «Бегом исполнять!» - орёт командир. В разговоре были ещё некоторые междометия, которые я не могу привести. Нам, разведчикам, было проще сидеть в своих укрытиях. Наступила ночь, палатки мы, управленцы, не взяли с собой. Пришлось идти к «огневикам». Их палатки были набиты до предела. Спали сидя. Телефонисты до самой ночи мучились с восстановлением нормальной связи. Проснулся я (сидел уже у самого входа) и вижу: мой Морозов влез головой в палатку, а сам весь на снегу лежит и спит. Срочно затащил его вовнутрь. У него уже не было сил забраться в палатку: все силы оставил на поле. На другой день учения закончились, и мы вернулись в казармы.

За отличное проведение стрельбы при смотре дивизиона наше отделение заняло первое место, за что наградили вымпелом и дали один день отпуска с правом ухода из части. Но куда пойдёшь? Проспали в казарме.

При проведении крупных учений, когда, кроме артиллеристов, пехотинцев и танкистов, привлекались моряки и лётные части, наша батерея согласно штатному расписанию, выходила на постоянное место. Мы были обязаны охранять бухту Касатку и стояли на берегу залива на сопках. Сами орудия были на стационарных позициях, укрыты в углублениях и закрыты маскировочной сеткой. Блиндажи для нас, управленцев, были в глубине сопок. Только стереотрубы торчали вверху, и бусоли стояли на сопке. Для нас это был отдых.

Служба в армии проходила для меня легко, интересно. Наше отделение завоёвывало первые места по стрельбе, нас ставили в пример. Это радовало и давало дополнительные силы. На летних учениях батарея, взвод и отделение отстрелялись на отлично и заняли первые места.

За отлично проведённые летние стрельбы в масштабе отдельной бригады наш дивизион (в том числе полностью наша батарея) занял первое место и был отмечен поездкой в гости к морякам.

За умелое воспитание и обучение подчинённых, примерность в воинской дисциплине и отличные успехи в боевой и политической работе, за безупречную службу меня награждали похвальными листами и грамотами. Эти скромные награды давались за большой труд и усердие, и ими командование оценивало труд военнослужащего, они в какой-то мере формировали доброе и доверительное отношение командования к солдату как человеку, и награждённые гордились этими поощрениями.

Но не только военными делами мы занимались. Большое внимание во время службы уделялось спорту. Спортзалов в воинских частях острова не было, бы-ли небольшие комнаты, где стояли «спортивные козлы», «кони», турники и брусья. Больше занимались на открытых спортивных площадках, куда летом выносили спортивные снаряды. Большое внимание уделялось кроссам, марш-броскам, лыжным гонкам и др., то есть тем видам спорта, где нужно применить большие усилия.

Мне много времени приходилось заниматься общественной работой в батарее и дивизионе. Я был избран секретарём комсомольского бюро батареи и одновременно ответственным за оформление ленкомнаты. Совместно с рядовым Зюбановым мы регулярно выпускали стенную газету подразделения и принимали участие в выпуске дивизионной газеты «На боевом посту».

Служба шла к концу, шёл 1957 год, меня пригласили в штаб дивизиона и как командиру отличного отделения по боевой и политической подготовке предложили ехать в Хабаровское артиллерийское училище учиться на офицера. Учиться надо было два года. Я не соглашался, и мне дали время подумать. Не-сколько раз вызывали и агитировали ехать учиться. Командиры уговаривали, настаивали, требовали. Но я всё время категорически отказывался. Я не хотел оставаться в армии, хотел учиться в гражданском институте. До сих пор удив-ляюсь, как мог я, деревенский парень, в те годы отказаться от такого заманчивого предложения, таких обещанных привилегий. Но я выдержал и никогда позже об этом не пожалел.

Мы были на летних учениях, я лежал в палатке и тяжело болел, была очень высокая температура, божий свет не мил. Вызвал командир дивизиона майор Барсуков и говорит: «Ну что, широкопогонник, (он сержантов называл ши-рокопогонниками, т. е привилегированные) отслужил ты отлично, езжай домой к юбке, не хочешь стать военным! Теплоход стоит на рейде, через несколько часов отплывает теплоход «Тобольск», можешь ехать, я подпишу все документы о демобилизации здесь же». Наш летний лагерь был недалеко от бухты Касатка, где стоял на якоре теплоход. Я заикнулся о вещах, которые оставались в части, хотя и немного, но что-то было. Командир напомнил, что следующий теплоход будет лишь через несколько месяцев. Я согласился с предложением командира.

Перед демобилизацией военнослужащий заранее заполняет в анкете адрес места будущего жительства. Я указал место, откуда был призван. Бакчарский относился в военных кадастрах к районам крайнего севера. И воинов, призван-ных из этих районов, после демобилизации надо было отправлять до ледостава на реках этих мест. Это был сентябрь. В то время служба на материке длилась три года. Я отслужил в армии два года. Два года службы тогда впервые ввели на Крайнем севере и Курильских островах.

Теплоход «Тобольск» шёл около трёх суток до Владивостока. Попутно зашли на острова Кунашир и Сахалин (г. Корсаков), надо было и оттуда забрать демобилизованных. Прощай армия, да здравствует гражданка! Домой ехали уже в пассажирских вагонах. Со мной ехали ещё несколько сослуживцев до Новосибирска. После бурной встречи моих сослуживцев с родственниками меня посадили на поезд Новосибирск-Локоть. Потом пересел на поезд Москва-Риддер. (Старое название г. Лениногорск. Теперь снова восстановлено старое название - Риддер).

Во время службы все мои родные переехали из Сибири в Казахстан и поселились в пос. Горкуново Сугатовского сельсовета Шемонаихинского района Вос-точно-Казахстанской области. Вот почему я ехал по этому направлению и оказался в Казахстане. На станции Шемонаиха я сошёл с поезда и пошёл на базар. Увидев, что продают кумыс и зная по литературе, что это очень полезный казахский напиток, я решил выпить кружку. Зачем я это сделал? Пришлось поездку к матери на несколько часов отложить, так как занял твёрдую позицию в туалете. Надолго отпало желание пить этот «целебный для меня» напиток. Спустя годы ещё раз попробовал кумыс на курорте г. Ессентуки, куда приехал к жене - результат тот же. Больше кумыс в рот не брал. Добирался до деревни на попутных машинах. Тогда не принято было встречать приезжающих на вокзале. Меня встретили дома очень тепло, ведь мы не виделись два года. В то время отпуск солдатам давали очень редко на материке, а мы служили на островах, и у нас об отпуске никто и не заикался.

Чтобы закончить с Томской областью, хотел бы осветить поездку на Родину.

 

 

 

 

↑ 695