В. Сукачёв (Шпрингер)

А л л е р г и я

1

Моросил дождь. На мокром асфальте отражались блики одиноких фонарей. Редкие прохожие прятались под зонтиками и торопливо шлепали по лужам, высоко поднимая ноги в промокших обутках. Маленькая, белая собачонка протрусила через сквер и обнюхала ствол березы. Потом она задумчиво уставилась на вздрагивающие голубыми тенями окна квартир, где в уюте и тепле смотрели люди телевизор, и не то хрипло кашлянула, не то коротко тявкнула, брезгливо встряхнув короткой жесткой шерстью. На деревянных перилах балкона Парамошкиных сидел большой, пушистый кот Пуфик и холодно наблюдал за перемещениями Куклы – так звали маленькую собачонку. Его круглые, темные глаза с эллиптическими желтыми зрачками были в меру сонливы, как это и положено уважающему себя коту.

В сыром воздухе отчетливо выделялся медовый запах зацветшей липы, которую лет двадцать назад посадила у себя под окном Бауля. Липка, вначале очень чахлая, болезненная, долго не шла в рост, моталась на привязи возле осинового колышка, а потом как-то враз вытянулась, окрепла и вымахала почти до пятого этажа. Бауля выйдет на балкон и налюбоваться на свою липку не может: она говорит, что ее медовый аромат целебнее всяких бальзамов. Но ее восторги и умиление не все соседи разделяют. Некоторые в претензии к липе за то, что она им свет застит, а некоторые (Поповы, например) на головные боли из-за ее запаха жалуются. Говорят, что у них аллергия на липовый цвет. Особенно достается липе от Поповых в июле, когда самый липоцвет, за что еще в древней Руси называли этот месяц – липец, а в Белоруссии и на Украине он до сих пор зовется – липень. Но Лилии Константиновне (по дворовому – Линкольн) Поповой дела нет до всех этих историй, связанных с липой. Болит у нее голова – и все тут. Выйдет она на балкон, голова мокрым полотенцем обмотана, нашатырным спиртом от нее за версту разит.

«Боже! Боже!! Боже!!! – шумно вздыхает на весь двор Лилия Константиновна и косит волоокими глазами – все ли видят ее мучения. – И за что мне такое наказание?» Стоит она на балконе и стонет до тех пор, пока не выстонет из какой-нибудь квартиры сочувствующую соседку. И вот тогда они начинают тешиться над Баулей, воспитанно называя ее Ульяной Марковной.

А Бауля в это время одиноко сидит далеко от окна и нос на улицу боится высунуть, словно и в самом деле бог весть какой проступок совершила.

Моросит дождь, падают с сердцевидной листвы тяжелые капли, разлетаются во все стороны продолговатые, золотистые прицветники на крылышках.

2

Поздно вечером Генка Попов (Гиря или Поп) вышел из подъезда и зябко поежился. Запрокинув голову, подставил лицо дождю, а потом широкой, почти круглой ладонью, стер влагу с лица.

На дворе – ни души. Даже стариканы сидели по своим квартирам, и Генка довольно расправил свои покатые плечи. Покосившись на улицу, он загадочно усмехнулся, поднял воротник ветровки и торопливо зашагал на коротковатых, крепких ногах.

Минуло около часа, прежде чем во дворе вновь появился Генка, но теперь уже в сопровождении долговязой, нескладной фигуры в куцем плаще.

- Нормально! У нее уже свет погас, - хрипло прошептал Генка.

- Ты че, Гиря, старуху испугался? – презрительно спросил долговязый.

- Скажешь тоже, - сплюнул под ноги Гиря. – А только зачем нам лишние разговоры?

- Тогда надо было попозже, когда все уснут…

- Не-е, Якорь, ты не прав! Позже все выключат телевизоры, и тогда даже пукнуть будет нельзя. А сейчас там идет война, наши войска Берлин штурмуют, вот мы под этот шумок ударно и поработаем…

- Голова у тебя, Гиря, варит, - зауважал его товарищ. – Сам придумал или кто подсказал?

- Какая разница! Пошли…

Они скрылись в подъезде, а минут через десять вновь появились во дворе, только теперь с лопатой и маленькой, блестящей от никеля ножовкой в руках.

- Оп! – перепрыгнул Гиря через невысокое проволочное заграждение, рассчитанное явно не на человека.

С ветвей липы на них просыпались, словно град, тяжелые холодные капли.

Гиря поплевал на круглые ладони, огляделся и всадил штыковую лопату в податливую землю.

Якорь, задрав голову, с уважением сказал:

- Смотри, как вымахала! Когда вы из нашего дома сюда переехали, она пониже была.

- Была, была, - проворчал Гиря. – Была, да сплыла… Бери ножовку, подпиливай… Только, чур, не до конца, а то она, зараза, враз грохнется, понял?

- А чего не понять, - Якорь обломал несколько ветвей, бросил на землю, потом встал на них острыми коленями и начал подпиливать первый корень, ободранный штыковой лопатой и пронзительно белевший из теплой, развороченной земли. – Ишь, стонет ажно, - хмыкнул он, перегрызая стальным полотном плачущие соком волокнистые мускулы.

3

Листья липы обладают очень интересной особенностью: навстречу ветру они поворачиваются нижней стороной, покрытой восковым налетом, который защищает их от губительных суховеев и от излишней потери влаги. А вот от человека липа ничем не защищена – природа не предусмотрела такую защиту, хотя и научила легко приспосабливаться к городским условиям – пыли, дыму, газу…

4

- Генусик, да ты же весь промок! – ужаснулась дома мама. – На тебе сухой нитки нет. Скорее в ванну! Иначе простынешь, голуба ты моя, - охала возле Генки всерьез встревоженная Лилия Константиновна, стягивая с сына ветровку.

- Ничего со мной не случится, - довольно прогудел Генка, - я же натренированный.

- И все же, Генусик, прими ванну, - упрашивала его мама, крупная, пышнотелая женщина, с толстой, черной косой на спине. – Ну, сделай это ради меня, Генусик, иначе я спать сегодня не буду.

- Ладно, уговорила, - снисходительно согласился Генка и вразвалку пошел в ванну.

Раздевшись до трусиков, он согнул руки в локтях, втянул живот и, поигрывая накачанными мускулами, долго разглядывал себя в зеркале. А выглядел он, как молодой Геракл – по нему анатомию можно было изучать. Довольный Генка не спеша опустился в горячую воду, сдобренную хвойным порошком. Запах порошка вдруг напомнил ему липу, и он громко позвал:

- Мама! Иди- ка сюда…

- Что, сыночек, что, лапушка? – тут же возникла на пороге ванной комнаты Лилия Константиновна.

- А она больше не будет вонять, - самодовольно кивнул в сторону балкона Генка.

- Кто? – не поняла его мама.

- Ну, липа эта…

- Липа? – мама испуганно взглянула на сына. – Что ты такое говоришь?

- Отвоняла, ха-ха-ха! – громко засмеялся Генка и ударил по взмыленной воде так, что брызги полетели во все стороны.

- Не пугай меня, Генуся! – всплеснула руками Лилия Константиновна, но уже видно было, что она все поняла и успокоилась. – Что ты сделал с этим ужасным деревом?

- А-а, ничего… Потом увидишь.

- Генусик, это не опасно? - в глазах мамы вновь мелькнула тревога.

- Все в норме, мама… Потри мне спину.

И Лилия Константиновна, забыв обо всем на свете (в последнее время Генусик стал дичиться ее), схватила вихотку.

5

Утром приятно удивленная Бауля говорила всем встречным-поперечным:

- Подумать только, кто-то взрыхлил землю вокруг липы. Какая добрая душа постаралась – не знаю, но угадала она в самый раз, под дождичек. Теперь земля под липкой на сажень промокла, и никакая жара ей будет не страшна. Знать бы кто это сделал – руки бы золотые тому человеку расцеловала. Да ведь никто не сознаётся пока…

6

Барометр падал.

Но все ещё было тихо.

И светило щедрое июльское солнце.

Едва приметно трепетали листья на осинках.

Густо, приятно глазу, зеленела трава на газонах и в скверах.

Откуда-то летели пчелы к липе и уносили в обножках нектар и пыльцу зеленого цвета.

А в нектаре липы содержится около сорока процентов сахарозы и около двенадцати – глюкозы и фруктозы.

И никто во дворе не знал, что в отдельные годы только одно дерево за десять-двенадцать дней цветения выделяет нектара столько, сколько гектар цветущей гречихи.

И никто не ведал, что зеленая, стройная липа, отбрасывающая мягкую тень на скамейку, где так любила посидеть Бауля, убита минувшей дождливой ночью.

- Эй, барышни, кыш! – властно приказал Генка сидящим на качелях Даше и Ладе.

- Почему? – пискнули было девчонки.

- Я сказал, - нахмурил белесые брови Генка и сильно встряхнул качели.

- Ой! – девчонки неохотно сползли с сиденья и молча наблюдали, как Генка усаживается на их место.

- Большой, да? – задиристо спросила голенастая Даша. – Сильный, да?

- Сильный! – довольно ответил Генка и с надеждой посмотрел на крайний балкон пятого этажа.

- Зря смотришь, - ехидно улыбнулась Даша. – Она уже ушла.

- Куда? – насторожился Генка.

- На кудыкину гору…

Рассерженная Даша прямо смотрела в Генкины глаза. Лада стояла в сторонке и равнодушно грызла яблоко.

- Смотри, у меня на таких как ты - аллергия, - сощурившись, грозно сказал Генка.

- Ой, напугал, - Даша взяла подругу за руку. – Пошли отсюда…

Генка качался и смотрел на балкон, а Птаха (Лена Соловьева) вышла из-за угла с хозяйственной сумкой в руке. Сумка была тяжелая – плотно набита пакетами с молоком, хлебом и сахаром.

- Помочь? – Генка покраснел и поднялся навстречу.

- Помоги, - Лена поставила сумку на асфальт.

Генка подошел и без удовольствия заметил, что на базе отдыха Птаха повзрослела, блестит от загара, а главное – подросла.

7

- О-о! У тебя новые джинсы? – заметила Лена.

- Маман вчера купила, - небрежно обронил Генка.

- Хорошо тебе, - сказала Птаха, - за широкой маминой спиной.

- Это точно, - Генка не заметил легкой усмешки в ее голосе.

- И туфли у тебя с высоким каблуком, - продолжала Лена.

Этот разговор Генка не поддержал и перевел на другое:

- Ну и как там, на базе отдыха?

- Нормально.

- Выступали?

- Всякое было, - Лена откинула белокурые волосы со лба и улыбнулась. – А ты здесь как?

- Я? – Генка торопливо оглянулся и перешел на шепот: - Я тут одну хохму придумал, закачаешься!

- Да ну? – оживилась Птаха.

- Точно… Только чур – никому!

- Спрашиваешь…

- Видишь липу? – Генка самодовольно расправил широкие плечи.

- Вижу…

- Скоро не увидишь, ха-ха-ха! – не удержался он от смеха.

- Как это?

- А вот так – потом узнаешь.

- Да ты что, Гиря, серьезно? – ямочки на щеках Лены Соловьевой исчезли.

- Конечно, серьезно… Она еще немного постоит, а потом начнет потихоньку умирать. Представляешь, как запрыгает вокруг нее Бауля, - Генка вновь громко захохотал.

- Ты что с липой сделал? – тихо спросила Лена.

- Чего-о? – насторожился Генка.

- Ты что натворил, подлый Поп! – Птаха побледнела и шагнула к нему.

- Н-но, ты! – отступил Генка, встревоженно вильнув глазами. – Шуток не понимаешь? Пошутил я, поняла, Птаха?!

- Смотри, Поп, в случае чего – я все расскажу, - Лена взялась за сумку.

- Дай сюда, - шагнул к ней Генка.

- Отстань! Сама донесу, - Лена отвернулась и пошла, и белокурые, длинные волосы светло плескались по ее спине.

- Предупреждаю, Птаха, я тебе крылышки повыщипаю! – зло крикнул ей вслед Генка. – Если хочешь знать, у меня на таких аллергия, ясно?

Лена Соловьева не ответила, даже спиной выражая полное презрение к нему.

- И так бывает, - добродушно заметил со своего балкона Старый Пенсионер. – Ничего не поделаешь с ними – женщины!

- Пошел ты, старый козел! – тихо буркнул Генка и направился в свой подъезд, злорадно покосившись на сникшую липу.

А в доме напротив сидела на балконе древняя, седенькая старушка и на блестящих под солнцем спицах вязала длинный, черный шарф.

8

После обеда с низовий реки подул ветер. Он подхватил пыль с обочины, бумажные стаканчики из-под мороженого, оберточную бумагу возле супермаркета и всё это понёс по городу. Попутно ветер заглядывал в урны и подметал пешеходные переходы, со свистом врывался в вестибюли и распахнутые окна… А вот листья на липе оставались неподвижными.

9

Им было лет по-шестнадцать, и они возвращались из кино. Навстречу вышел Шкет – худенький, низкорослый сын Парамошкиных из 29-й квартиры. Заступив дорогу, Шкет нагло спросил:

- Эй, чучело, закурить найдется?

Паренек опешил от такого хамства, и хотел было ухватить пацана за ухо, но тот резво отскочил. Узкое, клиновидное лицо Шкета перекосилось, и он плаксиво спросил:

- Сильно большой стал, да? С девочкой гуляешь?

- Да ты откуда взялся! – возмутился паренёк и покосился на свою девушку, тоже изрядно удивленную. – Иди- ка ты домой, сопли подсуши.

- Я вот тебе мурло сейчас набью, тогда ты быстро забудешь про сопли, - с неестественной для его возраста серьезностью сказал Шкет.

- Что-о? - паренек побледнел и шагнул к нахальному мальчишке. – Что ты сказал?

- А вот иди сюда – узнаешь! – отступая к углу дома, ехидно ответил Шкет, блестя круглыми, плоскими глазами. – Иди, иди…

И в это время из-за угла вышли трое.

- Ты что ребенка обижаешь? – спросил Гиря, заложив пальцы в задние карманы джинсов. – Тебя в школе разве этому учили?

- Я обижаю? – удивился парень. – Это он всякую ерунду городит.

- Не сваливай на ребенка, - нахмурился Гиря.

- Нет, правда, - вступила в разговор девушка, подходя ближе к своему спутнику. – Представляете, он вначале закурить попросил…

- А вам что, жалко стало? – перебивая, ухмыльнулся долговязый Якорь.

- Да нет, я просто не курю, - ответил паренек.

- А курил бы – так дал? – Гиря осуждающе покачал круглой головой. – Нехорошо… Нельзя детей с этих лет развращать курением. А еще одет прилично, девочку рядом водишь и такие подлые дела можешь делать…

- Какие дела? – паренек оглянулся: у него за спиной уже стоял Якорь.

- Ну-ну, не бойся, - Гиря вразвалку подошел ближе. – А то твоя девочка еще подумает, что ты трус и больше в кино с тобой не пойдет. Правда, девочка?

- Вы что это привязались к нему? – напряженно спросила девочка. – Что вам надо?

- А ничего нам не надо, - добродушно ответил Гиря. – Мы просто за мальца вступились – жалко нам его стало. Эй, Шкет, иди сюда, - позвал он мальчишку и когда тот подошел, жестко приказал: - Дай ему в морду, я разрешаю...

- У-у, курица! – крикнул Шкет, подпрыгнул и ударил грязным кулачком паренька в лицо. Тот невольно отступил от него и тут сзади его ударил по голове Якорь, а завершил дело Гиря, коротко, расчетливо и жестоко нанеся несколько точных ударов. Третий, казавшийся старшим среди них, держал девчонку, зажав ей рот ладонью, а другой блудливо шарился по ее груди.

- У меня на таких, в костюмчиках, аллергия, понял? – сказал Гиря лежавшему на земле пареньку, и пнул его острым ботинком, целя в живот. – Смотри, больше детей не обижай, а то я снова рассержусь.

Девчонка давилась слезами, брезгливо отрывая чужую руку от груди. Парень тихо стонал, приподнимаясь на руках…

10

- Генусик, деточка, - округлила глаза Лилия Константиновна, - у тебя на рубашке кровь…

- Да? – удивился Генка. – Странно.

- Не пугай меня, Генусик. Что-нибудь случилось? – Лилия Константиновна прижала руку к высокой груди.

- Да нет, ничего не случилось,. – Генка усмехнулся.. – Просто мы боролись с Яшкой, ну, с тем, долговязым, из нашего старого дома. Ну, я ему нечаянно щеку значком поцарапал…

- Боже! Боже! Боже! Эта ваша борьба… Она до добра не доведет. Прошу тебя, Генусик, поберегись, ты же знаешь – я не переживу…

- Батяня звонил? – перебил ее Генка, проходя на кухню.

- Звонил… Сказал, что просьбу твою выполнил.

- Да?! – Генка замер, а потом вдруг громко закричал: - Ур-р-ра-а!

- А, собственно, в чем дело? – настороженно спросила мама.

- Он мне обещал стереомагнитофон купить…

- Ну, скажем, купить магнитофон было бы проще мне, - нахмурилась Лилия Константиновна. – Но твой папочка опять хочет доказать, что он все может.

- Пусть доказывает! – засмеялся Генка. – Года через два я его на машину раскручу!

- Еще чего не хватало! Я не хочу, чтобы ты на ней убился? – сразу обеспокоилась его мама.

Но Генка уже не слышал ее. Он представил, как въезжает во двор на яркой иномарке, и как у Птахи отваливается клюв от удивления и зависти. А потом она подлизывается к нему и просит прощения, и он везет ее за город. В машине громко играет классная музыка, на заднем сиденье небрежно валяется шкура гималайского медведя…

- Так болит голова, - жалуется мама, закатывая волоокие глаза. – У меня определенно аллергия на эту распроклятую липу. И когда только она закончит цвести?

- Она, мама, уже отцвела, - усмехнулся Генка и взял с тарелочки кружок сервелата.

- Если бы, - грустно вздыхает мама.

11

Ночью ветер усилился до двадцати метров в секунду. Липа продержалась недолго: вначале она лишь накренилась и судорожно вздрагивала от сильных порывов ветра, но вскоре тихо хрупнул один подпиленный корень, за ним второй и третий… Мягко, со вздохом, дерево легло на асфальт, вывернув из земли корявые, обрубленные корни, из которых медленно сочился последний сок царицы медоносов.