Вячеслав Сукачёв (Шпрингер)

1

Он выбежал на балкон в трусиках и долго делал зарядку, скашивая большие, красивые глаза на вялые бицепсы. Он огорчался, но тут же забывал об этом, истово приседал, наклонялся, а в ореховые глаза его медленно вкатывалась подернутая дымкой краюха солнца. Ему казалось, что он впервые видит такое вот большое, яркое, до совершенства круглое и теплое солнце.

- Валера, пора кушать, - позвала его из комнаты мама.

- Айн момент! – весело отозвался он.

Хлопнула дверь в их подъезде, и он увидел Люсю Колотушкину из 76-й квартиры. Она, словно бы почувствовав его взгляд, тут же оглянулась и приветливо взмахнула рукой:

- Смотри, Валет, не свались с балкона.

- Не свалюсь! – радостно ответил он ей.

Из-за угла тут же вывернулся яркий мотоцикл «Ява», и Люся ловко вспрыгнула на его заднее сиденье. Мотоцикл рванул с места, и белокурые волосы Люси легко полетели по воздуху…

«Опять у Люськи новый кадр, - вскользь подумалось ему. – И где она их только находит?»

- Валера, все стынет! – заглянула к нему мама с полотенцем через плечо.

- Иду -у…

Внизу Степан Степанович мел тротуар. Сверху хорошо просматривалось, как безжалостные годы старательно и подробно вымели макушку СС: лысина дворника на солнце тускло поблескивала.

- Ни мороз нам не страшен, ни жара! – напевал в ванной комнате Валера. – Удивляются даже доктора…

- Что это с тобой? – удивилась мама за столом.

- Все нормально, мамочка, - ответил Валера, с аппетитом уплетая бутерброд с рыбным паштетом.

- Это хорошо, - мама строго и внимательно посмотрела на него. – Ты на письмо папе ответил?

- Еще вчера… И уже отправил, - упредил он новый вопрос.

- Спасибо, - глаза у мамы, тоже цвета грецкого ореха, потеплели, дрогнули круто выгнутые брови и разошлись в полуулыбке полноватые губы. – Ему в командировке скучно без нас.

2

- Ты чем будешь заниматься? – спросила уже уходившая на работу мама.

- Позанимаюсь… Может, к ребятам сгоняю, - Валера мыл на кухне посуду.

- Я тебя попрошу: сходи, пожалуйста, в магазин за хлебом и молоком. Деньги в шкатулке.

- Схожу, мама.

- Тогда – до вечера…

И мама ушла, оставив вместо себя дорогой запах французских духов. Работала она в городской администрации, там же, на работе, обедала, и виделись они с сыном утром около часа и вечером столько же. А вот отец был геолог, и летом они с ним вообще не виделись. Но будущим летом, после восьмого класса, отец твердо пообещал взять его с собой сезонным рабочим. И уже от одной только мысли, что всего через год он может стать рабочим – Валерка чувствовал себя взрослее.

Он снова вышел на балкон и помахал маме в тот момент, когда она садилась в пришедшую за ней машину. СС отступил в сторону, пропуская черную «Волгу», и потом равнодушно посмотрел ей вслед.

- Валетик, привет! – крикнули ему сверху.

Валерка высунулся над периллами балкона и увидел Лену Соловьеву из 80-й квартиры.

- Привет, Птаха! – радостно ответил он и невольно залюбовался Леной, которая была на два года старше его и перешла уже в десятый класс. – Как жизнь молодая?

- Лучше всех! – ответила Лена и улыбнулась, и на круглых щеках у нее появились две продолговатые ямочки. – Я только вчера вечером из лагеря отдыха приехала. Красотища там, Валетик, с ума можно сойти!

- Не сошла?

- Немного, - Лена счастливо засмеялась.

- Вы это что тут устроили? – на балкон 55-й квартиры выскочила Молодая Пенсионерка в бигудях, словно Аэлита в космическом шлеме. – С утра пораньше завели базар на весь двор – непостижимо…

- Ладно, Валетик, пока, - подмигнула Лена. – Ты сегодня весь светишься, с чего бы это?

И он чуть было не проболтался, но вовремя вспомнил об этой самой – Молодой Пенсионерке из соседнего подъезда.

- Улетай, птица, улетай, птица! – со смехом пропел Валерка, чем и вызвал новый взрыв негодования Руфины Львовны, вдруг вздумавшей принять слова старой песенки на свой собственный счет.

«Курица – не птица, - ехидно подумал Валерка, мельком взглянув на большой, мясистый нос Молодой Пенсионерки. – Неужели так трудно это понять?»

3

И как-то странно, непривычно, ощущал он всё свое тело. Вернее, Валерка вообще его не ощущал в это утро: он словно бы скользил по воздуху, парил над землей, преодолев земное притяжение. Все казалось возможным, все было хорошо и, думалось ему, так будет всегда…

4

- Салют, Валет! – позвонил дружок Колька.

- Будь здоров и не кашляй, - шутливо ответил Валерка.

- Слушай, ты сегодня как?

- Никак...

- В смысле?

- Занят я сегодня, Кольша.

- Жа-аль, - разочарованно протянул друг. – А мы собрались у Дылды записи послушать. Ему фатер из-за бугра привез – закачаешься…

- Увы, Кольша, я мимо…

- А что случилось-то?

«Сказать – не сказать? – замялся Валерка. – Нет, лучше не надо».

- Ничего не случилось, Кольша. Дело у меня…

- Де-ело, - обиделся Колька. – С каких это пор ты такой деловой?

- Эх, Колька, знал бы ты! – непроизвольно вырвалось у Валерки.

- Что?

- Да так… Послушай: «Две силы есть – две роковые силы; всю жизнь свою у них мы под рукой, от колыбельных дней и до могилы, - одна есть Смерть, другая – Суд людской. И та, и тот равно неотразимы»…

- У тебя как с головой? – перебил Колька. – По-моему, ты в психушку просишься.

- Дурак, стихи не умеешь слушать, - засмеялся Валерка.

- Почитай их, знаешь, кому?

- Нет…

- Значит, не идешь к Дылде?

- Не иду.

- Пока… Только потом смотри не пожалей.

- Угу.

5

Он вышел из подъезда и наткнулся на Славика: пацан тащил на верёвочке игрушечный грузовик, доверху набитый гравием. Мальчишку во дворе звали Каштаном.

- Слышь, Славка! – окликнул его Валерка.

- Слышу, - Каштан остановился и напряженно уставился на него.

«Что бы такое хорошее ему сказать?» – подумал Валерка.

- Конфету хочешь?

- Хочу! – с готовностью ответил Каштан и начал вытирать ладони о рубашку.

- Тогда жди меня из магазина – я принесу.

- Сейчас, да?

- Минут через двадцать.

- Я подожду, - Каштан сел на землю, подтянул к себе машину и начал ждать.

А на улице было так хорошо: светило солнце, попискивали синицы, в высоком, голубом небе медленно проплывал серебристый крестик реактивного самолета. Пахло городским асфальтом, пылью и выхлопными газами – традиционный букет запахов промышленного города. На лавочке у соседнего подъезда одиноко маялся Закидушка, поставив между ног коричневую хозяйственную сумку со сломанной молнией. Из сумки пробивался сиротливый блеск пустой бутылки.

В доме напротив сидела на балконе седенькая старушка и вязала на спицах длинный черный шарф.

И все восторг распирал Валерку. Размахивая сумкой, он вполголоса декламировал стихи: «Брата я привел к тебе, на голос обращал вниманье. Шла гроза. Ядра пели, яблоко кололось, я смотрел, как твой сияет волос, падая на темные глаза… Брат держал в руках своих могучих чашку с пенным, солнечным вином, выбродившим, выстоявшим в тучах, там, в бочагах облачных, шатучих, там, под золотым веретеном!»

Голуби сорвались с карниза, сизарь громко захлопал крыльями и пошел круто вверх: над крышами города, над заводскими трубами, туда, где солнечные струи воздуха ласково приглаживали перья на его груди, и далеко окрест виделись ему пригородные просторы.

Валерка смотрел, задрав голову, и ах как завидовал голубю, и опять читал стихи, не замечая, что прохожие оглядываются на него: «Сердце, сердце, что случилось, что смутило жизнь твою? Жизнью новой ты забилось, я тебя не узнаю. Все прошло, чем ты пылало, что любило и желало…

6

И потом весь день он перебирал томики стихов в домашней библиотеке, перечитывал давно знакомые и новые строки, не уставая поражаться пронзительной силе иных слов, на первый взгляд – самых обыкновенных, а на самом деле несущих в себе колдовской свет души некогда живших на земле людей…

7

Валерка не увидел, просто не обратил внимания на то, как над северной частью города появились тёмные, грозовые облака, низко и тревожно ползущие на окраинные дома. Облака очень скоро разрослись, еще потемнели, еще приспустились, глухие раскаты грома, яркие просверки молний то и дело встряхивали их, резкие порывы ветра вместе с пылью ударяли по окнам, одинокие, крупные капли хлестко упали на крыши, сделалось сумеречно на улице и тревожно на душе. Зачем-то включили и тут же выключили уличное освещение, в репродукторе что-то затрещало, защелкало и он умолк. С грохотом захлопнулась балконная дверь и по оконным сливам звучно застучали дождинки.

Резко, неожиданно зазвонил телефон.

- Ты дома? – встревоженно спросила мама.

- Я домовой, я дома добываю достаток дому моему…

- Подожди, - перебила Валерку мама, - там, на балконе, половики. Убери, пожалуйста, а то их вымочит ливнем.

- А разве будет ливень? – засмеялся Валерка.

- Не будет, а уже идет…

- Это – у тебя. А у меня пока лишь небольшой каплепад…

- Значит, уберешь? – нетерпеливо спросила мама.

- Значит, уберу!

- Ну и настроение сегодня у тебя, - усмехнулась озадаченная мама и положила трубку: видимо, в кабинет к ней кто-то вошел.

А в это время, надвое распарывая небо, бесшумно и пугающе ярко сверкнула молния и ушла куда-то в поднебесье, в недостижимые дали, и все на земле затихло в ожидании раската грома. Но вместо грома неприятное шипение, треск, словно бы рвали плотную материю, и лишь далеко за городом что-то сыто и недовольно проурчало.

Валера выбежал на балкон, схватил половики и увидел на балконе соседнего подъезда Старого Пенсионера – Дормидонта Назаровича Релякина. Опершись на красную, толстую трость, он пристально и неотрывно вглядывался в глубокие пропасти между грозовыми облаками и, наверное, что-то видел там, потому что совершенно не обращал внимания на косо секущий дождь.

8

А уже через час все стихло. Умытое небо, вновь бездонное, но уже не чисто голубое, а с оттенками ультрамарина, вытягивало глаза, и трепало душу, которой так хотелось до конца раскрыться встречь чему-то могучему и непонятному. И лишь тяжелые, свинцовые капли из водопроводных труб напоминали о недавнем ливне.

9

- Валера, ты? – спросила поздно вечером мама из своей спальни.

- Кто же еще, - буркнул он, проходя на кухню.

- Там, под полотенцем, ужин.

- …

- Ты слышишь меня?

- Слышу, конечно…

- Господи, - вздохнула мама, - когда ты только вырастешь?

Валерка налил из графина стакан воды и залпом выпил. Приподнял двумя пальцами льняное полотенце и увидел кастрюлю. Сняв крышку, заглянул в нее. Потом взял из большой хрустальной вазы карамельку и через комнату направился на балкон.

- Ты поел?

- Спи, мама, - с нажимом сказал Валерка и негромко пристукнул балконной дверью.

Когда глаза пообвыкли, он разглядел звездное небо и краешек тонкого месяца над крышей молочного магазина. И тут же услышал, как Дорнарел (Дормидонт Назарович Релякин) сказал кому-то авторитетным голосом:

- Видел, нынче месяц народился, потому и ливень ударил – новорожденный обмывался.

- Теперь, считай, весь месяц поливать будет, - ответил Старому Пенсионеру грубоватый голос дворника. – Примета такая есть…

Валера вгляделся и увидел на скамеечке во дворе две грустные фигуры.

- А вот скажи, Степан Степанович, - оживился Дормидонт Назарович, - раньше-то безо всяких приборов умели погоду предсказывать. А нынче что?

- Нынче – ерунда! – твердо сказал дворник Степан Степанович.

- То-то и оно…

Валера вздохнул и вновь поднял глаза к звездам. Яркая Вега призывно сияла в глубине небосвода, казалось, что от неё сыпятся холодные фиолетовые искры. И жутко стало на сердце, стоило ему подумать, как далеко она, как непостижимо расстояние до нее – ночной, непонятной, холодной и манящей…

Он долго сидел в кресле - качалке, запрокинув лицо, отрешась от всего земного. Он слышал, как ушли старики, вежливо пожелав друг другу спокойной ночи. Потом что-то радостное прочирикала Птаха на своем балконе, и Валера испуганно съежился в кресле: никого не хотелось ему видеть, даже красавицу Лену Соловьеву. Потом стало тихо, и лишь с улицы доносился приглушенный шум автомашин.

10

По двору метнулись два ярких снопа света, выхватив из темноты тяжелый блеск уже заснувших окон, празднично умытую, яркую листву на тополях и березе, темный от влаги асфальт. Точно следуя геометрии двора, машина подкатила к подъезду и плавно остановилась. Мотор выключили, и стало необычайно тихо. Потом хлопнула одна дверца, вторая…

- Посидим немного? – спросил низкий мужской голос.

- Поздно уже, - Валера узнал Люсю Колотушкину.

- Минуточку одну, Люсенька, - попросил мужчина.

- Ну, что тебе с той минуточки? – раздраженно сказала Люся. – Я устала, еле на ногах держусь.

- Извини, Люсенька…

- С ума сойти, какие мы вежливые, - фыркнула Люся. – А у меня сегодня две иностранные делегации обедали. А им, знаешь, как подавать надо: бегом и чтоб улыбка – семь на девять. Сейчас упаду на диван и до утра вымру… Ну, подожди, не надо, - торопливо сказала она и стихла. Не скоро и уже другим голосом, едва слышным Валерке, прошептала: - Да у меня и кофе-то кончился… Ну, ладно, только на минутку. И тихо, понял? И так обо мне уже всякое болтают… Ты чего?

- Машину закрою, - хрипло ответил мужчина.

Месяц был уже высоко. И впервые Валерка разглядел, как отчетливо просматривается за бледно-холодным серпиком темный овал луны.

Среди ящиков у вино-водочного магазина уныло промяукал кот.

11

И уже в постели, при свете ночника, он торопливо, с наслаждением вчитывался в строки стихотворения: «В костюме светлом Коломбины лежала мертвая она, прикрыта вскользь до половины, тяжелой завесью окна. И маска на сторону сбилась: полуоткрыт поблекший рот… Чего тем ртом не говорилось? Теперь он в первый раз не лжет!»

(продолжение следует)