Очерк

Антонина Шнайдер-Стремякова

ЧУТЬ-ЧУТЬ ИСТОРИИ

В долине гор Шварцвальда и неглубокой горной реки Оос в земле Баден Вюртемберг на юго-западе Германии находится небольшой, но живописный курортный городок Баден-Баден. В его процветании и развитии огромную роль сыграли около двенадцати источников, что бьют из-под земли. В этих горячих водах практичные германцы после ухода римлян стирали белье и обваривали забитых кур и свиней.

Баден-Баден напоминает котёл; его дно, разрезанное рекой, давно обжито и красиво обустроено. Волнообразные зеленые горы загораживают и закрывают доступ ветрам, обеспечивая мягкий климат и курортный микроклимат. Тысячелетние замки, разрушенные и ещё целые, влекут своей таинственностью. Жителей в городе немного, чуть более 51 тысячи.

Следы древнего человека, что здесь найдены, восходят к VIII в. до н. э. Свидетельство тому – сохранившийся старинный вал. С середины первого тысячелетия до н. э. древних людей вытеснили кельты, кельтов в первом веке н. э. вытеснили римляне, римлян в третьем веке вытеснили германцы. Город с того времени стали называть «Бадон», что означало во̀ды. С 1112 года во времена царствования маркграфа Германа I название трансформировалось в «Бадин», а позже в «Баден». Оно и дало название всему государству.

В эпоху религиозных войн Баденское маркграфство в 1535 году разделилось на два государства – католическое и протестантское. Протестантской столицей стал Баден-Дурлах, а католической – Баден-Баден. В Великое герцогство Баденское с названием Баден-Баден они объединятся лишь через два столетия.

В ХVII веке здесь случился пожар, уничтоживший город. Разгребая пепелища и отыскивая погреба и фундамент прежних строений, погорельцы воздвигали новые, потому здесь много дворов-колодцев, которые использовали впоследствии, как бани-парилки под открытым небом. К большим деревянным чанам, где рядом с мужчинами купались женщины, слуги подносили воду из горячих источников.

Старый город напоминает музей архитектуры: строили, сообразуясь вкусом, толщиной кошелька и тщеславием. От мира не отгораживались – подражали тому, что когда-то где-то видели. И начали появляться дома, напоминавшие кружевную паутину сплошных парижских балконов – сначала каменную, затем чугунную. С конца XVIII века пошла мода на загородные дома с парками – виллы. Сегодня это особняки богатых, и располагаются они в парковой зоне; к ним, как правило, нет свободного доступа.

Королевская вилла

Во Фридрихсбаде престижны термы Каракалла с горячими и холодными гротами, но требуют набитого кошелька. Марк Твен, выдающийся американский писатель, сатирик, журналист и лектор (помните Тома Сойера и Гекльберри Финна?), оставил здесь запись, которую не цитирует разве что только ленивый: «В купальнях Фридрихсбад уже через десять минут вы забудете о времени, а через 20 минут обо всём на свете». Дорогие в центре, ванны значительно дешевле на окраине, но об этом я узнала слишком поздно и потому термального удовольствия не испытала.

СТАРЫЙ ЗАМОК БАДЕН-БАДЕНА

С любой точки города на одном из горных склонов просматриваются руины старого замка, родового гнезда баденской династии Маркграфов. Развалины приковывают, влекут, но добраться до них непросто – надо иметь здоровые ноги.

Бывший рыцарский зал          Капелла

Строительство замка началось в 1102 году; к своему расцвету (1431 – 1453) он насчитывал уже около ста комнат. На втором этаже высотой в 6,4 метра находился великолепный рыцарский зал, где устраивали зрелищные турниры. Зал, видимо, не обогревался: увеселялись – не холодно было. В одну из стен вмонтирована самая огромная в Европе арфа, что играет музыку ветра. У неё 120 струн, её высота 4,10 м. с Оконные проёмы былого «рыцарства», зияющие в два уровня, впечатляют и сегодня. Несущая стена всё возвышалась и укреплялась. Ширина каменных стен – 0,9 – 1, 15 м. Княжеский двор представляет собой высеченный из камня террариум, наподобие тюремной шахты. Для лошадей и телег подъезда не было. Конная дорога вела лишь к главным воротам, отсюда всё доставлялось и поднималось наверх, во дворец, затем спускалось в огромный подвал-погреб, попасть в который сегодня легко через ворота.

В неспокойные доримские времена в горах жили кельты. Находились ли неполадёку от замка другие поселения, свидетельств нет, однако защищаться было удобнее с высоты, а не в долине, так что в горах строились, вилимо, с целью, собственной безопасности.

В конце ХVI столетия замок был разрушен пожаром. Причины пожара руины держат в секрете (есть предположение, что причиной стала гроза), стереть закопчённые стены не под силу уже четырём столетиям... До 1830 года – времени, когда замок объявили музеем, камни растаскивали для своих нужд жители долины.

Широким скелетам древнеримских развалин более тысячелетия, но впечатление, будто прямоугольные каменные стены выложены из окультуренного современного кирпича, а потому впечатляют и сегодня. Внутри кладки – округлые, как большая морская галька, овальные камни, что источают тепло и силу ушедших в небытие строителей.

Есть в замке низкие гроты-темницы. В них держали и пытали провинившихся. Находиться в них тяжело – возникает ощущение замурованности. По отшлифованным лестницам поднимаемся наверх. Перед взором – необозримая панорама земель Франции и Германии, и ты понимаешь, что приближающийся враг легко превращался в мишень.

Чуть подальше – такие же таинственные, как и замок, развалины капеллы. Она поменьше; кладка не так изящна и без следов раствора, но в ней такие же из камня стены, такие же литые дверные и оконные проёмы и лестницы. Камни уложены выступами. Из стен прорывается зелень… Что дивно! Мудрено сказать, что работает, – энергетика живших здесь когда-то людей или память бывшего морского дна?..

НОВЫЙ ЗАМОК

С XIV столетия на Флорентийской горе, там, где бьют из земли горячие источники, Маркграфам захотелось построить новую резиденцию. Её строительство закончилось к XVI столетию, но в борьбе за испанское наследство 1701-1714г.г. она была разрушена с одной стороны французами, с другой – австрийскими Габсбургами и Великобританией. Новый замок отстроили только к XVIII столетию. Его несколько раз перестраивали, но сегодня средь экзотических деревьев, что плодоносят круглый год (термальные воды обеспечивают корням благоприятный микроклимат в холодное время года) стоит он, печально-бесхозный...

В 2003 году замок был продан с аукциона – семейной фирме из Кувейта. Условие аукциона – превратить замок в семизвёздный отель к 2005 году – не выполнено. На дворе 2009-й, а он всё ещё стоит замороженный.

Камни держат века или века держат камни? Для живущих сегодня это не столь важно – важно, что ушедшие в небытие люди в те древние, казалось бы, времена проецировали вечность!.. Почему этой вечности, как и пирамидам Египта, неподвластны силы природы? Почему время шагнуло вперёд, а мастерство утратилось? Почему, стремясь к другим мирам, интернету и микробиологии, человек перестаёт создавать чудеса зодчества и искусства, что удивили бы хотя бы через полтысячелетие? Почему древние думали о вечности, а современные – о сиюминутном?

В один из воскресных дней взбиралась я по узким, почти безлюдным ступеням наверх, к замку. Массивные ворота с чугунно-улыбающимся ликом одного из Маркграфов были открыты – заперта лишь внутренняя, решётчатая ограда. Два беззаботных детских голоса заполняли недоступное пространство. В богатом историей дворе, ничем особенным не отличающемся от других, резвились дети. Подумалось об их будущем – потомках тех, на чьи развалины ходят любоваться и сегодня. Голоса появлялись то там, то тут, вкусно смеялись, звали друг друга по именам – чувствовалось, нравятся... Я надеялась, что дети подбегут к воротам.

И случилось чудо. Светлокудрый мальчик лет шести, в ботинках, коротких, чуть ниже колен штанишках с бретельками крест-накрест и в светлой рубашонке, что выбилась из-под штанишек, подбежал к контейнеру с двумя пустыми бутылками из-под пива. Через какую-то долю секунды за ним выбежала девочка лет семи-восьми чуть повыше – сущий ангел с длинными светлыми локонами, в белом, почти до пят, платьице с большим отложным воротом и полудлинными рукавами. Обнаружила меня и – замерла. Глядя на неё, повернулся ко мне и мальчик. Две пары ярких, кукольно-голубых глаз были напуганы. Я улыбалась, и это, видимо, помогло им отойти от шока.

- Что вы здесь делаете? – спросила я первое, что пришло в голову. Мальчик растерянно взглянул на девочку, она – на него, и он осмелел.

- Я бутылки нашёл, за дверь их поставлю, а потом сдам – у меня немного денег прибавится.

- Это будут только твои деньги или деньги всех членов семьи?

Не понимая, он сголубоглазил на девочку, и я уточнила:

- Ты с деньгами в магазин один пойдёшь или с родителями?

- Могу один, могу и с родителями.

- А деньги?

- Деньги себе возьму – бутылки ж я нашёл!

- И что на них купишь?

- Наверное, мороженое.

- А её угостишь?

- Да, – улыбнулся он девочке, – из копилки добавлю и куплю два – себе и Морен.

- Молодец. Вы брат и сестра?

- Нет, мой папа здесь управляющий, а Морен – моя соседка, мы дружим, и я её пригласил.

- Значит, это не ваш дом?

- Да, не наш.

- А хозяева дома?

Жеманно отряхиваясь и кокетничая, что, видимо, в женской натуре, заговорила девочка – эмоционально и взахлёб, словно боялась, что её не дослушают. Из рассказа я поняла, что во дворце живёт «всего-навсего один мужчина, молодой и очень красивый» и что отец Михеля (так звали мальчика) следит, чтобы ничего не растащили.

- А к мужчине гости часто ходят?

- Только, когда приёмы бывают, – народу тогда съезжается много.

- А кто на стол готовит?

- Чаще – родители Михеля, иногда и мои помогают.

- А во дворце красиво?

- Смотря где, – солидно заметил Михель.

- Вот в этой комнате, – махнула Морен налево, – столько красивых вещей, что я часами на них любуюсь.

- А что – раньше красивых вещей бывало больше?

- Не знаю, папа говорит, что было больше.

- Ты в школу ходишь?

- Да, во второй класс.

- А Михель?

- Он только начал учиться, – и я поняла, что мальчик посещает подготовительный класс.

- А мне пройти к вам можно? – поинтересовалась я через железные прутья.

Дети переглянусь. Морен первая сообразила.

- Нет, и пока вас не обнаружили, будет лучше, если вы уйдёте.

Я попрощалась и спустилась по тем же ступенькам, по каким и поднялась.

С ПОЗИЦИЙ СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ

Самая замечательная улица старого города – Lange Strasse, в переводе «Длинная», хотя соотнести её с длиной улиц провинциальных российских городов смешно. Ширина её тоже европейская – десять шагов. Днём людная, ночью она вымирает.

В каждом доме – великолепный магазин, кондитерская или кафе. Простые люди смотрят-глазеют, бизнес-люди щеголяют кошельками. Разглядывать здесь можно часами – цены, узорчатые балконы и просто красные ставни. Отчего красные? Возможно, чтоб в глаза бросались… Возможно, с идеологической подоплёкой...

Brunnenfest (праздник колодца - узкой улицы)

Официант, продавец, водитель электровоза в Германии знает не только немецкий, но и английский. Куда б вы ни зашли, обязательно подойдут, улыбнутся: «Чем могу помочь?» Угождать, искусство древних римлян, не теряют – напротив, совершенствуют. Улыбнитесь и поблагодарите: «Я только посмотреть».

Красные ковровые дорожки, наподобие тех, по которым спускаются важные лица с трапа самолёта, украшали в день нашего приезда все улицы центральной части. Их три дня не убирали, и отдыхающие важно расхаживали, посмеиваясь с чувством самолюбования и самоуважения.

Оказалось, днём ранее проводился большой спортивной праздник – по ковровым улицам ходили, бегали, а потом ещё и разгуливали. Конец недели завершился большим марафоном с награждениями у здания театра.

Праздники – урожая, пива, спорта, улицы, цветов – устраивают здесь часто... Широко, с концертом, отмечался в конце сентября традиционный, с полувековой историей, праздник георгинов. Рассказать о всех цветовых гаммах невозможно – эту сказку надобно видеть самому. В конце октября отмечали праздник улицы, «Brunnenfest», (дословно – «Праздник колодца»). Поднимающуюся в гору улицу украшали столы и скамейки в кремовых накидках. Ряженые и поп-музыканты весело зазывали отведать пива. Играли, пили сами и начинали играть опять.

Баден-Баден – не только идиллия архитектуры и роскоши, это ещё и идиллия уникальной, предназначенной для оздоровления природы. По реке разгуливают длинноногие цапли, плавают уточки, и кажется, будто мелкая, с каменистым дном речушка искусственно вмонтирована в долину для придания городу большей экзотики. Через каждые 100, самое большее 200 метров, – мостики с кружевом чугунных перил и живыми цветами у основания. Цветочный орнамент – самый разнообразный. Мостики в большинстве частные, поэтому некоторые из них закрыты.

Местные жители, как правило, дружелюбны и по-кошачьи ласковы – не только расскажут-покажут-расспросят, но выведут и даже подвезут. Чем это объяснить? Возможно, интернациональностью города.

Рестораны и кафе здесь не только немецкие, но и французские, русские, испанские, китайские, турецкие. То же и церкви – католическая, евангелическая, румынская, русская православная и даже синагога.

По субботам людской поток тянется на Flohmarkt – блошиный рынок или попросту «барахолку». Съезжаются-сходятся и бедные, и богатые. Богатые ищут антиквариат, бедные – дешёвые вещи. Дети, общеизвестно, что грибочки. Едва родители успели купить обновку, а чадо уж подросло, вот и ищут по сносной цене добротное и в то же время модное.

На столах, как в музеях... От разнообразия и великолепия роскошных предметов разбегаются глаза. Прозрачные позолоченные сервизы, причудливые вазы чуть ли не всех веков и народов, баварский и китайский фарфор, хрусталь, серебро и золото, украшения XVIII-XIX в.в. музейно играют и переливаются на октябрьском солнце. «Кусачие» для «зрителей» цены не являются кусачими для покупателей – в магазинах дороже.

За завтраком к нам подсела соседка по номеру, женщина лет сорока – вечером примерседесила из Дрездена на встречу с дочерью. С утра они запланировали блошиный рынок, а после – обед в одном из самых дорогих французских ресторанов.

Раз в году принято здесь выставлять всё, от чего хочется избавиться. Всю неделю обочины дорог украшала мебель, посуда, кухонная утварь, техника, постель – всего не перечислить. Люди проходят, но по аккуратной и небольшой «свалке» скользят глазами либо останавливаются, выбирают, а то и просто качивают головами. На четвёртый день из кучи вещей у нашего дома исчезли старинные зеркала, большой холодильник, дорогая и экономная по потребляемой энергии электроплита, два новых, ещё в целлофане, матраса, фарфоровые тарелки. У замка выставили старинные диваны из красного дерева – молодой хозяин, видимо, не знал, что выбрасывает. Понимавший в мебели толк прибрал их уже на второй день. Обтянет новым гобеленом и – антикварная мебель готова. Всё, что оставалось не разобранным: стулья, столы, шкафы, кровати, компьютеры, проигрыватели и ещё много всякой всячины – увезли ночью в конце недели. Эх, такие бы «свалки» в Россию – вмиг бы «приватизировали»...

К середине октября травы по утрам обычно в плену густой росы, а горы – в туманной дымке, но отпускать лето жители не хотят: рестораны и кафе украшают осенними цветами – на окнах, дворах, вокруг стволов зелёных пока ещё деревьев. От дизайна балконов, зелёных лужаек с причудливыми узорами из белых и жёлтых астр отдыхающие в восторге.

В октябре работают все открытые кафе. Более дорогие украшают себя гирляндами-светлячками – впечатление, будто вы в сказочном новогоднем лесу. Горящие в баночках свечи, подушечки, байковые одеяла на стульях – всё для посетителей. Прохладно – можно укрыться.

Воздух Баден-Бадена девственно чист, а в парке на Лихтентальской аллее, у набережной, в особенности. В воскресные дни прогуливаются не спеша – в одиночку, парами, с детьми и собачками.

В городе нет больших расстояний, однако машин в нём много. У разметки «зебра» на транспорт внимания не обращают: перед одиночным пешеходом останавливаются даже автобусы. Исходить город можно за неделю – подъёмы в горы тяжелы лишь вначале.

Колокольный звон, что отсчитывает каждые полчаса и час, заполняет не только улицы, но и помещения. Когда колокола зовут к службе, в звонко-молодое и хрустально-озорное «Ля-я» грозно и приглушённо врываются отеческие «Бу-ум», будто эти «ля-ля» непременно надо одобрить. И вот уже «Бумы» и «Ля», соревнуясь, начинают перекликаться, превращаясь в удивительно разноголосую полифонию. Акустика гор передаёт это многоголосье, и оркестровый плен длится, пока последнее гулкое «м-м-м» не завершит эту грандиозную чугунную ораторию.

Однажды во время этого перезвона в центре старого города я обратила внимание на ламу. На сером коврике оранжевым червем лежала морковь. Я поспешила достать фотоаппарат – меня остановило грозное «Но-но!» Пригляделась… В руках хозяина баночка для денежки – пришлось подчиниться.

РУССКИЕ В БАДЕН-БАДЕНЕ

Активное «освоение» русскими Баден-Бадена началось с конца ХVIII столетия, когда императрица Екатерина II женила любимого внука Александра I на 15-летней баденской принцессе Луизе, что в России известна как Елизавета Алексеевна. Слова принцессы, что Баден-Баден – «одно из прекраснейших мест на земле», подогревали интерес в аристократической среде.

Красоты города, здоровый климат и покой привлекали победителей Отечественной войны: Барклая-де-Толли, бесстрашного Милорадовича, будущего декабриста Пестеля. Здесь побывало большинство князей и графов того времени: Долгоруковы, Волконские, Трубецкие, Шереметевы, Гагарины, Репнины, Голицыны, Меньшиковы и пр. Все они знали французский и выглядели по-европейски современно.

Сегодня на площади Августа (Augusta Platz) можно видеть скромный дом. На мемориальной доске по-русски и немецки значится, что это дом князя Сергея Гагарина (1795-1852) – того самого, что был директором императорских училищ и с помощью пожертвований которого расписан в городе русский храм. Сейчас в этом внешне неприметном и строгом доме находится ресторан, в нём часто проводят свадьбы.

За аристократией потянулись литераторы, что были побогаче: прозаик граф В. А. Соллогуб и поэт князь П. А. Вяземский. В 1827 году Баден-Баден посетил Василий Жуковский. Через двадцать лет он приедет снова, чтобы из «райского уголка» никогда уже, вплоть до смерти (1852), не уезжать – проживёт, занимаясь переводом "Одиссеи" Гомера.

Затем в роскошные эти места стали наезжать не такие знатные и не такие богатые. В 1836 году здесь побывал Н. В. Гоголь. Ему было всего 27, но жил он затворником и общался только с Андреем Карамзиным и Александрой Смирновой-Россет. Вот как она вспоминает: «Мы встречались почти каждое утро. Он ходил… зигзагами… Часто был так задумчив, что я долго, долго его звала; гулять он обыкновенно отказывался… прибирая самые слабые резоны». Со свойственным ему артистизмом Гоголь читал в её гостиной первые главы «Мёртвых душ».

Матери он писал: "Я живу на знаменитых водах баден-баденских, куда заехал только на три дня и откуда уже три недели не могу вырваться. Встретил довольно знакомых. Больных серьезно здесь никого нет. Все приезжают только веселиться. Местоположение города чудесно… Мест для гулянья в окружности страшное множество, но на меня такая напала лень, что никак не могу приневолить себя все осмотреть".

Жил писатель в гостинице «Дармштадский двор» – ныне это здание городской ратуши. Наезжал в эти места вплоть до 1846 года – вёл переговоры с Августом Левальдом, издателем журнала «Европа», в котором печаталась повесть «Тарас Бульба».

Бывал здесь и Л. Н. Толстой. Приехал он в пятницу, остановился в „Zolland-Hotel“ („Hollandischer Hof“) – записался, как «Граф Толстой, офицер России», и в тот же вечер отправился в казино, где встретил много знакомых и знатных особ. Сразу проигрался и занял у Боткина 200 франков. Занял ещё и снова проиграл.

Отголоски того времени нашли отражение в его дневниковых записях: «Я играю в рулетку с утра до вечера. Сначала проиграл, но к вечеру отыграл...» Через день: «Играл в рулетку до 6 вечера. Всё проиграл». И опять: «Проиграл всё!.. Дурно, гадко». Перед отъездом: «Вокруг одни люмпены и самый первый – я», «В городе все негодяи, но самый большой из них – я».

Дом Ф. М. Достоевского

 

В Баден-Бадене знают хорошо Ф. М. Достоевского и И. С. Тургенева. Жил Ф. М. с молодой женой в старом центре. Заядлый игрок, он верил в свою, лично им разработанную тактику игры, и из казино не вылезал. Тактика, однако, не срабатывала, и он раз за разом проигрывал всё, что брал с собою. Проиграл припасенные на обратную дорогу деньги, костюм, обручальные кольца и даже "предпоследнее" платье жены. Пять недель молодые терпели нужду. Они не оплачивали номер – хозяйка не давала им свеч и не разрешала пользоваться водой.

10 июля 1867 года Достоевский отправился к И.С. Тургеневу. Между ними состоялся разговор о литературе. Тургенев высказался, что герои Достоевского „через каждые две страницы в бреду, в исступлении, в лихорадке. Ведь этого не бывает“. Рассердившись на жеманного либерала, Достоевский ушёл. "Вернулся от него муж очень раздраженный", – вспоминала Анна Григорьевна.

Иногда ему удавалось отыгрываться, но владевший им азарт втягивал его снова и снова, и он опять всё проигрывал. Мать Анны по просьбе дочери присылала деньги, но они тут же уходили. Спасла их сумма, присланная редакцией журнала "Русский вестник". Супруги рассчитались с долгами и уехали, так и не сумев выкупить заложенные вещи: брошь и серьги с бриллиантами и рубинами – подарок Анне.

Местные отзываются о нём неодобрительно, но почитают, как писателя. На доме, где он жил, помещён бюст, под ним – обложка раскрытой книги. Это не «Преступление и наказание», не «Братья Карамазовы», не «Бесы» или «Идиот» – это «Игрок».

На окраине города, недалеко от нового замка, у озера, рядом с проезжей дорогой, одиноко стоит памятник. Гордость России символизирует проигравшегося: большие ноги большого человека – босые, короткие рукава мятого пальто оголили большие беспомощные руки. Он балансирует, как непослушный школяр, на безжалостном, как и сама рулетка, шаре. Говорите ему... убеждайте – всё напрасно, он слов не слышит. Смотрит вдаль, никого и ничего не видя, – о своём думает, в себя погружён. Напряжённая поза, как в боксе, выражает безнадёжную готовность: «Ещё раз!..»

Деньги не являли для него смысл жизни, но его страстная натура хотела проверить, действительно ли рулетка – лишь игра в удачу. Он убедился, что быть хладнокровным в игре нельзя и, вернувшись в Россию, никогда больше не играл.

Вполне возможно, что практичные немцы любят его именно за это. Навсегда отрезвив много горячих голов, он являет пример, чем не следует заниматься. Местные в казино не ходят – к блеску золота, роскоши и атрибуту мотовства тянутся лишь приезжие. Достоевского в Баден-Бадене знает каждый школьник. «Это русский писатель, что проигрался, – и обязательно добавят. – Вот до чего доводит рулетка!»

И подумалось: а почему бы в России не показывать памятник Достоевского со спящим у его подножия пьяницей? Возможно, такие виды отвратили бы учеников от бездуховности – главного врага культуры и искусства. Или нет уверенности, что скажут, как ученики Баден-Бадена: «Вот до чего доводит пьянство?»

Тургенев И. С. не играл – он наблюдал и многих выручал. События тех лет нашли отражение в его романе «Дым» и повести «Призраки». Счастливой жизнью писатель прожил здесь без малого десять лет, ежедневно встречаясь с Полиной Виардо, чья вилла находится недалеко от центра. Память о нём вилла хранит и сегодня: на стенах фото, газетные и журнальные вырезки.

Вилла И. С. Тургенева

 

Супруги Виардо выстроили рядом с домом небольшой концертный зал. Тургенев был не только его завсегдатаем, но и вдохновителем – писал либретто на оперетки певицы. Этот дом привлекал известнейших в те годы людей. В нём бывали Вагнер, Лист, Брамс, прусский канцлер Бисмарк и даже король с королевой.

После концерта Тургенев привязывал к палке фонарь и возвращался в дом, что снимал неподалёку. Позже он выстроил на противоположном берегу собственную виллу с просторными комнатами, террасообразным парком и античными в нём скульптурами, но её из-за долгов пришлось продать. Купил виллу Луи Виардо, муж певицы, но Тургенев продолжал в ней жить – на правах гостя.

О платонической любви, питавшей и одновременно сжигавшей писателя около сорока лет, написано очень много, но была ли это платоническая любовь? И «до» и «после» встречи у писателя были увлечения, находил же он успокоение лишь рядом с Виардо. Дом певицы с преданным мужем, что был намного её старше, кажется нам сегодня «чужим гнездом», однако в этом гнезде писатель обретал душевный покой. И четвёртого ребёнка, сына Поля, многие биографы склонны считать сыном певицы и писателя. Это в наш век установить нетрудно – нужна лишь воля.

Одинокий бюст Тургенева в огромном парке на противоположном берегу реки обращён так же, как и при жизни, в сторону виллы возлюбленной, а её памятник – к нему. Они близко, почти рядом, но, как и при жизни, не вместе.

У памятника стояла немецкая группа. Я подошла.

- Ясный и волшебно лёгкий слог Тургенева – это увлекательные истории о любви, они и сегодня захватывают, позволяя одолеть произведение в один-два дня, – услыхала я и порадовалась, что в Германии есть ценители и знатоки русской литературы. Последняя фраза экскурсовода: «Его слог – совсем не то, что бесконечно длинные описания Толстого или вымученный психологизм Достоевского» развеселила слушателей, и я вступилась за имя:

- А что в этом смешного? Психологизм, он всегда вымученный, а длинные описания лишь доказывают мастерство.

- Бесконечно длинные описания утомляют, – парировал экскурсовод.

В Баден-Бадене сегодня, как и в ХIХ веке, повсюду слышна русская речь: на улицах, площадях, концертных залах, санаториях и храмах. Русские покупают и реставрируют дома. Хотелось бы думать, что не только из-за «кайфа» на «райской» земле, но и из уважения к истории собственной страны, что глубоко срослась с историей этого маленького, курортного уголка.

СИМФОНИЧЕСКИЕ КОНЦЕРТЫ

Симфонические концерты проводились по три-четыре раза на неделе. Зрители – преимущественно пенсионная элита, важно-разодетая и чинная.

После короткого вступления ведущего и дирижёра в одном лице начинался плен звуков – завораживавших, настораживавших, умиротворявших, иногда оглушавших настолько, что думалось, как такое можно было прочувствовать и не сойти с ума.

Мастерство исполнителей определялось дыханием. Публика внимала совсем не так, как в концертных залах России, где перешёптывались, лакомясь конфетами или мороженым. Инструменты негодовали, радовались, страдали и пели, но мой неразвитой слух ловил и воспринимал не столько «что», сколько «как» - привлекали танцевальные «па» рук дирижёра. В спешке достала карандаш и на чистой стороне программки принялась водить грифелем. Вот что получилось.

Friedrich Smetana (1824 – 1884)

Слаженное оркестровое тутти заиграло тарантеллу, и зал замер. Инструменты поочерёдно сменяли друг друга, и звуки тарантеллы плавно перешли в другие ритмы, то усиливаясь и затихая, то шипя и извиваясь. Трубная медь слилась с трепетом отдыхавших скрипок, бархатным стоном контрабасов и снова зазвучала тарантелла. Её мощный рефрен сменился вальсообразным пением скрипок, саксофонов и флейт, пока не начался головокружительный вихрь, усиленный группой ударных инструментов.

Modest Mussorgsky (1839 –1881)

Трели скрипок поддержала виолончель, солидно заговорил контрабас, скрипичный квартет был подхвачен отдыхавшими их собратьями, раздалась барабанная дробь, и началось вдруг безумное веселье, что внезапно закончилось, как по столу стукнули.

Peter Tschaikowsky (1840 – 1893)

Волшебно-трогательную мелодию этого небольшого произведения сменили тягучие переливы арфы. К тревожной виолончели присоединились волшебные скрипки, закончилось всё умиротворённо и нежно.

Eduard Künneke (1885 – 1953)

Бравурный марш заполнил зал, его сменил нежный и медленный вальс. Чтобы дружному оркестру замаршировать снова, в озорные танцевальные ритмы вкрапились пиццекато арфы и контрабасов. Солидно вышагивая, они чеканили ритм, их поддержали трубы, стекляшками рассыпались колокольчики, и опять закружился вальс. Танцевальный этот апофеоз закончила группа скрипок, и зрители зааплодировали стоя...

Музыка Годарда, Кальмана, Шуберта, Россини, Гроте, Бородина, Мусоргского, Чайковского и прочих корифеев – далеко не полный перечень, что услаждал утончённый вкус зрителей и слушателей.

ВСТРЕЧИ

I

Информацией, где проживал Толстой Л. Н, не владел даже экскурсовод, и я начала искать старожилов. На детской площадке заметила импозантную даму с внуком. «Старожил», – решила я и адресовала ей свой вопрос.

- Живу здесь 35 лет, хорошо знаю город, но про такой дом не слыхала, – удивилась дама.

МИТКОВИЧ МИКА

 

Расслышав акцент, я поинтересовалась, кто она и откуда. Оказалось, сербка. 20-летней приехала с мужем из Югославии, да так и осталась.

- Жила у моря. Там хорошо, как в сказке, – и глаза её заблестели.

- Здесь тоже, как в сказке, – горы, лес, река.

- Да, здесь тоже красиво, грех жаловаться, – с грустью согласилась она, – но мне домой хочется, в Югославию.

- Домой? – полупростонала я: мои бабушки на Алтае тоже всё мечтали попасть «домой», на Волгу...

Её глаза удивлённо выстрелили в меня.

- Зачем из неё сделали столько стран? – продолжила она. –

Кому это надо было? Простые люди жили дружно, не делились. Я, например, сербка, а муж – хорват, 40 лет вместе и всё нарадоваться друг другом не можем.

Чтобы отвлечь её от больной темы, я перевела разговор на другое:

- А как и где вы познакомились?

Глаза сощурились, лицо потеплело, улыбнулось:

- Нам тогда по семнадцать было. С фигурой Аполлона, он в плавках выходил из моря... Оказался простым солдатом. Мы сблизились, а потом поженились, но до сих пор любим друг друга. Не ругаемся, хоть и сербка я, а он хорват.

- А здесь как оказались?

- Кузен мужа перетянул, по молодости, – живо отреагировала она. – Первое время очень бедствовали – зарплата мужа в Югославии была намного больше, но кузен просил не оставлять его и, как мог, помогал. У моря я выросла – по морю и тоскую, оно во сне мне снится...

- У Вас акцент. Наверное, не работали?

- Долго язык учить не хотела – всё ждала, когда уедем. А работала я в самом богатом «Казино» Европы. Сейчас на больничном после операции.

- Скажите, все сербы такие жгуче-чёрные и красивые?

- Есть и светловолосые – всякие, – смеётся она.

- А о второй мировой что расскажете?

- Я уже после родилась, но слышала о ней много. Отец с матерью скрывались в войну в горах, в конце им по 16-17 было, а вот бабушки с дедушками так тогда и пропали, потому о них ничего не знаю. Отец умер рано, нам с сестрой всего по 9 и 11 было. Матери трудно пришлось – одна нас растила, рано умерла – в 57, моём возрасте. Война отняла у родителей здоровье, а у нас – родину.

- Сколько у Вас детей и как они в Германии устроены?

- Два сына у меня, старшему – 33, младшему – 31. У старшего нет детей, а этот вот, – показала она на внука. – младшего сына. Оба врачами работают – один хирургом, другой терапевтом. Им здесь нравится, а мы с мужем всё о Югославии мечтаем.

И подумалось: сколько лет прошло, а домом всё Югославию считают – страну, которой и на карте уж нет... Да и найдётся ли человек, что без дрожи в голосе и влаги в глазах может говорить о земле, с которой связаны яркие воспоминания детства или юности, будь то радостные или печальные?

II

К реке подошли две женщины. Одна начала крошить и бросать в воду хлебные крошки – утятам. Увидела, что её фотографируют, подошла. Оказалось, на реабилитацию приехала. После операции рано вышла на работу, и шов загноился.

Да, болезнь любит, чтоб её долечивали. Германия не исключение.

III

С немкой из Нюрнберга, соседкой по гостинице, прогуливаемся по парку.

- Вон русские пошли, – показала она.

- Почему так думаешь?

- Они обычно разодеты.

Я пригляделась... Действительно, на фоне других групп цепочка смотрелась букетно. Всё логично: бедному в грязь нельзя ударить! Попрощалась с приятельницей, догнала группу и пошла рядом с импозантной дамой в дорогом переливающемся на солнце платье. До нас долетел голос руководительницы, что остановилась у толстого роскошного дерева.

- Обратите внимание вот на эту ядовитую омелу. Её используют при лечении онкозаболеваний. Полагаю, ей не менее 500 лет (возрасту реконструированного парка не более 150!), такая она огромная и толстая (последнее было правдой). – Если из неё сделать чашку, налить на ночь воды, а утром напоить кого-то, бедняжке не позавидуешь.

На бирочке дерева значилось «Tulpenbaum» – «дерево-тюльпан». Его красивые жёлтые в июне соцветия похожи на распустившиеся тюльпаны, отсюда, видимо, и название. Группа медленно ползла по Лихтентальской Аллее всемирно известного парка, в котором более 300 разновидностей всевозможных деревьев и кустарников. Не выдержав инкогнито, я тихо спросила:

- Не скажете, откуда группа?

- Вы русская? – вскинулась дама. – Я думала, местная. Мы из Санкт-Петербурга и Калининграда.

- А групповода где нашли?

- Мы не «нашли» – мы его с собой привезли! – гордо тормознула она.

В нарождающейся «буржуинской» России хорошие групповоды стОят, видимо, дорого – учатся на ходу и, чтобы не молчать, рассказывают небылицы. Никого не волнует, что многие годами складывают по копейке, чтобы взглянуть на «цивильную» Европу...

Наш тихий разговор подслушали. Ко мне подошла групповод, сморщилась и спросила, как пройти к вилле И.С. Тургенева. К ней было далеко – повернули к вилле Виардо с памятником, где певица с великолепным гребнем в волосах. Все хотели знать, давно ли я, «живой экспонат», в Германии, откуда приехала, кем работала и как здесь живётся

- Живётся легче, но – тоскую, – сжалась я.

Большинство усмехнулось, разочарованно замахало и отошло, потеряв ко мне интерес: щемящее чувство ностальгии им было незнакомо. Я зашла в номер, оставила сумочку и отправилась пить воду. Группа всё ещё толпилась на площади у фонтана.

- В Берлине четыре года всего, – рассказывала моя знакомая мою же историю, – а уже лечится на одном из престижнейших курортов! Всю Европу изъездила...

Увидела меня и смутилась:

- Уже домой успели? А мы всё красотами любуемся.

Я подсказала, как лучше пройти к дому и памятнику Достоевского. Групповод вновь сморщилась:

- У нас времени мало...

Провожали меня завистливым взглядом, а я завидовала им, представителям страны, где прошла моя жизнь. Совсем ещё недавно роскошная Европа была для меня такой же недосягаемой, и, если к месту иль не к месту кто-то хвастал, что там уже бывал, завидовала тоже неземной завистью. Мы, люди «оттуда», живём здесь на социальном минимуме, но выезжать на «достопримечательности мира» можем себе позволить: не разучились ещё экономить на спичках!

Хорошо, что Баден-Баден не пострадал во второй мировой войне, – не пострадал будто бы только потому, что Англия и Франция вынашивали мысль стать хозяевами города и были против обстрела. Выяснять историю я не стала – мне было достаточно, что печальная судьба Дрездена обошла его стороной.

Надеюсь, читателю было небезынтересно взглянуть на один из красивейших европейских курортов сквозь призму моего восприятия. Возможно, потомки наши тоже побывают в нём, сравнят мои впечатления со своими и дополнят их…

2008, Берлин