(рассказ)

Карл Шифнер

Уже часа четыре наша резиновая лодка трепыхающейся тенью мчится вниз по стремительному течению ледяной колымской реки Олы. А я всё ещё не могу успокоиться, вдоволь насмотреться на эту шумливую, янтарно всплескивающую воду, так празднично названивающую на всю округу в тысячи колокольцев. Этакий малиновый перезвон вперемешку с лесным птичьим переливом. И близкие бурые, и далёкие сиреневые сопки, и слегка подернутые желтизной леса, и ярко белеющие вдали полоски речных протоков, словно вытекший из печи расплавленный металл, - всё это, кажется, тоже звенит, играет, шумит, устраивая праздник осенней природы.

- Еще бы, хотел к такому привыкнуть за четыре часа. Я за все четыре года не привык... И не привыкну, наверное, никогда, - говорит Виктор, инспектор рыбоохраны, хозяин всей этой красоты, высокий, крепкого сложения молодой мужчина с пышной шевелюрой русых волос.

После моих долгих уговоров он всё же согласился взять меня с собой в очередной рейдовый осмотр своей природоохранной зоны. Все эти дни, которые я провёл с ним на Ольских водах, он не только опекал меня, кормил, поил и оберегал от возможных моих оплошностей. Он учил такому уму-разуму, без которого немыслимо свободное пребывание наедине с суровой колымской тайгой…

- Ты можешь себе представить всё это без реки, то есть без воды? - спросил он.

- Наверное, всё померкло бы, - ответил я.

- Теперь уже не помню, кажется, Аксаков сказал, что всё хорошо в природе, но вода - красота всей природы. Аксаков всё-таки... Видал, что выделывают! Это же прямо как в сказке: лови руками... горбуша, - он наклонился над краем лодки, опустив руку в ледяную воду, норовя схватить всплескивающую крупную рыбу. - Ух, ты! Зазевался. Так и перевернуться можно.

Только что улыбавшееся, веснушчатое молодецкое лицо парня посерьезнело, а руки проворно заработали веслами, манипулируя то левой, то правой, то сразу обеими.

Вокруг нас всё кипело, мерцало, вспыхивало солнечными брызгами - играла, суматошилась, спеша на нерест, лососёвая дальневосточная рыба.

- Да, нынче этой рыбы много. А было время, когда горбуша шла сюда так же редко, как сейчас кета.

Договорить Виктору не пришлось: далеко впереди, где белая полоска реки уходит в темнеющие заросли леса, он что-то заметил и тут же приложил к глазам бинокль.

- Кажется, ничего страшного, но поспешить не помешает, - и он налёг на вёсла.

Теперь в лодке сидел со мной совсем не тот Виктор. Прежняя веселость сменилась суровостью, компанейская раскованность - собранностью. И я сразу вспомнил, что мы ведь не на прогулке, не ради удовольствия сплавляемся по красивой реке, а несём дозорную службу по охране рыбных богатств.

- Попробуйте мне только сигануть, - грозно крикнул Виктор вслед заметавшимся у лесной опушки трем мушкетёрам-сорванцам в больших болотных сапогах.

Едва мы пристали к берегу, как Виктор выпрыгнул из лодки и, словно ураган, пустился за беглецами. Он мигом догнал ребят и велел им вернуться к опушке леса, где они побросали своё рыбацкое снаряжение. Перед нами стояли совершенно растерявшиеся подростки, по существу ещё дети, и огромный, весьма недовольный нашим появлением, рыжий пёс.

- Так, так, - многозначительно заговорил Виктор, вернее, теперь уже строгий инспектор рыбоохраны. - Убрать собаку! Пёс, поняв приказ по интонации, тут же исчез, словно его ветром сдуло.

- Так, так. Значит, рыбки захотелось?

- Да не, мы же не стали бы ловить, - тонким голоском пропел один из мальчишек.

- А сеть для чего? Или это у вас такой накомарник?

Ребята хотели, было рассмеяться, но смекнули, что не время.

- Мы её нашли… здесь. И решили спрятать в лесу, чтоб браконьерам не досталась.

- Ах вы, стрелки такие! С какого хутора? Тут уж ребята, почувствовав, что ли, затаённую весёлость инспектора, зашмурыгали носами, нерешительно заулыбались.

- Какой такой хутор? Мы из Гадли, - уточнил всё тот же подросток, самый рослый, видимо, их заводило.

- Далеко вас занесло, однако. Ну, так что, сами донесёте сеть или нам доверите!

- Вам-то, на лодке, легче.

- В общем, давайте познакомимся, а завтра прошу ко мне на сборы, - предложил Виктор. - Хотите записаться в наш оперативный отряд? Браконьеров ловить будем!

- Конечно, хотим! - хором выпалили ребята, обалдевшие от такого поворота.

- Вот и отлично. А курцы вы, между нами, мужчинами, неважнецкие: горящие бычки бросаете куда попало. Инспекторы у нас все больше некурящие - чутье лучше развивается, когда не куришь: за километр учуешь браконьеров. Сечёте ситуацию!

Признаться, меня эта встреча немного смутила. И когда мы поплыли дальше, я поделился с Виктором своими сомнениями.

- Разве это браконьеры? - усмехнулся он.

- Ты полагаешь, что они в самом деле нашли эту сеть?

- Я уверен, что их сеть, и мог бы это доказать. Но всё-таки сегодня они лишь условные нарушители, а завтра придут ловить настоящих браконьеров. Надеюсь, что придут. Им риск нужен, а не рыба.

Чем теснее обступала нас вечерняя мгла, тем чаще и пристальней всматривался Виктор в её плотную глубину.

- Это разве браконьеры, - тихим голосом продолжил он прежнюю мысль. - Настоящие браконьеры - они жадные, как хищники. И хитрые, осторожные. Прежде чем выйти «на дело», тончайшим образом изучат всю нашу систему обходов и облавы. Будто в нашей работе может быть система. Лучшая система - это появиться там, где тебя не ждут. Чтобы не было у браконьеров никакого «окна», приходится путать им карты до тех пор, пока они вообще не откажутся от своей грязной затеи. Опять же, браконьеры тоже разные. Жизнь нынче так закрутила людей в бедности и проблемах, что иному хоть сам помоги поймать пару рыбин. Но чаще всего встречаются такие, которые используют короткие дни путины для наживы. Такие страшнее зверя, могут тоннами выловить лососёвую рыбу, чтобы выпотрошить из неё икру, а тушки попросту оставить на берегу. Алчность у таких дельцов беспредельна, а в критический момент готовы на любое зверство.

Да, путать браконьерам карты Виктор умеет. Только это не всегда легко даётся. А иногда даже дорого стоит. Пока мы плыли без особых происшествий, он рассказал мне об одном недавнем случае.

В то утро Виктор дежурил на морском побережье. Туман был настолько плотным, что за десять шагов нельзя было отличить человека от ствола дерева. Зато была и тишина, которая для опытного следопыта компенсировала невидимость. Инспектор заглушил моторку, прислушался: на берегу копошились люди. Бесшумно подплыл он к берегу, где слабо вырисовывалась палатка. Стоило ему только выйти из лодки и приблизиться к привалу, как там, на берегу, взревел мотор «Вихрь», и тут же шум его стал быстро удаляться в море.

Виктор побежал обратно к своей лодке, но, услышав за собой шелест гальки, резко обернулся: на него летела с открытой пастью свирепая овчарка... Потеряв от удара равновесие, Виктор немного отшатнулся назад, но всё же успел отбросить от себя здорового пса.

- Фу! Нельзя! Нельзя! - твердо скомандовал он, поняв, что собака обученная.

Овчарка на мгновение замерла, поджав хвост, затем снова, уже с большей яростью кинулась на инспектора.

- Так, так, - заговорил Виктор, сжимая пораненную левую руку. - Предали тебя, значит, дружище.

- Я тебя понимаю: расплачиваться за чужие грехи, когда тебя предали, дело несладкое, да уж, видать, судьба твоя такая…

Острая боль отдавалась в руке ниже локтя: приём броска с одновременным ударом ногой получился нечистым. Собака ведь не человек и ставит на кон сразу всю жизнь... А шум моторки беглецов всё удалялся, и тогда инспектор решился, и прежде чем озверевшая овчарка приготовилась к очередному прыжку, выстрелил из пистолета... и всё-таки в воздух.

- И зло брало, и жалко было такого красавца, - вспоминает Виктор.

- Ну, а те, что на моторке? Удрали?

- С ними было посложнее. Догнал я их, конечно. Поговорили малость в открытом море. Потом вернулись к их шалашу...

Это «малость поговорили» выглядело так:

- Будем возвращаться к берегу, - предлагает инспектор рыбоохраны.

- Нам там делать нечего, - отвечают четверо на другой лодке.

- Думаю, кое-что там у вас ещё осталось.

- Ну, зачем же так? Можно и разъехаться каждый по своей дорожке. Тем более, когда это в интересах обеих сторон, - пошли напрямую умудренные опытом браконьеры.

- Прошу к берегу, - решительно приказал инспектор.

- К берегу спешишь... Ох, не нравишься ты нам, парень.

- Не нравиться дурным - для человека похвала.

- Философ, значит.

- Не я, Сенека пришёл к такому выводу.

- Смотри, парень, ты ещё молод, а до берега далеко.

- Ничего, он и для вас не ближе. А мы уж как-нибудь доберёмся. Поехали, а то собака нас заждалась, ей ведь надоест долго караулить...

- Как? Разве ты её не убил? Мы слышали выстрел, - опешили от неожиданности смельчаки. - Что ж, доберёмся, коль так настаиваете, товарищ начальник.

- Когда им спуску не даёшь, они начинают думать головой, - подытожил Виктор.

- Неужели не страшно было? - спрашиваю его.

- Да как сказать? Может, не так страшно, как чертовски обидно. Я ведь знал, что имею дело с отъявленными людьми, которых давно выслеживал, но всякий раз не хватало улик. Я понимал также, что на этот раз, когда кругом ни души, мне так легко не отделаться. Но и отступать нельзя, улики были там, на берегу. В конце концов, как сказал железный Феликс, товарищ Дзержинский, жизнь длинна, а смерть коротка, так что нечего её бояться.

На берегу разговор пошёл по несколько иному руслу. Особенно после того, как инспектор выволок из тайника палатки свыше 200 огромных рыбин и икру.

- Всё равно, кроме грамоты, не получишь ни шиша. Премию за нас не дадут. А мы - дадим.

- А мне и не надо премии.

- Чего ж тебе надо, молодой человек, если не секрет? Не ради потехи же так стараешься?

- Рыбу не трогайте, коль она не ваша. Варварством занимаетесь.

- А чья же она, твоя? Или тебе мало? На наш век, поди, на всех хватит.

- Не хватит. Вам дай волю, так весь белый свет превратите в пустыню.

- Ну, вот что. Сумма нашего улова получается, по вашим ценам, приличная, мы в этом разбираемся. Так вот. Бери деньги, и шабаш!

Потом стали обступать его со всех сторон... Четверо на одного, если не считать собаку, которая непрочь была свести старые счеты. Пришлось пустить в ход оружие. Потом был суд, и нарушители получили по заслугам. А утром, в то самое утро, когда он вернулся домой, с виду спокойный, какой-то даже радостный, ласковый, его встретила заплаканная жена. Она ведь ничего ещё не знала, но почему-то смотрела на него с отчаянием исстрадавшегося человека.

- Скажи, это ты ночью стоял у окна? – спросила, уставившись на него в упор.

- Конечно, я. А кто же ещё? - не сразу ответил Виктор, машинально, по профессиональной привычке привязывая её вопрос к происшедшему. - Да, то я стоял у окна. Думал, не заметишь.

Но Ольга поняла, что у окна ночью стоял всё-таки не он. По глазам поняла.

Первое время, когда они только поженились, Ольга никак не могла привыкнуть к ожиданиям. Ночами не спала, считая каждую минуту, рисуя в воображении самые ужасные картины. Пробовала даже поставить вопрос ребром: или семья - или работа. Но тут же, встретив его ласковый и неумолимый взгляд, понимала - не надо об этом.

Нет, не смог бы Виктор расстаться с этой работой только лишь потому, что она такая хлопотная и опасная. С детства подружился он с природой, и с тех пор не расстаётся с ней. Для этого и учился он делу, которое главным образом приложимо к природе - лесу, тайге, воде, животному миру. Мы плывём по шумной реке Оле. Позади беспокойная, бессонная ночь. Утро свежее, прохладное, но всё равно хочется спать.

- Слушай, давай поспим немного, а? - предложил я Виктору.

Ему-то спать не хочется, точнее - нельзя, но он с готовностью согласился:

- Давай поспим, - и первый повалился на дно лодки.

Но как только я упал и тут же провалился в долгожданный сон, он встал и пошёл осматривать берег. На следующий день мы вышли в открытое море на мощной моторной лодке. Ясным, теплым утром, когда восходит солнце и золотистая галечная коса пахнет свежим прибоем и тонкими примесями ранней осени – в этот час море дышит вечным покоем. Берег - тонкая коса – уже не виден. Но за бортом нас всё равно видят: то тут, то там высовываются из воды гладкоголовые нерпы. Подними руку – они тут же играючи нырнут в зеленую глубину, и… жди их с другой стороны.

Дребезжащими шлейфами проносятся над головой гуси. Сердцу настоящего охотника, не видевшего такого богатства, стало бы плохо. А Виктор смотрит на мои удивлённые глаза и понимающе улыбается. Гаги, бакланы, мартыны, топорки появляются всё чаще, и Виктор достаёт бинокль и всматривается в то место, где кружат птицы.

- Кит! – кричит он, приподнимаясь с сиденья. – А вон ещё… бери, смотри, - протягивает он мне бинокль.

Киты уходят вправо, пересекая наш путь, степенно, как ни в чём не бывало, пуская серебристые фонтаны. Теперь их видно уже простым глазом…

Кажется, и я уже начинаю привыкать к тому, что всё время на нас кто-то смотрит, и после трёхчасового плавания лишь бездвижно слежу за тем, что делается впереди. Да и к нам, наверное, тоже привыкают. Те, что за бортом. Вот одна нерпочка неуклюже выкарабкалась на небольшую льдину и растянулась на солнышке. Увидев нас, решила нырнуть в воду, но потом раздумала и с любопытством провожала нас взглядом.

Тюлени более солидные, степенные. Не мельтешат, а группами выбираются на льдины и, судача что-то по-своему, ревут по-львиному. Рёв раздаётся со всех сторон. Мой рулевой слушает этот рёв спокойно, со сдержанностью бывалого шкипера, хотя душой он охотник. Его больше занимает то, как я реагирую на всё это.

Теперь, в открытом море, нас всюду сопровождают белые льды, как белые лебеди-великаны. И не только лебеди. Вот на нас угрожающе ползёт зелёная гигантская черепаха, то и гляди – подомнёт под себя нашу лодку. А вот белая жирафа… ледяной верблюд… Невероятно, но мы видим белоснежный профиль прекрасной Нефертити!

… Когда солнце опустилось над морским горизонтом, так что багряным чудом заалели бегущие на нас гребни волн, я вдруг увидел, как медленно разводился мост на Неве. Это не льды, а какая-то живая фантазия. По такому случаю, коль славный город на Неве разводит мосты, я перестал бороться со сном и повалился на дно лодки. Тут же на мою спину навалилась огромная шуба из нежного меха молодого оленёнка. Изумительное тепло объяло меня и мигом унесло на всю ночь в безмятежное небытие.

Утром, едва забрезжил рассвет, Виктор разбудил меня:

- Вставай, будем чай пить, – объявил он, протягивая мне большую горячую кружку с крепким чаем.

Тишина. Где-то на дне лодки пыхтит на примусе чайник. Дома чай никогда не бывает таким вкусным. Какой чудодейственной силой разливается горячая влага по всему телу – бодрит, веселит, молодит! Какая благодать - пить чай вприкуску с запахом моря, да на заре восходящего солнца.