А. Шварцкопф

Начальную школу я закончил в 1947 году и пошёл учиться в Богатыревскую семилетнюю школу, которая была в 9 км от нас по дороге через поля. Но была ещё дорога через лес, по которой ходили и ездили только зимой. По ней было всего 6 км, и называлась она зимней дорогой. Зимой мы ходили, конечно, по короткой дороге. Уходили рано утром в понедельник и приходили домой в субботу вечером. По зимней дороге, которая большей частью проходила по тайге, было приятно ходить, даже в метели было тихо. Весной и осенью по летней дороге приходилось уходить после обеда в воскресенье, если занятия начинались с утра. Тут мы пользовались спрямляющими тропами, но дорога была скучной и утомительной. Жили в Богатырёвке на квартире у разных людей, которые брали нас на жительство. Жили мы, кажется, бесплатно, не помню теперь. Один год жил у Брюшковой, матери Алексея Васильевича. Другой год или два жил у Ильи Ряшенцева. Он был инвалид и работал дома. Жена его, Екатерина, работала секретарём в сельском совете. У них ещё жил брат Ильи Володя и бабушка, его мама. Сам Илья делал деревянные бочонки для маслозавода. Бочонки делали из кедровой и сосновой клёпки. Они были небольшие, примерно на 30-40 кг масла. Бочки гнутые с железными обручами. Оба дна были закрыты. В одном дне просверливали дырочку для налива растопленного масла. После заполнения бочки маслом дырка закрывалась деревянной пробкой. Мне нравилось работать в мастерской по изготовлению бочек. Там я научился столярничать.

Богатырёвская школа была хорошей, учителя опытные, тоже из ссыльных, учили добросовестно, но учебников было недостаточно, пользовались ими группами поочерёдно. Тетради уже были, но очень мало, чернила тоже уже были. Чернильницы не фарфоровые, как ранее, а стеклянные конусные. Мы их называли «неразливашки». Сумки для книг и тетрадей делали сами из дерева в виде ящика с крышкой на ремне. Экзамены приходилось сдавать с четвертого класса ежегодно. Учились шесть дней в неделю. В субботу после занятий мы собирались, и все вместе шли домой в свой Грюнвальд. Для нас, ребят, воскресный день зимой был самым лучшим днём. Целый день на лыжах, ходили в лес, катались с горок на санках. Мокрые, уставшие, голодные, но счастливые приходили домой. Рано утром в понедельник с продуктами в сумках за спиной уходили снова в Богатырёвку. Сразу на следующий день после окончания учебного года приходилось работать в колхозе. Всё лето почти не было выходных – ритм был, как у взрослых.

Редко, только при плохой погоде, мы могли оставаться дома. Тут мы не вылезали из речки. Замерзали до такой степени, что говорить не могли, зуб на зуб не попадал. Любимое место времяпрепровождения мальчишек летом было у реки: удили рыбу, силками ловили щук, купались и самостоятельно учились плавать, нередко с помощью широкой доски. И вспоминая те далёкие времена, поражаюсь и сейчас, насколько порой рискованным для не умеющих плавать было наше поведение на воде. Но надо было учиться плавать.

Однажды при переходе речки вброд (было место, где это было возможно), мы, уже научившись немного держаться на воде, решили попробовать плыть вниз по течению. Нас было трое в ряду. Я был крайний от берега, и меня понесло в глубину. Я начал тонуть, сильно испугался, и меня охватило какое-то оцепенение, но я лихорадочно грёб руками и барахтал ногами, чтобы держаться на плаву. Течением меня подбивало к заводи с растущей со дна реки травой, и от этого страх ещё более усиливался. На моё счастье, глубина оказалась небольшой, и я смог достать ногами дно. И в этом было моё спасе-ние. Цепляясь за траву, я выполз на берег, а встать не могу. Все силы были отданы борьбе с водой. Полежал, «очухался» и пошёл домой. Маме, конечно, ничего не сказал. Только ночью пришёл в постель к маме и сказал, что не могу уснуть, так как кошмары лезут в голову. По ночам ещё долго мне снились кошмарные сны. Я стал заикаться. Это мешало в школе. Спрашивают, а я не могу начать говорить.

Нередко по нескольку пацанов с вечера или утром спонтанно договаривались не идти на работу. Утром родители собирали сумочку с продуктами, но по дороге к культстану мальчишки сворачивали в лес, отсиживались, пока взрослые пройдут, и возвращались в село, к речке. Вечером председатель колхоза Завалюев приглашал родителя в контору и устраивал «разнос». Затем уже родители проводили воспитательную работу с «прогрешившими». Методы воспитания были разные – по настроению родителей и объёма «разноса» председателя, хотя в душе они сочувствовали детям. Они понимали, что подневольный детский труд был обременителен и тяжёл, и строго не наказывали детей. Поля и сенокосные угодья в нашем колхозе были удалены от посёлка, и поэтому в 2-х км от населённого пункта был сооружён так называемый тог-да Культстан. У нас он представлял комплекс построек из клуба-столовой, при-мыкающей к нему спальной комнаты. Имелось помещение для содержания летом лошадей и загон для скота. Тут же находилась колхозная зерносушилка, где осенью проводилась сушка и окончательная очистка зерна, имелось складское помещение и площадка для сельхозинвентаря. Поля были расположены рядом, и летом вся работа разворачивалась вокруг культстана. В село пригоняли лишь колхозное стадо коров, общее с частным, отдельно пасущиеся стада телят и свиней.

Утром пешком шли все до культстана, а оттуда уже после разнарядки по рабочим местам на поля. При культстане имелась кухня и повар, который готовил из общественных (колхозных) продуктов обед, и люди, работавшие поблизости, приходили сюда обедать. Семейные, особенно женщины после работы, как правило, ходили домой ночевать – нужно было и детей, и скотину обслужить. Холостая молодёжь и мужчины нередко ночевали на культстане, особенно в период уборки, так как работали до глубокой ночи. Работа в колхозе была тяжёлая, изнурительная, но интересная, веселая.

Из зерновых культур в колхозе выращивали пшеницу яровую, рожь озимую, овёс и горох. Из овощных культур выращивали картофель, турнепс, капусту и небольшое количество сахарной свеклы. Сельскохозяйственные работы в основном велись как уже десятилетия ранее. Пахали и боронили землю плугом в упряжке лошадей или быков. Посев вёлся сеялками в конной упряжке и даже вручную путём разбрасывания по полю и последующего боронования для укрытия зёрен. Поля, как правило, были очень засорены осотом и молочаем, и поэтому после всхода два раза приходилось пропалывать. Эту работу выполняли в основном бригады детей от 7 до 14 лет под руководством взрослой женщины – звеньевой. В первую прополку сорняки выдёргивались с корнями; во вторую, когда и ростки злаков доходили до 15–20 см, а осот до полуметра, нередко просто срубали сорняки под корень длинными ножами, хотя это не очень поощрялось. Борьба с засорённостью полей была очень серьёзной проблемой, и семена обычно к весне, с некоторым потеплением на улице, на складе ещё раз провеивали. Насколько это было серьёзно, свидетельствует то, что с наступлением весны группа женщин на длинном столе в молоканке перебирала семена пшеницы вручную, как это делает дома любая хозяйка с малой порцией гречки, чтобы исключить попадание в кашу камешка или выбирает недозревшие зёрна в скорлупе. Но в колхозе это делалось с десятками центнеров пшеницы.

Пшеницу и овёс косили сенокосилками, к обратной стороне корпуса срезающих полотен шарнирно прикреплялась деревянная площадка из реек. На период косьбы зерновых сенокосилка оборудовалась вторым сиденьем для второго мужчины, который с помощью устройства в виде широких, деревянных граблей пригибал стебли к полотнам ножей, чтобы они после среза порциями ложились на площадку и затем на землю. Лошадьми управлял другой человек. Для скашивания зерновых была в колхозе и другая косилка, которую называли «лобогрейка». Это в принципе та же дооборудованная сенокосилка, как описано выше, но с механизмом из нескольких граблей для подгибания злаковых и приводимого от колеса сенокосилки через систему шестерён и валиков. Но «лобогрейкой» пользовались редко, так как надо было дополнительно впрягать лошадей из-за её тяжести и управлять лошадьми было труднее. Дооборудованная колхозными умельцами сенокосилка была просто упрощённым и лёгким вариантом этой «лобогрейки». Когда поле было скошено, приходили женщины, связывали валки в снопы и ставили их в кучки для дополнительной просушки. Затем в сухую погоду снопы грузились на бричку, свозились на ток и скирдовались.

Косили пшеницу и ручными косами, к ручке которых прикреплялась тонкая лёгкая гребёнка из реек. При кошении стебли укладывались, не перепутываясь, в ровный валок, колос к колосу. Но такой техникой владели не многие, в основном мужчины более старшего возраста. Рожь у нас росла очень высокой, и убирали её женщины с помощью серпов. Горох косили обычными ручными косами, после просушки сгребали и свозили на ток, складывали и позднее молотили. Нас, мальчишек, поле с горохом всегда притягивало, и пока стручки были зелёными и горох мягким, мы не могли пройти мимо, не полакомившись. Поле с горохом привлекало и крупную дичь: глухарей, косачей и тетерок. Здесь они собирались неведомо откуда, так их летом никто не видел, и кормились до снежного покрова. Из наших сельчан успешно охотился на эту дичь Гердт Андрей Георгиевич, имевший ружьё 20 калибра. Приезжало иногда и начальство из района с мелкокалиберными бесшумными винтовками с оптическим прицелом. Но это уже после войны.

Молотили зерновые при благоприятной погоде, чаще всего в послеобеденное время и ночью. Нас, пацанов, тоже использовали на подсобных работах во время молотьбы. В первые годы для привода использовались лошади, которые впрягались в карусельную установку и, двигаясь по кругу, через устройство из ряда шестерён, валов и шкив обеспечивали работу молотилки. Но уже в первые военные годы для этих целей всё чаще стал использоваться колёсный трактор с шкивом на валу отбора мощности и длинной плоскоремённой передачей на приводной шкив молотилки. С первых послевоенных лет уборка зерновых всё больше стала перекладываться на комбайны «Коммунар». Это были тяжёлые комбайны, которые тащил трактор на жёстком буксире. Жатка комбайна (хедер) крепилась сбоку, поэтому поля чаще всего приходилось предварительно на 2-3 метра обкашивать вкруговую. На другой стороне комбайна, относительно хедера, была площадка, на которой стояли два человека, через лоток от бункера заполняли мешки с зерном и их завязывали. К этой площадке подъезжала бричка в конной упряжке и двигалась параллельно с комбайном, мешки по мере заполнения перебрасывались на подводу и увозились на ток. Но чаще мешки сбрасывались на землю, и возчик подбирал их с поля. Я это хорошо помню, так как брат Райнгольд всегда был занят на уборке.

Солому в колхозе всегда собирали, скирдовали и использовали зимой в качестве корма коровам и овцам, а также на подстилку в конюшнях. Для сбора её к комбайну прицеплялась двухколёсная тележка с качающейся на оси платформой, на которую из самого комбайна вытряхивалась солома с мякиной. Между комбайном и платформой на маленькой площадке стоял человек, который вилами расталкивал солому, формируя копну, и по мере накопления с помощью рычага поднимал перед платформы, и копна соломы сползала на землю. После некоторой просушки эти копны свозили на обочину поля и складывали в скирду. Но уборка с помощью комбайна наталкивалась всегда на ряд проблем: то дожди не позволяли косить, то постоянные утренние обильные росы, то почва слишком сырая, и тяжёлый комбайн просто тонет, а маломощный трактор не в состоянии тянуть комбайн, да и техника без конца ломалась. Поэтому от традиционных методов уборки, устоявшихся уже многие десятилетия, отказываться не было возможности. Людей для уборки не хватало.

После молотьбы провеивали зерно на току на веялках с ручным приводом, очищая от остатков примесей мякины и сорняков. Затем загружали зерно в мешки и увозили на зерносушилку культстана. Складирование зерна в Сибири без предварительной просушки было невозможным. Сушилка представляла собой примитивное устройство в виде деревянного дома с целым рядом сплошных полок от пола до потолка и печкой из металлической бочки и выходом дымовой трубы на крышу. Зерно рассыпалось тонким слоем на этих полках, затем растапливалась печь, и повышалась температура внутри помещения. Обслуживающий сушилку скребком со стороны прохода периодически ворошил зерно на полках. Сушили зерно круглосуточно. После просушки зерно ещё раз провеивалось на одной-двух веялках различной конструкции с ручным приводом, затаривалось в мешки и отгружалось государству. Часть зерна увозилась в село и засыпалась в закрома склада: как семенной фонд для следующей посевной, и малая часть для выдачи населению на трудодни и резерва для общественного питания. Складировали и кормовой фураж для колхозного скота: овёс для лошадей и низкокачественное зерно с большой примесью сорняков на корм курам и свиньям. Работа сушилки, доводка зерна до кондиции и отгрузка государству проходила обычно под руководством кладовщика колхоза Гердта А. Г.

До начала учёбы в школе детям тоже постоянно приходилось принимать участие в молотьбе: убирать мякину, подскребать солому и помогать на веялке. Кто был постарше, мог попасть и на молотилку ночью, так как молотили рожь и пшеницу только ночью. Днём взрослые работали на других работах, и после короткого перерыва начиналась молотьба, которая длилась часа 2-3. Потом шли спать, а утром рано снова взрослые - на работу.

Во время уборочной кампании за колхозом обычно был закреплён уполномо-ченный района, который строго следил за отгрузкой зерна государству. Практической помощи от него не могло быть, но он был связным районного руководства и мог сильно попортить авторитет председателя, поэтому председатель его побаивался и устраивал ему приятный отдых с охотой и времяпровождением. Зерно по госпоставкам увозилось на бричках. Урожай зерновых увозили на лошадях на пристань Усть-Галка на слиянии рек Галка и Бакчар и сдавали государству. Там был центральный хлебоприёмный пункт Бакчарского района. Туда по весне доходили большегрузные баржи и производился централизованный завоз товаров для района из областного центра, и одновременно увозилось заготовленное зерно и другие продукты сельского хозяйства в посёлок Усть-Галка, позднее на приёмный пукт «Заготзерно» в Богатырёвке, а оттуда уже увозилось на машинах. В послевоенные годы вывозка всё более стала призводиться автомашинами из райцентра. Объём плановых поставок зерна был навязан «сверху» без учёта мнения и внутренней потребности самих колхозов, и он всегда был завышенным, и обеспечение выполнения его было первоочередной задачей уполномоченного, и против этого председатель возражать не мог, даже если видел, что после этого для выдачи колхозникам на трудодни практически ничего не оставалось. Так оно было всегда как в военные, так и в первые послевоенные годы. В колхоз зимой приезжали какие-то ревизоры, замеряли метром объём зерна в закромах, проверяли документы и объём выдачи на трудодни - по опросам.