К. Шифнер

Подальше в лес

Суеты в нынешней нашей жизни многовато. Вырвавшись из всеобщего постсоветского беспредела, кое-как очнувшись от шокового состояния, мы чувствуем, что нас всё время неотвратимо куда-то несёт в круговерти. Казалось бы, пора остановиться, выжать из себя последние страхи и успокоиться. Так нет же, мы мечемся, суетимся по конторам, магазинам, метро, автобусам, витринам... Вдруг обнаруживаем, что наметившиеся надежды на нормальную жизнь вновь и вновь заглушаются отчаянием и страхом. А там, где отчаяние и страх, - там недовольство, нервные срывы, новые поиски виноватых. И находим: не так скоро налаживается всё то, что зверски разрушили, не так с нами обходятся, не так нас любят, всем наплевать на наши уникальные способности и таланты.

Всё это от усталости. Все мы страшно устали, невероятно измотаны. Надо осознать, что прежде всего нам необходимо успокоиться, отдышаться, отлежаться, как следует проветрить душу и мозги. Поэтому при первой же возможности надо собраться с духом, отряхнуться от бессмысленной суеты и страха, поспешить подальше в лес - к родным истокам. Там, и только там можно обрести крайне необходимое душевное равновесие.

Как только выдаётся свободный день, заскакиваю в любой автобус или метро и еду скорей подальше из города. И оказываюсь в чудном царстве, где все меня любят, все для меня поют, все меня ласкают...

Холмистые зелёные лужайки и поляны то тут, то там светятся белыми островками пахучей ромашки. В многоцветном хороводе переплелись ярко-золотистые лютики, сочно-малиновый клевер, рослый сиреневый чабрец. Пушистыми, невесомо-прозрачными шариками мерцают застывшие одуванчики. А в небольших ложбинках, всё еще сохранивших влагу, притаились, словно стеснительные невесты, таинственно-загадочные лилии. И я невольно вспоминаю своё далекое детство в сибирской деревне, когда босиком носился чуть ли не каждый день по таким райским лужайкам и диву давался множеству цветов.

Влечет к себе, манит лесная прохлада. Заберёшься подальше в смешанный лес, где всё естественно и первозданно - и на душе что-то меняется. Становится хорошо, спокойно. Незаметно для себя идут чистые светлые мысли. И сердце уже не колотится вразнос, а набирает ровный темп, стучит вдохновенно. Очень скоро ловишь себя на том, что чутко прислушиваешься к непривычным звукам: пению птиц, шелесту макушек деревьев и трав, стрекотанию кузнечиков, гудению шмеля ... Кажется, ясно слышишь полёты прозрачнокрылых стрекоз, перламутровых пчёл, порхающих белых бабочек. Даже крохотные муравьи, жучки, божьи коровки, пауки в своих серебряных сетях - все серьезно сосредоточены, все куда-то спешат, делают что-то нужное и важное - словом, работают неустанно, живут полнокровной, нормальной жизнью, и ни к чему им все наши бесконечные дискуссии и дебаты о том, как надо жить и работать.

...Откуда-то издалека потянул и сразу же задурманил голову смешанный запах поспевающей ржи, земляники, гречишного мёда. Я пошёл навстречу этому чудному запаху, и, замечтавшись, чуть ли не лбом ударился о могучее дерево. Солидный, можно сказать, древний вяз, - в нижней части ствола которого множество барельефов, изгибов, наростов, извилин, поворотов. И если вглядеться в него внимательно - на нём можно обнаружить столько загадочных, знакомых и незнакомых сказочных образов! Дерево это само по себе уже прекрасно, но если под ним ещё завтракают рыжие белочки, то вообще нет слов. А вот пень стоит, что царский стол. На таком не только посидеть - полежать можно...

Хорошо в лесу. Прекрасна лесная песня. Послушаешь её - и хоть на короткое время приобщаешься к постижению "тонкого" мира. Исподволь очищается сознание от хаотичных мелких мыслей, освобождается сердце от многоликой злой скверны, в таких огромных количествах витающей в среде нашего немудрого, чрезвычайно сложного городского обитания.

Воистину, во всякую трудную минуту надо бежать подальше в лес, подальше от всей нашей бессмысленной городской суеты.

Не поддавайся, вставай, дружок!

Ещё далеко до заката.

Пока не трубит охотничий рог -

лишь Муза тебе расплата.

Последнее желание

С утра за окном пробежал небольшой дождик. Незаметно налетел, понагнал страху на воробьев и галок, да и смылся.

Мне вспомнилась деревня моего детства в далекой Сибири. Будь моя мать рядом, она непременно заметила бы, что утренний дождь, как и танец стариков, скоротечны.

Не успел я сделать зарядку и принять холодный душ, как дождя не стало. Но вслед за ним потянул пронизывающий ветер. Видно, как за окном листочки на деревьях продрогли и безустали дрожат в надежде согреться. Осень неуклонно добирается и до нас.

Весь день я провел дома. Так было задумано ещё накануне. Я решил разобраться в накопившихся за последние дни впечатлениях. Для начала позанимался аутогенной тренировкой, которой надеялся вернуть себе свежесть мысли.

Усевшись на стуле в непринужденной позе, следя за тем, чтобы дыхание было глубоким: медленный вдох-выдох-пауза-мысленное молчание! Потом про себя произносил: " Я спокоен, спокоен, спокоен". Но тут же вклинивались в сознание мысли о том, что вовсе не спокоен. Тем не менее продолжал: "Мои ноги расслабленны, тяжелые, теплые... Грудь, спина расслабленны, расслабленны, плечи расслабленны, тяжелые, теплые... Мышцы шеи, затылка расслабленны, расслабленны... Глаза, веки, брови, губы расслабленны, теплые... Мое лицо спокойно, расслабленно. На душе светло, умиротворенно... расслабленно... расслабленно... расслабленно..."

И тут я сладко, безмятежно заснул. Не проспав и пяти минут, я с ужасом увидел во сне, как какие-то огромные черные птицы разрывали меня, живого, на куски и жадно насыщались. Я грохнулся вместе со стулом на пол и, проснувшись, вскочил как ужаленный.

- Прочь от меня! - закричал я громко и принялся вышагивать туда-сюда по комнате.

Чего я боюсь, в конце концов? Смерти? Да кого же она минует, пощадит на этой грешной земле? Все мы будем там: кто-то сегодня, кто-то завтра. Каждому отпущено своё время. И какая разница, когда умереть - утром или вечером, если, выражаясь философски, протяжённость человеческой жизни по сравнению с вечностью лишь едва уловимый миг? Да и пожил-то я, повидал немало веселого и печального, радостного и горестного. Так чего же я боюсь? Не смерти же, в самом деле? Вряд ли. Насмотрелся я на эту смерть, не однажды встречался с нею лицом к лицу. И, между прочим, не дрожал перед нею от страха.

Однажды довелось тонуть в глухом, безлюдном месте, но невесть откуда появился человек и спас меня, уже беспамятного. Один раз заблудился в тайге - опять же нашла умница-овчарка случайного охотника. Другой раз, в детстве, упал с дерева в талую ледяную воду: ударился, потерял сознание, промок до нитки, но обошлось, даже не простудился. Бесчисленно раз летал вниз головой со скачущей лошади, но умудрился не сломать шею. Как-то ночью был окружён в тёмном переулке взбудораженной шайкой головорезов: осветив фонариком моё лицо, поняли, что я не тот, кого преследовали, и мне разрешили жить дальше. Самолёт, на котором я летел, никак не мог совершить посадку, казалось, уже не осталось шансов на спасение, но все-таки каким-то чудом благополучно приземлился.

Так что на грани смерти бывал довольно часто. И что характерно, в самые опасные моменты, когда до спасения оставались считанные секунды, почему-то само собой возникали мысли-молнии: "Господи, спаси!". И всякий раз, вернувшись невредимым в жизнь, я сам себе удивлялся, как это я, великий грешник-атеист, мог вспомнить о Боге. Мама мне объясняла это вполне однозначно: "Господь любит нас, он долготерпелив и милосерден. Но ты должен знать, что жизнь твоя в любую минуту может оборваться. И куда ты уйдешь с твоими грехами? Это же тебе идёт предупреждение - знак сверху. Покайся, сынок, обратись к Богу. Невозможно жить на этой земле без его благоволения". А я всю жизнь шатался по свету, считая себя много знающим. Со всеми спорил и отрицал, и всем доказывал, что Бога придумали люди. И с матерью спорил, необыкновенно огорчая её.

Всю жизнь мать напоминала мне о том, чтобы я открыл своё сердце для Бога. И в последней нашей встрече, когда я приехал к ней из России на Украину, где она жила у моей старшей сестры, тоже не упустила возможность напомнить мне о главном.

- Сынок, всё ли ладно в твоей жизни? - спросила она так, словно знала, что это наша последняя встреча.

- Всё у меня хорошо, мама, - успокаивал я.

- Я сомневаюсь,- почти шепотом, беспомощно пролепетала она.

- В чём ты сомневаешься, мама?

- Я сомневаюсь, всё ли я сделала, чтобы открыть тебе главное. Не сумела я, - горестно заключила она. - Не дала тебе светлого ума-разума... Сынок, ты мог бы исполнить моё последнее, самое заветное желание?

- Конечно, мама. Если это только от меня зависит, то я обязательно исполню.

- Обратись к Богу. Оглянись вокруг и прозрей. Не ищи никаких доказательств. Я знаю, ты не признаёшь церкви, считаешь, что там одни лицемеры. Так ведь и не обязательно искать Бога в церкви. Ищи его … в душе своей. Ищи его самого. Открой для него своё сердце - и он сам к тебе придёт.

Это были последние слова моей безграмотной матери. Теперь я, одолевший много разных наук, слышу её голос лишь в моих воспоминаниях. Очень сожалею об этом. Была бы она жива сегодня, я мог бы её порадовать. Я сообщил бы ей, что она была права. Бога можно и нужно найти, но не в церкви, и не в священных писаниях.

Нет, мне теперь решительно нечего бояться. Всё, что мне суждено волею всевышнего, всё это я должен пройти безропотно и терпеливо. И тут я обязан, прежде всего, моей матери, ненавязчиво, но неуклонно направлявшей меня, как она говорила, на главную линию жизни.

Настало моя очередь так же ненавязчиво и терпеливо помочь Анжелике, моему единственному ребенку, найти главную линию жизни. С этой мыслью я и направился к ней домой.

Я застал дочь в прекрасном расположении духа, с куском бисквитного пирожного в руках и в ночной сорочке.

- Па, это ты? - спросила, едва приоткрыв дверь. - Вот удивил. В кои-то веки явился и так неожиданно. Помоги мне доесть пирожное.

- Пожалуй, и помогу, если с горячим чайком.

Мы сидели за маленьким кухонным столиком, ели пирожные и с интересом, будто сто лет не виделись, смотрели друг на друга. Дочь с надеждой и сдержанным восторгом настроилась услышать самое желанное, связанное с её мечтой купить чудо-шубку. Я сосредоточился на мысли о том, как бы сообщить ей свою новость с наименьшими для неё душевными потерями. Мне стало вдруг не по себе от того, что вот вынужден испортить ей настроение, лишить её заветной мечты. Но делать было нечего, и я начал издалека:

- Как там матушка твоя поживает? Письма получаешь от неё?

- Маманя поживает - что надо. Пишет, что устроилась на клёвую работёнку - администратором престижного ресторана!

- Ого! В самом деле - клёвая. Осуществилась, наконец, её давняя мечта, - с нескрываемой иронией заметил я.

- А что, плохая профессия?

- Профессия не плохая, да не для педагога. А ты ведь по образованию тоже педагог.

- Ну и что? Очень мне надо нервы трепать в школе?

- Но ты же, дочка, обучалась этой благороднейшей профессии. Ты же, я помню, мечтала о ней.

- Мечтала. Потому что дурой была.

- Ах, дочка, обидно мне за тебя, не туда тебя повело. Поверь, не туда.

- Значит, всех ведёт туда, а меня - не туда?

- Да кто они, эти все? Обыватели, не ведающие, что творят. Когда-нибудь насытятся они, нахапают всего навалом. А дальше что? Чем заполнят свои души, когда понахватают всего вдоволь?

- Ой, па, опять ты за своё. Пойми, всем хочется жить получше.

- Что, по-твоёму, означает лучше? Если ты имеешь в виду модные тряпки, то далеко не все пустились в лихорадочную погоню за этим лучшим. Добрый человек ищет, как бы лучше раскрыть свои душевные качества.

- Не всем же быть идеалистами. - Анжелике хотелось как-то незаметно повернуть беседу в иное русло. - Дай-ка, налью тебе ещё чайку.

- Налей, - согласился я. - Нет, Анжелика, это не дело, когда педагог идёт работать в ресторан, как твоя матушка, или торгует за прилавком, как ты. Зачем?

- Затем, что очень даже неплохо быть хозяйкой злачного заведения.

- Вот именно, злачного - потому и плохо... Пошла бы ты лучше в школу да занялась бы своим делом. Тогда ты многое поймёшь. Очень мне хочется, чтобы ты вернулась к себе, к той девочке, которую я знал лет пятнадцать назад. Помнишь, как мы с тобой на велосипедах ездили в лес?

- Еще бы! Такого леса, как в нашей Сибири, я нигде больше не видела.

- Он и здесь прекрасен! Лес, Анжелика, везде прекрасен, если с ним общаться. Ты просто редко бываешь в лесу. Помню, когда мы с тобой гуляли в лесу, из тебя так и лучилась радость: каждый новый цветок, или запах, или звук приводили тебя в неописуемый восторг.

- Так то было в детстве. В таком возрасте все всему удивляются.

- Это верно. Но способность радоваться и восхищаться мы можем сохранить на всю жизнь.

- Па, если бы ты вместо чая выпил вина, я бы подумала, что ты малость окосел. Ты такой смешной сегодня.

- Чем же я такой смешной? - я встал из-за стола, подошёл к сидевшей дочери и приобнял её. - Знаешь, дочка, я бы много отдал за то, чтобы ты вернулась к той восторженной девочке из Сибири. Мне кажется, если б ты вернулась в школу - к ученикам, жизнь твоя изменилась бы к лучшему. Знаю, там нынче работать очень трудно, сложно. Но всё-таки там твоё призвание. Общение с детьми, творчество побуждают думать, искать, а это и есть настоящая жизнь. Ну, чего достигла твоя мать в вечной погоне за тряпками? Неужели ты хотела бы повторить её судьбу? Правда, у неё есть дочь, такая умная и красивая. А ты и в этом можешь не успеть.

- Па, давай сменим тему, а? Хорошего понемножку. Будет и у тебя внук, чего зря волноваться.

- Я был бы счастлив. Ах, как бы я был счастлив, если б ты подарила мне внука!

- А я была бы не меньше счастлива, если б ты подарил мне шубку.

- Анжелика, я куплю тебе шубку. Только не сразу.

- Вот этого я понять не могу. Ну, какая тебе разница, когда купить, если уж решился?

- Анжелика, шубка - это потом, потом... Ты знаешь, я должен тебе кое-что сказать. Только ты не падай в обморок. Хорошо? То, о чём я сейчас скажу, вовсе не значит, что я не куплю. Пока дело дойдёт до твоей шубки, я найду нужную сумму. А пока... пока я всё свои сбережения... Ну, что ты смотришь так испуганно? Все свои деньги я перевёл в открывшийся недавно детский приют для бездомных.

- Мама родная! Держите меня! - дрожащим голосом, с болезненно искаженным лицом провыла Анжелика, наливаясь пунцовой краской. - Это же чистейшая афера. Тебя надули, как последнего лоха.

- Исключено. Я знаю этого прекрасного человека. Чтобы спасти обездоленных ребятишек, он продал свою квартиру и дачу, выкупил старую усадьбу опустевшей сельской школы, организовал приют, и живёт там вместе с детьми-сиротами, которых собрал из подвалов и чердаков.

- Я так и чувствовала, что ты пришел с недоброй вестью. - Анжелика резко встала, так же резко отвела протянутую к ней мою руку и, шатаясь, ушла в спальню.

Чувствуя себя виноватым, я пошёл за нею. Но Анжелика рухнула на тахту и истерично зарыдала.

- О, Господи! - тяжко вздохнул я, и вышел из душной, с устоявшимся едким запахом потного белья, спальни.

Растерянный, не зная, как быть, я машинально надел свою куртку и удалился восвояси.

На улице был тёплый солнечный день. Но не было уже той прежней легкости, и куда-то исчез праздник души. Знакомые тревоги и беспокойства навалились на меня с новой силой. Господи, дай ясности ума и терпения.