(3 часть)

Владимир Штеле

8. Сено-молоко-навоз-картошка

Вот так опосредованно, через рогатину, связан мир ершей с миром медведей.

И таких связей малозаметных или совсем незаметных полным-полно, - они, как радиоволны или телевизионные сигналы, их тысячи, и в каждом сигнале картинки натурального размера с натуральным звуком: вот носорог спит в грязной воде, или ливень хлещет по солидным каштанам, или палата лордов с толпой возмущённых мужиков, или тринидагская деревня с медлительными высокими гибкими бабами. И визуализировать эти сигналы можно только тогда, если удаётся их поймать. Схема простая: если есть источник, то найдётся и приёмник.

Источником сигналов был Ефим Чертенков. В нём такой заряд электрический постоянно накапливался, что если он приближал указательный палец левой руки к пальцу правой руки, то между концами пальцев проскакивала молния и в воздухе появлялся запах жареного мяса. По утрам стоило ему немного, для подзарядки, с бабой поругаться, как он был готов без подручных средств печку разжечь. А прикурить дать какому-нибудь баламуту – это было для него вообще пустяком.

Когда человек с такой энергетикой подаёт сигналы, то может произойти непоправимое. Эти сигналы он направлял в последнее время на Эмму Хасановну, хотя начал с шуточек и нехороших анекдотов.

Внутрисемейная трагедия сделали Эмму Хасановну чувствительной и склонной к познанию новых явлений жизни. А какие новые явления могут быть, если жизнь идёт по проторённой деревенской колее, где всё ясно на много лет вперёд?

Да, так было раньше, а когда коммунист Ельцин на зло коммунисту Горбачёву объявил своё решение прекратить строить социализм, ясность из жизни исчезла. Прогрессивный Горбачёв хотел социализм перестраивать, а уязвлённый Ельцин – ломать. Пионеры вдруг остались без вожатых и без торжественных линеек, а октябрята полностью потеряли морально-этическую ориентировку, плакали дома, спрашивая: «Мама, что теперь делать, я же клятву давал перед лицом моих товарищей и классной руководительницы?»

И капали их горькие слёзы прямо в тарелку с манной кашей, образовывая на поверхности каши лунные кратеры.

Мучение юных и молодых душ долго не утихало. Постепенно они все поняли, что клятвы перед лицом своих товарищей дают тогда, когда это надо, что клятвы нарушают тогда, когда это выгодно, что жить, подличая, - выгодно и доходно. Новое поколение циников, эгоистов подросло и вступило в общество с одной единственной целью – самообогащение любым путём, желательно за чужой счёт. Прогнозы западных аналитиков подтверждаются – только новое поколение, не обременённое опытом коллективизма и равноправия, будет в состоянии радикально изменить жизнь в России.

А на мужиков деревенских решение Ельцина никакого впечатления не произвело. Первое время жить стало даже лучше: бригадиры перестали носиться утром по деревне и зазывать тружеников и тунеядцев на работу, всё деревенское руководство незаметно рассосалось, как будто его и не было. Постепенно рассосалось и поголовье скота, кормить стало некого, а техника колхозная, сделанная из железа, тоже смогла как-то рассосаться. Оказалось, что можно жить без скота, без техники и без председателя колхоза.

Советская власть на последнем вздохе прошептала: «Ох, и намучилась я с этим народом! Слава Богу, что помираю».

Многомиллионное государство перешло исключительно на привозной фаст фуд. Зарубежным колхозникам стало тоже жить лучше – появилась новая оголтелая армия потребителей, эту армию завораживала любая яркая упаковка с нерусскими буковками, так как она сигнализировала о существовании райской заморской жизни. А молодые потомки тех русских баб, которые давным-давно ходили в кокошниках и только теоретически интересовались курортным развратом, принялись, наконец, вдохновенно за своё дело. Те современницы, которым уже перевалило за сорок, замазывали морщины зарубежными кремами, меняли золотые зубы на фарфоровые, брили специальными швейцарскими машинками пах и растолстевшие ноги, горько корили марксистко-ленинскую философию, а также ортодоксию старого руководства, слишком поздно выронившего из рук вожжи.

Но это в городе так стало. В далёких поселениях деревенских, которые иногда для смеха даже городами называли, тоже появились в ларьках яркие упаковки с товаром, где было написано русскими буквами специально для дураков, ещё не выучивших английский, что срок годности товара за пределом Западной Европы и Северной Америки не ограничен.

Короче, купилась Россия и в который раз проглотила пёструю мормышку, под крылышками которой спрятан стальной крючок с бородкой. Кто эти мормышки постоянно по течению пускает и будоражит наивные мозги большой и вялой рыбы с ракетно-ядерными шипами по имени Россия – мы не знаем и знать их не хотим, так как этой рыбе давно пора самой знать, что договоры мирного сосуществования можно заключать только с рыбами, но не с рыболовами.

Однако, устаканилось всё постепенно.

Руководство страны проявило мудрость – пустило всё на самотёк, а само занялось приоритетной задачей – приватизацией. Стали считать-пересчитывать, что же советский народ за семьдесят лет нагородил-настроил, что им советская власть оставила, стали делить, пилить, откатывать, расспрашивать про офшоры, за ручку знакомиться с нерусскими банкирами, так как в своём отечестве ни пророку, ни банкиру верить нельзя.

Почему-то богатыми стали только те, кто занимался приватизацией. Народ, как только понял, что руководству страны он больше не нужен, загоревал, наиболее чувствительная часть народа, а это преобладающее большинство, решила погубить себя водкой, так как сиротское существование, без царя-батюшки, отца всех народов, или без матушки-императрицы, россияне не переносят.

Всё это так, всё это правдиво описано, но там, на периферии, где Вовчик, Чертенков, Эмма Хасановна и некоторые другие жили, а, может, и до сих пор живут, есть только две приоритетные задачи: картошка и сено. Это установил народ эмпирическим путём, кроме того он открыл детерминированную зависимость, которую упрощённо можно представить в виде ряда последовательных качественных преобразований: сено-молоко-навоз-картошка. Иногда этот ряд усложняют, тогда получается: сено-молоко-навоз-картошка – сало и мясо – навоз.

И никакой эмпириокритицизм не в состоянии оспорить эту народную мудрость, которая соответствует уровню всероссийского надвременного закона, хотя на территории Москвы этот закон уже длительное время по данным астрофизической лаборатории имени Штернберга и убойного отдела МВД не работает.

Там справедлив другой закон: деньги – очень большие деньги, мультиденьги – прощай Россия навсегда. Часто, в условиях локальных финансовых кризисов и на фоне столкновения жизненных интересов отдельных влиятельных группировок, этот закон трансформируется в частную закономерность типа: деньги – очень большие деньги: пусть пухом будет ему земля.

В общем, законы становятся всё более относительными и зависимыми от места их приложения или от пространственных координат, а также от общественного положения и финансовых возможностей тех, на кого эти законы пытаются распространяться. Старая немецкая политэкономия, которую в течение семидесяти лет преподавали во всех технических и гуманитарных вузах России, изменилась до полной неузнаваемости, точнее говоря, она стала эндемичной, пригодной для употребления только на территории России и некоторых обездоленных стран СНГ.

Картошка – спасительница российского народа.

И здесь без царя-батюшки не обошлось. Прислал Пётр Первый первый мешок картошки из Голландии, где был в служебной командировке, своему народу. А до этого уже многие русские по Европе шастали, но ума и желания разобраться с картошкой у них не было. Их всё больше интересовали лавки, где парики с буклями продавали, да балы, где можно было подцепить интересную куртизанку с изысканными манерами и причудливым набором, ещё неизвестных в России, венерических болезней. Эти представители русского народа с удовольствием поедали картофель-фри, а также картофельное пюре, а также картофельные лепёшки с йогуртом, но о народе своём, который имел на столе в те времена только кашу, репу и капусту, они и не подумали.

Это подтверждает известное положение – люди из русского народа о своём народе никогда не заботились. Только у царя-батюшки, только у матушки-императрицы, только у отца всех народов и, на худой конец, у центрального комитета «Единой России» голова болела за каждого человечка: то картошки голландской подбросят, то целину засеют, то окно прорубят, то зеков амнистируют, то переселение народов затеют, то пенсию дадут за практически бесплатную работу в течение пятидесяти лет.

9. Генеральная линия и бочка с Urals

Да много чего они для нас, безголовых, делали и делают, а мы всё, как детки капризные, губы надуваем – и это не так, и то нам не надо.

Ну, не угодить!

Поэтому советская власть и померла так быстро – нанервничалась, напереживалась. А новая власть сказала – хватит, никаких мамок-папок, самим пора своей жизнью управлять, не маленькие. Сами решайте, какие земли засевать, где общественные уборные строить, какие реки перекрывать, сколько сапогов шить и почём водку продавать.

Вот так.

Ответственность.

Короче, бросили на произвол судьбы. Пришлось даже картошку бывшим колхозникам самим копать. А опыт-то утерян. Десятилетия этим занимались приезжие люди из института ядерной физики: все лысые, в очках, говорят непонятно, так как - ни одного матерного слова.

Любопытные колхозники каждый год, если дождя нет, на меже собирались толпой, поглядывая на ловкую работу, удивлялись, семечки щёлкали, но вступать в разговор боялись, так как каждое предложение они начинали с вводных слов-матерков, причём, все прилагательные давно утеряны в русской деревне и заменены свободными вариациями вводных слов, поэтому взаимопонимания достигнуть было трудно.

С началом демократических преобразований в стране, когда этим лысым физикам и всем, кто химичил в академии наук, юные дарования, приближённые к Кремлю, перекрыли кислород, интеллигенция стала стремительно приближаться к народу. Это называется конвергенцией. Появилась основа для взаимопонимания – общий язык.

Лысые физики каждую фразу стали начинать с целого вводного предложения, а после произнесения этого предложения они энергично плевали на носки ботинок собеседника или слушателя. По этой причине их перестали пускать на международные симпозиумы. Российская наука враз стала невыездной. На саммитах и симпозиумах стали крутиться юные дарования, которые называли себя либералами, живущими в одной «семье». Запад по-отечески похлопывал эти юные дарования, догадываясь о неминуемых пуэрперальных проблемах, но, когда эти дарования стали перекачивать сотни миллионов долларов на свои западные счета, стало ясно – в России появилась элита. Настоящая! Так как старой коммунистической элите и в голову не приходило открывать личные счета на Западе. А если бы это и пришло в голову, - кто бы взял там эти грязные советские деньги!

В период политического противостояния деньги ещё пахли. Слава Богу - это позади. Запад стал сигнализировать России, что он для неё открыт, в смысле приёма больших денег. Когда все деньги утекли, юные дарования объявили дефолт – экономический и финансовый кризис по всей стране. Президент Ельцин, измученный ненасытной «семьёй», стал по-стариковски публично просить прощение у российского народа за бесконечный бардак в вверенном ему государстве и непублично просить «семью» оставить, наконец, его в покое, так как кроме тёплой пижамы и мягких домашних тапочек, ему уже ничего не надо.

Российский народ – активный участник этого бардака, великодушно простил своего президента и продолжил свои старые делишки.

У меня, автора этого сочинения, постоянно возникает ощущение, что меня отвлекают и уводят от основной идеи, которую я ещё не смог для себя сформулировать. Вот начал я про сигналы Чертенкова, которые он посылал Эмме Хасановне, а оказался чёрт знает где. Это время такое: мы не знаем толком, куда идти, чем заниматься, о чём писать – нет генеральной линии.

А когда нет генеральной линии, то чужая душа становится потёмками, потому что она сама по себе формируется, зреет, и путь её к зрелости может быть очень извилистым, необычным и непонятным другой душе, избравшей совсем другую дорогу. Может, это и не дорога, а ошибочная тропка в никуда. Вроде, таким образом обеспечивается многообразие духовного мира.

Может быть.

Что касается мира материального - здесь определили чёткую генеральную линию. Эта линия прямая, указующая, с большой стрелкой на конце и жирной надписью «деньги». Дана ориентировка всем народам на века. Если эту стрелку поскрести, то можно прочесть слово «свобода». И это правильно в том смысле, что «свобода» дарит «свободу обогащения». Иметь «свободу» и быть полунищим, иметь «свободу» и не иметь работы, иметь «свободу» и не иметь приличного жилья – это всё реалии современного мира. Казалось бы – зачем такая «свобода» нужна? А нужна она именно потому, что без «свободы» не будет «свободы обогащения». Конечно, это не абсолютная свобода, но шансы обогащения есть будто бы у всех, а реально – у меньшинства.

Так было совсем недавно в либеральной России, когда каждый имел почти реальную возможность втихаря укатить железнодорожную цистерну с нефтью Urals.

Некоторым повезло – удалось укатить.

Некоторые на этих цистернах даже выехали на ПМЖ за границу. Те, кому повезло, стали дальше скрести стрелку генеральной линии и на ней проявилось главное: «неприкосновенность личной собственности».

Конечно, в первую очередь эта неприкосновенность распространяется на многомиллионные состояния, так как чем больше состояние, тем больше труда вложено и тем заманчивее юристам такие состояния защищать. Мы же понимаем – кто будет платить хорошие деньги человеку ленивому? Они, владельцы состояний, трудились! Судя по их результатам, они трудились в сотни и тысячи раз эффективнее, чем среднестатистический высококвалифицированный рабочий или способный инженер, причём, трудились они споро и в основном в период с 1992 года по 2002 год. А, например, бывшие директора крупных промышленных комбинатов и объединений, которые начальствовали с 1972 по 1982 год, пытаются улучшить своё материальное состояние путём окучивания двух соток, засеянных картошкой. Их презрительно обзывают красными директорами, те русскоговорящие, которые приобретают сейчас недвижимость в Лондонбурге по невероятным ценам, а половина провинциальной России ютится в это время в ветхом жилье.

10. Красные трусы на берёзе

Но дело не в этом, а в том, что народ деревенский впервые понял, что на сенокос его не призовёт больше районная газетка, что охрипший секретарь райкома не будет объезжать сёла и контролировать выполнение плана по сенозаготовке, что никакой передовик уже не получит почётный вымпел.

Короче, руководство ответственность с себя сняло и переложило эту ответственность на простой народ. Такой хитрый ход народ и ожидать не мог. Он-то думал, что перестройка закончится увеличением зарплат и уменьшением цен. А получилось всё наоборот. Правда, Лиля Меркель и Игорь Семёнович Фишман свободу получили.

Эмма Хасановна последнее время с удовольствием ходила ворошить сено, а то и с литовкой её можно было увидеть. Когда покосы делили, крика было много и обид смертельных, и даже попытки мордобоя с благородной целью восстановления справедливости. Демократические методы принятия решений на низовом уровне показали свою неэффективность. Из-за копны сена многие были готовы в деревне развязать гражданскую войну, а что тогда творится выше, там, где вязанки долларов делят!

У Эммы Хасановны делянка по левую сторону луговины, там, где колки берёзовые загустились и всё норовят семенами своими летучими покосы усеять, а у Чертенковых – ближе к правой стороне. Наладилась она под вечер с граблями на делянку ходить. Чертенков в это время обычно уже чуть навеселе, расслабляется, сидит на крылечке, курит, а как увидит степенную Эмму Хасановну, так хвать правило и давай литовку острить, вжик-вжик - аж искры выскакивают. Наточит и бегом на работу, - времени для работы уже не много, надо торопиться.

А дороги-то нет делянку Эммы Хасановны обойти, поэтому поперёк пути эта баба в наклон стоит: ей сено в наклон ворошить удобней. Стороной обойти – как-то не по-соседски, надо подойти, а подойти и зад не погладить – это как-то не по-мужски.

Короче, нашла Эмма Хасановна усладу, и никто их не поймал, а зачем ловить – люди серьёзные. Если им это в охотку, то и мы не против, только завистники могут сплетничать и наговаривать, тем более, что муж Эммы Хасановны отказался её радовать.

А Чертенков мужик рослый, и живот начальственный, солидный при нём, к тому же – балагур, защекочет словами, затуманит короткие мозги бабьи в миг. Так они вдвоём и ворошили сено неделю, а потом у Эммы Хасановны глаза раскрылись: оказалось, что балагур начальственного вида – слабак в интимном деле и ни в какое сравнение не идёт с её обиженным мужем, хотя муж и ростом, и весом не вышел, и с бабами заигрывать не умел.

Эмма Хасановна вторую неделю шла с граблями на делянку уже без всякого энтузиазма, как на работу, и не отвечала дурным смехом на хохмы Чертенкова, внешний вид которого, как выяснилось, не соответствовал ожидаемому результату.

Такое глубокое личное разочарование пережили многие женщины, но большинство этих женщин или дальше тихо и терпеливо жили с этими солидными мужчинами, или молча их покидали, мотивируя свой поступок несходством характеров, если плешивый хитроглазый судья их об этом спрашивал.

Только Эмма Хасановна, женщина откровенная, не получив в очередной раз настоящего удовлетворения под копной сена, стала упрекать любовника в быстротечности события и – что самое страшное - сказала о превосходстве своего мужа в искусстве любви.

Чертенков захотел доказать обратное и, конечно, не смог. У него разряд электрический сверкнёт горячими искрами, а потом напряжения нет. Мужик рассвирепел, но драться не стал, только подошёл к молодой берёзе, ухватился повыше, согнул её, как бабу беспутную и накинул на верхушку новые красные трусы Эммы Хасановны, купленные в области у молодого наглого барыги, которого сейчас уважительно называют бизнесменом, так как он подстриг ногти и завёл себе для солидности охрану из местных придурков.

Ушёл Чертенков, а берёза распрямилась и подняла в вечернее тусклое небо предмет женского туалета. Поняла Эмма Хасановна свою ошибку, кинулась к берёзе, а куда женщине до здоровенного Чертенкова, она только смогла потрясти ствол, от чего трусы только укрепились на верхушке дерева. Стало ясно, что отношения с Чертенковым испорчены основательно.

Воронья редкая стая, которая летела в ельник на ночёвку, дрогнула и обошла стороной странную берёзу с красным лоскутом. Такого они уже лет десять не видели. Птицам был хорошо знаком американский флаг. Его, года два назад, когда в селе ликвидировали почтовое отделение и медпункт, прикрепил к коньку крыши продажный Витя Коковкин, который, несмотря на свои пятьдесят два года, учил английский язык и написал на крыше своего дома крупные непонятные слова белой импортной краской.

Он утверждал, что эту надпись читают шпионские американские спутники, которые картинки в Пентагон и ФБР посылают, а с самолёта любой иностранец разберётся, что написано, если вниз глянет. Все думали – это он приветствие написал, типа – добро пожаловать в перестроенную демократическую Россию.

А прошлым летом Людка, дочка Шишкиных, из области приезжала, она не работает и не учится, но чем-то там интересным занимается, такая современная стала – глаз не оторвать, как кукла Барби, только справная, она и объяснила, что на крыше написано: хочу в Америку, прошу убежища, готов на всё.

Ну, а кто этого не хочет? Что теперь все крыши в деревне измарать? Сами мы засрались, никто к нам воров, мошенников, проходимцев и бандитов из-за границы не засылал – наши это детки! А если дети у нас такие, то и мы не лучше.

Осуждать публично Коковкина не стали, так как свободу слова мы в деревне соблюдаем и знаем - шансов у него нет.

Лилю Меркель, которая дояркой у нас работала, ещё когда порядок был, Германия забрала насовсем, хотя никто её не обижал, но, вроде, обидели её бабушку, которая померла лет сорок назад. Но дело не в обидах, а в том, что не каждую нашу доярку в Германию жить приглашают. Отказываться от такого приглашения нельзя, так как это проявление неуважения на международном уровне – зачем нам лишние скандалы по поводу прав человека. Поэтому Лилька сопливила-сопливила, но решилась на выезд.

Провожали всем селом. Лиля в прошлом году к нам гости приезжала, а как увидела, что с её фермой стало после реформ, заревела и – быстро назад.

А Игоря Семёновича Фишмана из бывшего районного управления снабжения, у которого и награды были за общественно-трудовые успехи, забрали в Израиль, вроде, тоже насовсем, как специалиста по логистике и подъёму энтузиазма. Он и поглядеть не приезжал, ему и так всё ясно - человек грамотный, доклады очень толково делал на собраниях партактива.

У остальных шансов нет, только Эмма Хасановна, если захочет, может в Татарстан поехать, там зима мягче, а остальное – как у нас. Ну и Людка Шишкина старается только с иностранцами, говорит – может какой дурак и заберёт, но годы проходят, а предложений пока нет.

В общем, все кого пригласили выехать из бывшего Советского Союза, выехали, а это – миллионов пять населения! Но на Западе говорят, что с правами человека у нас всё ещё плохо – это им оттуда, издалёка, наверное, виднее.

А мы думаем, что это из-за продажного Коковкина такое напряжение в гуманитарной сфере между Западом и Россией. Приятно, конечно, что они на Западе так за наши права болеют, что пять миллионов человек им мало, хотя, по слухам, в Германии тюрьмы российским народом уже переполнены.

Мы-то тут совсем другим озабочены: маракуем как эти права, наконец, ограничить и хоть какой-то порядок в нашу жизнь вернуть. Сигналы всякие подаём нашим правителям-ёршикам: товарища Сталина лицом России выбрали. Мол, вот - есть примеры исторические. Подражайте! А они будто и не слышат голос народа, своё долдонят: либерализация, приватизация, глобализация, модернизация.

Что там про нашу ферму говорить, когда уже гидростанции трещат по швам, так как денег на замену ржавых болтов нет, и гидротурбины с погнутыми, бешено вращающимися лопатками, летают по воздуху, повышая опасность перемещения лайнеров российской гражданской авиации, которая сама давно заржавела и поэтому для исключения нервного срыва работников зарубежных аэропортов наши самолёты, снабжённые камуфляжной раскраской, садятся там только в ночное время.

Если деньги и появляются, то их сразу запускают в дело: деньги должны работать – покупают, например, американскую баскетбольную команду за семьсот миллионов долларов. Это резко поднимает престиж страны. Конечно, летающая гидротурбина – это тоже впечатляет. Не каждое государство может гидротурбину запустить в небо. Но это чудо скоротечное, жди ещё, когда вторая полетит, а команда – она целый сезон может престиж поднимать!

Трусы надо снять обязательно, во-первых, это улика, а во-вторых, они денег стоят и удобные в носке, - думала Эмма Хасановна, когда добиралась с граблями на плече до дома.

А уже засмеркалось, и небо тёмное стало придавливать горизонт на востоке и надвигаться тяжёлым валом на леса вокруг деревни. Останется потом одна проплешина над избами в небе, через которую, кажется, можно ушмыгнуть, но, пока поразмыслишь, она залепится - вот и отрезаны избы и их обитатели от всех миров.

Делать нечего, – осталось или спать, или свиньям болтушку с отрубями и картошкой вынести, или за покойным Ельциным наблюдать по телевизору, как он, пьяный, то немцев, то американцев смешит, старается понравиться и хочет русский размах показать. До него уже такой русский президент был - тоже очень старался, но мышление его подкачало. С той поры стало ясно, что если президент в ударениях путается, он является носителем невнятных прогрессивных идей, а стало быть смертельно опасен для России.