Б. А. Пильняк (Wogau )

I

Бог: перерекламлен, переболтан, никто не верит, стащили за многое с неба, смотрят, как у реки чужого утопленника. Утопленник посинел. Солнце июльское, но кажется, что утопленнику холодно, точно сорок мороза; качнули, положили на тачку, и из ушей, изо рта хлынуло зеленое. И все же в июле, в зное, страшновато, потому что вот тут, рядом, непонятная смерть, и январский холодище бежит по лопаткам: смерть!

Монастырь: мужской, домовитый, с подвалами для капусты, с маковками, как лук, для небес. Монахов разогнали вместе с богом: кто в коммунхоз, кто в конокрады; двое при колокольне, один за нотариуса, другой за медика. Нотариальная контора и амбулатория в колокольне, в каморке за сводами. В монашьих кельях — караульная команда, песни, митинги.

Город: вокруг монастыря. Камень, дерево, палисады, скука, народный сад, сельтерская местного завода, мухи; вот-вот сорвется кто-то с цепи от скуки и побежит благим матом — поюродствовать с горя.

Люди: с горя живут, с горя родятся. Его величество обыватель, купец, мещанин, те, кто не продает и не шьет сапог, кому продают и шьют, кто чем-то мучается, где-то заседает, строит новую Россию, голодает – этот к городу не относится. У купцов, со скуки возникших, для этой скуки такие перины, что мозг должен расплавиться.

Годы: идут.

Год: 1925.

II

Земотдел снял (и домовито поступил) хорошие подвалы в монастыре для коммунальной капусты. Десятник Дракин очищал их от мусора, приводил в порядок с помощью двух слободских девок. Дракин Жуковский – первый человек в трактире «Европа». Около все время тискается монашенка – бородатый, рыжеватый, точно медведь в рясе, точно не выспался.

Девки таскали сор, и на дне в подвале (был август, жара) в углу увидели доски. Они подгнили, девки сели отдохнуть, одна вместе с доской провалилась в яму. Дракин полез осмотреть. В яме были сундуки, в сундуках была церковная утварь: серебро, золото и чудотворные иконы.

Дракин завалил яму, досками уклал, а девкам дал по пять золотых, чтобы молчали. Девки купили себе новую обужу-одежу: в земотделе не было отбоя от слободских баб — просились на службу; хорошо, мол, платят в земотделе!

Вот и все для начала.

Прошел год, то есть зима, когда купцу надо спать по двенадцати часов, дуреть от сна и постели, от экономии пребывая в лампадках; весна, когда купцу надо чертогонить, чтоб не умереть от тоски по прекрасному (у каждого веснами есть такая тоска) и, чертогоня, чертогонить свою душу; осень, когда надо на зимнюю спячку и еще рассчитаться с летними Подлипками и чаями за палисадом.

Купчиха Лардина побила стекла купчихе Посудиной за мужа – обе так называемые нэпманши. Лардина орала на улице непристойности, потому что у нее был муж, которому она не потакала, а Посудина была женщиной обильной, доброй, муж был безногий, тихий, и жене потакал, и жена ему потакала, когда он пьянствовал с Лардиным.

Стекла были побиты, и Посудина, обсудив вопрос с мужем и Лардиным, подала на Лардину в народный суд — за срам и за колотые стекла.

На суде Лардина держала себя не тихо. Говорила не по сути дела, но в корень вещей. Орала:

- Я женщина, измываться над собой не позволю. Этот безногай чорт чего глядит? Или золото застит до самого глаза? Это нешто правильно от живой жены к чужой бегать? А то и пусть бегает, не нуждаемся, своего хахаля заведем, а вот он вещи мои ей таскает, а у меня дети. А то вот скажу суду, как церковное золото продавали в Москву, на какие деньги открыли торговлю-компанию…

Суд, хотя она только грозилась рассказать, дело о золоте воспринял живо.

Судебным следователем был (потом только это бросилось в глаза!) — бывший студент Башкин, т. е. родной брат Посудиной. Лардину отправили в Москву на предмет психического испытания (потом только узналось, что ездила она по адресу, куда сплавлялось золото!) Испытание установило ее сумасшедшей, бумагу представили судебному следователю и студенту Башкину, и Башкин направил дело к прекращению.

Дело пошло в зимнюю спячку.

Узналось же дело — вот каким путем.

Десятник Дракин попал в тюрьму — по совершенно самостоятельному делу: по обвинению в «краже с убийством», по обвинению в соучастии. Взяли его прямо из трактира «Европа».

Ну, и вот этот самый Дракин, по русско-щедринскому обычаю, топясь, решил топить и все, что можно, — рассказал, что там-то и там достали они с купцами (сиречь нэпманы) Лардиным и Посудиным двадцать один фунт золота и шесть пудов серебра, переливали все это из церковной утвари в слитки в бане у Лардина, а продавали — и прямо в Москву, и местному еврею Молласу, а остатки спрятаны в бане у Посудина.

Вот и все.

III

Тюрьма на главном месте в городе, вокруг каменная стена и там - белый дом. В доме только в первую ночь страшно, потом узнают имя-отчество начальника, имена сторожей и приучиваются, как прятать деньги, спички и карты, как коротать время, и появляются свои клопы будней. В тюрьме коридоры, от них за волчками двери. Утром поднимается солнце, подметают сор, идут за кипятком, шутят и здороваются — кто знает, как прошла ночь, каким горем и какими болями страдает?

Девок, что таскали из подвала сор, выпустили через неделю; неделя в тюрьме у них прошла так: первые сутки они выли вместе в один голос, а через двое суток арестанты если не по их инициативе, то по безмолвному соглашению устроили публичный дом в очередь - в мужской камере. Потом их отпустили за их же бестолковость.

Купчих Лардину и Посудину посадили вместе, и они очень сдружились, жили мирно, изводили клопов далматским порошком, а надзиратель Петр Игнатьевич разрешил им иметь при себе керосинку, чтобы готовить самостоятельно от арестантов себе и мужьям, и дежурному ключнику. Одеяла они принесли собственные, перин не допустили. Они и донесли на слободских девок, потому что их мужья стали интересоваться мужской камерой.

В тюрьме было очень тепло, топили хорошо. Еврея Молласа посадили вместе с монахом. Долго искали монаха: «бородатый, рыжеватый, точно медведь в рясе, точно спросонья». Таких монахов нашли несколько, никак не могли установить, который из них тискался у подвала, посадили первого попавшегося.

Следователь Башкин, он же некогда студент второго курса юридического факультета, в давние времена перешедший на второй курс по инерции, две недели сидел спокойно, потом вспомнил туманно, что в тюрьмах объявляют голодовки, как требование. Плохо поняв, в чем тут дело, ибо рассуждал, что от голодовки выигрывает только тюрьма (меньше идет пищи), Башкин голодовку все же объявил, не ел шесть дней, требовал, чтобы его признали невиновным и отпустили на свободу, к виновным же приплетал явно неподходящих. В тюрьме смотрели на дело так же, как и он. Решили: пусть ломает дурака, самому же скучно не есть, а государству доход, не ест — значит кается!

Потом нескольких из них перерасстреляли — тут же, за тюрьмой, на церковном дворе тюремной церкви.

Годы: идут.

Город: камень, дерево, палисады, скука, народный суд, сельтерская местного завода Люлин(и)К, мухи. Вот-вот сорвется пожарная каланча и побежит благим матом – от тоски, от одури, от горя, от смердяковщины; запляшет в народном суду и по всему небу разведет такую матерщину, что небу станет жарко!..