Карл Шифнер

Шубка для Анжелики

Люблю вставать пораньше. На свежую голову легко пишется. Но не успел я сформулировать первую фразу, как из прихожей донеслась мелодичная трель. Вот этого не надо бы. Кого несёт в такую рань? Я открыл дверь, и увидел Анжелику. Она буквально ворвалась в квартиру, сильно возбужденная, сходу выпалила:

- Па! Как хорошо, что ты дома! Миленький, дай я тебя расцелую.

Высокая, крепко сложенная девица расцеловала меня и, энергичным рывком головы откинув назад золотистые волосы, распущенные до плеч, заулыбалась так, что посветлело в прихожей.

- Па, ты мне вот как нужен! - она выразительно провела ладошкой по шее, закатывая при этом свои большие голубые глаза.- Я принесла тебе подарок. - Она протянула небольшой плотный сверток.

- Что это? - спросил я, взвешивая на руке увесистый пакет.

- Смотри не урони. Это то, о чем ты давно мечтал - самый удобный телеобъектив для твоего фотоаппарата.

- Ух, ты! Вот уж спасибо тебе, дочка! И как это ты не забыла об этом?

- Папунака, ну, я же всегда о тебе помню, - польщёно зарделась Анжелика и, сняв с себя легкую приталенную курточку из натуральной кожи рыжего цвета, стала ещё стройней в своих облегающих бежевых вельветовых джинсах и белой водолазке.

- Вовремя ты пришла, - заметил я. - Будем вместе завтракать.

- Ты что, па? Я только что из-за стола. Разве лишь попить что-нибудь. Ну, нравится тебе подарок?

- Почему - подарок? Зачем подарок? С такими подарками, при твоей-то мизерной зарплате, живо разоришься. Чайку попьём?

- Чайку не надо. Кофейку с бальзамом покейфовать можно.

Я принялся готовить кофе, что-то мурлыкал от радости - не часто балует дочка своими визитами. Анжелика уселась возле кухонного столика и, не сводя с меня глаз, загадочно улыбалась. Она была, как никогда, ласкова и внимательна.

- Ты, па, давай не выступай. Никаких денег мне не надо. Я же от всего сердца.

- Ну, хорошо, хорошо. Разберёмся потом. Как там поживаете? Работаешь всё там же, в парфюмерном магазине? Как муженёк твой?

- Между прочим, у меня уже нет мужа.

- Как - нет? Три дня назад он у тебя был.

- А сегодня нет. Ой, ну, ты только не падай в обморок. Все, что ни делает Бог, то и к лучшему.

- А причем здесь Бог, если ты дурака валяешь? И почему это к лучшему? Муж - это же не вещь, вышедшая из моды? Разве можно так? Ты же говорила, что ждёшь от него ребенка.

- Ждала, а теперь не жду. Ой, па, ну, не смотри ты на меня так, будто я кого-то убила. Что тут такого? Надоело всё!

- Не ждёшь, значит, ребёнка?.. Что же ты наделала? Ты же обещала родить мне внука. Как можно так не по-людски? Ты же останешься без детей. Разве не страшно? И где ты теперь жить будешь?

- Где живу.

- А он?

- Умотал к своему брату на Украину. Сделал благородный жест, как настоящий джентльмен, оставил мне квартиру.

- Как же тебе не стыдно, дочка? Такой парень хороший, приютил тебя в прекрасной квартире, а ты его выжила.

- Я его не выживала. Сам почесал, псих ненормальный. А мужчина и не должен в таких случаях мелочиться. Ты ведь тоже в своё время оставил нам квартиру.

- Про нас не будем вспоминать, речь о тебе.

- Ой, ну, ты меня точно сейчас заколебаешь. Дай хоть кофейку спокойно выпить, - начала Анжелика раздражаться и вместе с тем подёргиваться, чем живо напомнила мне о бывшей жене, несравненной её матушке. - Говорю же, он сам умотал. И даже честь по чести, как положено, выписался.

- Как положено. Будто тебе, в самом деле, что-то положено. Разбила парню жизнь, опозорила перед родными и близкими. Оставила человека без жилья, да ещё сидишь тут и рассуждаешь о том, что кому положено. Эх, Анжелика! Как же ты, дочка, можешь так?

- Ну, что я такого сделала? Ну, не получилось. Что теперь, вешаться, что ли? Все нынче так делают. Будто ты сам не знаешь, как бывает в жизни.

- Я-то знаю. Но разве можно так поступать с человеком? Парень-то правильный, трудолюбивый, деньгам цену знает.

- Вот-вот! Деньгам цену знает - это точно... Ладно, хватит об этом,- заключила Анжелика, допивая кофе.- Спасибо, папулька. Успокойся, не расстраивайся. Как-нибудь и у меня всё наладится.

- Как-нибудь... Тебе так везёт на хороших ребят, а ты их не ценишь. Самой надо налаживать жизнь, никто за тебя это не сделает.

- Ну, всё, па! Я всё поняла, осознала. Давай поговорим о другом, более важном... Я, между прочим, хотела попросить тебя об одном деле.

- Каком?

- Только ты не обалдей сразу, ладно?

- Постараюсь.

- Только ты не подумай, что я принесла тебе подарок из корыстной цели. Просто так совпало.

- Что совпало?

- Ну, что я принесла тебе подарок в тот день, когда мне позарез нужны деньги.

- Так я тебе сейчас дам денег. Сколько тебе надо?

- Па, ты не спеши. Ты же не знаешь, сколько мне надо.

- Так скажи.

- Много...

- Ну, всё-таки?

- Ты мне столько никогда не давал. Но у меня нет иного выхода, я только на тебя надеюсь.

- Так сколько же?

- Много... Сколько сможешь.

- Что значит - сколько сможешь? Так, извини, и без штанов можно остаться, если отдать решительно всё, сколько сможешь. Что же ты такое надумала и нельзя ли передумать? Или случилось что-нибудь очень страшное?

- Ничего не случилось, но передумать никак нельзя.

- Никак?

- Никак.

- Следовательно, не от тебя зависят эти расходы? Так я понимаю?

- Почти так.

- Стало быть, муж твой сжёг, по меньшей мере, вашу торговую базу. Так сказать, на почве ревности, и ты вынуждена расплатиться.

- Не то.

- Тогда - что?

- Понимаешь, па... Есть возможность достать одно чудо.

- И как же называется это чудо, которое можно достать с несметной кучей денег? Чуяло моё сердце, что за такой подарок мне придется платить... Шубка из горностая? Или морская шхуна, на которой ты решила пиратствовать со своими дружками в свободное от работы время? Или вертолет с лазерной установкой?

- Ха-ха-ха! Ой, па, какой же ты смешной. Но ты всё-таки отгадал. В натуре, ты отгадал. Ты у меня умница. Действительно, шубка.

- Конечно, я у тебя умница... Значит, на примете шубка, - с грустью заключил я.- Всё верно. Всё правильно: что было - то будет, что будет - то было. Всё повторяется,- размышлял я вслух, как бы для себя.

Неужели она, моя дочь, абсолютно во всём повторяет свою мать? Да ещё в более ярком варианте? И неужели повторяется та же злополучная шубка, из-за которой когда-то начались наши главные разногласия? Неужели и с этой, Анжеликиной шубки, наши добрые взаимоотношения разладятся? Нет, видно, судьбой мне начертано до конца дней моих расплачиваться за ошибку молодости. Неотступной тенью будет всюду преследовать меня её ненаглядная матушка - бывшая моя жена. Будто она специально перелила в дочь всю свою алчность, все свои пороки и желчь - и отправила её из далекой Сибири ко мне в Калугу, чтобы и дальше мучить, жалить, допекать до самой могилы? С той лишь разницей, что ей, бывшей жене, я ничего не умел прощать и поэтому смог порвать с нею навсегда, а дочери прощаю всё, и никогда с нею порвать не смогу.

Выходит, не любил её, бывшую жену, так же безумно, как дочь, коль той ничего не прощал, а этой всё? А может, я терплю все выходки дочери ещё и потому, что тем самым как бы искупаю перед нею свою вину? Был бы я всегда рядом с нею, может, и дочь выросла бы иной. Может, не полностью скопировала бы свою матушку? Но теперь ничего уже не исправить, и я вынужден смириться, любить её такой, какая она есть. Баловать её дорогими покупками и деньгами, и вечно потакать её необузданным прихотям и желаниям. К труду не приучена, а красиво жить любит. Поэтому главная её забота - найти надёжного мужчину, чтобы сесть ему на шею.

Вот и сейчас, уверена, что я уступлю. Нельзя ей уступать, этим я сам же толкаю её всё дальше в пропасть. Но и отказать трудно - обидится и опять надолго исчезнет, и невесть где и с кем будет шататься. А я не смогу спать по ночам.

Хорошо зная своего отца, Анжелика вдруг почувствовала, что он доведен почти до кондиции, то есть вошел в полосу колебания, и осталось лишь чуть-чуть, безошибочно поднажать - и чаша весов потянет в её пользу. Она почти дословно могла бы воспроизвести мои невесёлые размышления о ней и отчаянную борьбу с самим собой, и она терпеливо выжидала подходящий момент. Да, заметив мою растерянность, она не торопила, не сбивала с толку, а расчётливо и терпеливо выдержала так работавшую на неё паузу.

- Так сколько всё-таки тебе не хватает на шубку? - спросил я снова, пряча от дочки не то усталость, не то стыд.

- Всего три куска, - не медлила она с ответом.

- Что это за куски такие - три тысячи рублей, что ли?

- Да ты что, па? Стала бы я тебя беспокоить из-за рэ. Я говорю о долларах.

- О, Господи! - застонал я, и чуть было не уронил чашку с горячим кофе.

- Я так и знала, что ты в обморок упадёшь,- занервничала Анжелика. - Были бы у меня деньги, я бы для тебя ничего не пожалела.

- Так ты полагаешь, что вправе выдаивать до последней копейки?

- На что они тебе, коль всё равно их не тратишь?

Тут я немного поперхнулся:

- Ты предлагаешь отдать всё тебе?

- Ну, не всё, у тебя же их много. Даже машину не покупаешь.

- Потому, что она мне не нужна. Куда мне ездить? В лес полезно пешком ходить. А трачу я, действительно, в три раза меньше тебя. Но я ведь и не покупаю ненужных вещей. А ты, я уверен, за неделю сумела бы пустить по миру любого олигарха. Разве так можно?

- Можно,- немного повеселела Анжелика. - А зачем они, деньги, если не тратить?

- Чтобы на них жить. Накопительством заниматься, конечно, не стоит, но и на ветер бросать трудовые деньги не следует.

- Ну, начинается,- нетерпеливо задергалась Анжелика.

- Удивляюсь я тебе. Очень удивляюсь. Столько у тебя этих тряпок, вещей, а всё мало. И всё это валяется, пылится. У тебя же не квартира молодой женщины, а набитый битком склад вещей. И - невообразимый хаос. Ты, наверное, уже не помнишь, когда в последний раз книжку в руки брала.

- Пусть верблюды читают и много думают, а я - жить хочу.

- Да разве смысл жизни - в тряпках?

- Ну, что тут такого, папа? Чем же плохо иметь красивую меховую шубку? На то и шьют их и продают, чтобы мы покупали и носили себе на радость.

- Я ничего не имел бы против этой шубки, если бы она была крайне необходимой вещью. Мало тебе дубленки, беличьей шубки, с десяток курточек и пальто? Нет, тебе подай ещё из норки. Такая ты у нас бесценная, что не сравниться с тобой ни одной принцессе. Да что я, в самом деле, распаляюсь? Покупай себе на здоровье эту шубку. Но, милая моя, на собственные трудовые деньги. Тут у меня возражений не будет.

- Ну, какая разница, на чьи деньги я куплю шубку? Ведь они честно заработаны, не чужие, а твои - моего любимого отца.

- Ишь, как ты ловко подъехала! Но известно ли тебе, что именно потому ты безумно легко тратишь деньги, что они дармовые? Давай рассудим так. Согласна ли ты работать целых десять лет лишь ради того, чтобы купить эту шубку?

- Зачем столько работать? Да через десять лет мне эта шубка, может, не будет нужна.

- Вот видишь, дочка. Чтобы купить эту шубку, тебе придется работать десять лет. И ты не согласна, хотя работа твоя не пыльная. Но напрягаться ты не желаешь. Не так ли?

- Ну, поехали! Опять развёл бодягу на целые сутки. Дашь или не дашь? Я знаю, что у тебя есть зеленая валюта.

- Уже и про это разнюхала. Всё-то ты знаешь, что у кого имеется. Я ведь всем нашим родным хотел сделать по подарочку. А ты, я вижу, шустрее всех - одна готова весь куш проглотить.

- Так я ведь тебе и роднее всех!

- У меня, может, и нет больше этих долларов.

- Скажешь тоже. За так, что ли, печатают твою книгу за рубежом?

- До чего же ты внимательна ко мне, прямо не нарадуюсь.

- А кто же, если не я, единственная твоя дочь?

- Давай мы с тобой так договоримся, - предложил я. - Куплю я тебе шубку, но при одном условии.

- Каком? - заметно оживилась Анжелика.

- Ты родишь мне внука.

- Папунака! Миленький! - восторженно всплеснула она руками. - Да, я подарю тебе внука! Вот увидишь.

- Вот, когда увижу, тогда и куплю, - тут же подхватил я.

- Па, честное слово, будет у тебя внук. Обещаю. Только купи мне шубку.

- Нет, нет! - встал я из-за стола.- Так дело не пойдёт. Сначала роди, а потом от меня требуй. А я тоже обещаю, что сдержу слово. - Господи, подумал я, с родной дочерью торгуюсь, совершаю сделку. Но в душе лелеял надежду: если она родит ребёнка, то не только осчастливит меня, но и сама, может быть, начнёт жить по-другому. А потом, всё равно я куплю ей шубку, и многое другое - куда денешься? Так пусть родит хотя бы при условии.

- Ну, папа! Ну, смилуйся, пожалуйста. Где же я тебе выну да положу сейчас ребёнка? Дай срок.

- Всё! Вопрос решен, и я думаю, в твою пользу.

Надо было видеть, какое неописуемое горе отобразилось во всём облике Анжелики, пока она, оглушенная неудачей, добиралась из кухни до прихожей. Однако здесь, в прихожей, заметив телефон на тумбочке, вмиг преобразилась и надумала позвонить подруге:

- Привет, Алёна! Слышь? Не перебивай! Я вчера такого кадра откопытила. Обалдеешь! С площадкой - закачаешься! Клёво прикинут. Крутой бизнесмен. И, представляешь, без бабы! Видела б ты, как я его железно захлестнула. Путём! Век Додику свободы не видать... Ты же знаешь, у меня аркан, что бабушкин капкан - любого зубра повалит. Он весь такой... а-ля, маэстро! Ферштейн?.. Только попробуй отбить - в момент грохну!.. Ха-ха-ха!

Обнаружив, что горе дочери не столь уж трагично, как показалось минуту назад, я попросил её передать через Алёну привет её отцу - моему другу, и удалился в свою рабочую комнату. Тут же окликнула Анжелика:

- Па, я полетела, - попрощалась дочка на этот раз без поцелуя.

Принесённая в жертву

- Соседушка! Миленький, помоги! - услышал я из-за спины жалобный голосок, когда поднялся на второй этаж и подошёл к двери моей квартиры.

- Что случилось… Сергевна? - едва узнал я соседку в сумрачном подъезде.

- Да вот, снова… опять, этот радикулит, заехал в спину - ни сесть, ни встать, будь он неладен.

Глядя на её страдальчески перекошенное лицо, мне тоже стало невыносимо больно.

- Дал бы мне немного того средства, которым ты на прошлой неделе натёр мне спину. Уж больно хорошо оно мне помогло.

- Проходи, Сергевна. Посиди на диване, пока я переоденусь.

- Ой, спасибо, дружочек! Век не забуду. Ты – мой лучший доктор, - заворковала Нина Сергеевна.

- Ты хотя бы не говори никому, не то засмеют меня – какой я доктор?

Соседка моя устроилась в зале на диване и оттуда громко переговаривалась со мною, пока я снимал с себя в прихожей верхнюю одежду и обувь.

- Так ты говоришь, в этот барсучий жир нужно ещё что-то добавлять? - осведомилась она, наверное, уже в десятый раз, хотя я не однажды давал ей рецепт с подробным описанием. - Ты мне напиши на бумажке, а то я никак не запомню. Голова моя никудышная.

Не стесняясь меня, Нина Сергеевна послушно, как я велел, обнажилась до пояса, улеглась, на диван животом вниз. И я принялся за привычное лечение моей соседки. Поглаживая осторожно её довольно худую спину, я втирал при этом барсучью мазь, не упуская случая пожурить её за безответственное отношение к своему здоровью:

- Скоро начну драть с тебя за каждый сеанс по три шкуры, как это делают гадалки и экстрасенсы. Не ради наживы, а в качестве наказания. Ведь ты не слушаешься. Обещание исправиться не выполняешь - по-прежнему таскаешь большие сумки, на даче роешься в земле, согнувшись калачом. Едва острая боль отпустит, ты снова там…

- Да ты уж с меня особенно не дери. С пенсюшки-то моей много не наскребёшь.

- Наскребу! Коль нарушаешь лечебный режим, буду беспощаден, - заявил я с непреклонной строгостью. - На спине твоей прибавились узлы. Признайся, ведь опять таскала с дачи тяжести?

- Да что там, немного яблочек да помидорок привезла.

- Немного, по-твоему, это огромный рюкзак с яблоками на спине, да в руках двухведёрная корзина с помидорами. Всего лишь. И пёрла это полкилометра до автобусной остановки, а затем такое же расстояние до дома. Тебе сколько лет, Сергевна? Молчишь?

- А чего мне скрывать? Скоро семьдесят стукнет. Юбилей!

- Вот именно - стукнет. А между тем в твоем распоряжении два молодых мужика - сын да зять. Вон, какие богатыри! В конторах штаны протирают. Им в выходные дни проветриться-размяться очень даже полезно. Кушать-то они великие мастера, как мне доводилось наблюдать. Или не так, Сергевна?

- Так-то так, но…

- Что - но? Скажи им, мол, не будете помогать, то и не буду вас снабжать, - учил я соседку, как жизнь свою облегчить.

- Понимаешь, соседушка, ты прав, конечно. Но… не хочется грубить им.

- Вот-вот, - возмутился я. - Значит, боишься им грубить? По-твоему, призвать детей и взрослых внуков к порядку - это называется грубить? Ну, тогда и не жалуйся. И продолжай вкалывать на даче. Продолжай работать, пока не свалишься, на кухне в детском саду. Таскай мешки с яблоками. Авось да скажут тебе твои детки спасибо.

-Так я бы рада не работать, отдохнуть бы уж пора, но денежки-то нужны, - оправдывалась соседка.

- Кому? - не церемонюсь я, зная, куда идёт львиная доля её доходов. - Дети твои самостоятельные. Всех подняла, выучила, дала им всё необходимое.

- Оно так, - соглашается Нина Сергеевна. - Но именно детям-то и нужны денежки.

- Для чего? Они же неплохо зарабатывают, насколько мне известно.

- Зарабатывают. Но им ведь много чего хочется.

- Они не инвалиды, не больные? - всё больше напираю я.

- Что ты, что ты такое говоришь! - пугается соседка. - Слава Богу, все здоровые. И внуки здоровенькие. Старший в институт будет поступать. Опять же нужны денежки.

- А почему ты на старости лет, больная, должна на них работать? Кстати, сами-то они тоже на двух-трёх работах крутятся?

- Да что ты… снова опять? Зачем им на двух работах - тяжело ведь. Да и отдохнуть им тоже хочется.

- А тебе, стало быть, не тяжело? И отдохнуть не хочется?

- Да я-то как-нибудь сдюжу, - утешает меня соседка.

- Вот-вот. А денежки, которые ты с таким трудом зарабатываешь, им позарез нужны?

- А как же не нужны? Всем нынче денежки нужны, особенно - молодым.

- И они спокойно смотрят тебе в глаза, когда берут твои трудовые денежки?

- А кто же не возьмёт денежки? - смеётся соседка.

- Что же ты, Сергевна, так не любишь себя, самого ближнего? Ну, значит, не жаль мне тебя.

- А чего не пожалеть-то меня? Я что, беру у кого что-нибудь?

- Пожалуй, и берёшь, - вдруг осенило меня. - Денежки-то ты свои отдаёшь. Аккуратно. Своевременно. И вкалываешь на даче, согнувшись в три погибели, ради своих великовозрастных потомков тоже очень старательно. Балуешь их. А вот души их ты у них отнимаешь. Делаешь из них глухих и жестоких эгоистов. Извини за откровенность…

- Соседушка! - она повернула ко мне голову, что ей с трудом удалось, лёжа на животе, глянула на меня с удивлением и снисходительно улыбнулась. - Помогло! Ты все мои боли снял, миленький ты мой! Что бы я без тебя делала? Дай Бог тебе долгой жизни! Как ты мне помог! А на детей моих ты уж не обижайся. Не такие уж они плохие. Старший внучек вот скоро в институт поступит - способный какой!

- Да я и не обижаюсь, Сергевна. Завтра на дачу-то поедешь?

- А как же? Обязательно!

- Спину-то пожалей.

- А чего её жалеть? Она у меня молодец! Восстановилась!

Тут мне и возразить нечем.

продолжение следует