Трудный путь домой (гл. «Богатыревка. Посёлок Грюнвальд») (28.02.2018)

 

Андрей Шварцкопф

 

Богатыревка

 

Из воспоминания Лиды Люфт (рожд. Больц). «Наш папа вступил в колхоз, и наша семья осталась жить на Старице. Недалеко был посёлок Бундюр. Од-носельчане, которые были из с. Самарка, уехали. Мы жили там до 1936 г. Почему я помню? Наш брат Андрей родился на Старице, а рождён он в 1936 году. Наша мама не хотела оставаться одна без родственников. Если что-то случится с папой (а это случилось в 1938 году), то будет трудно одной с маленькими детьми среди чужих. Она настаивала на переезде. И в 1936 году наша семья переехала в п. Грюнвальд. Ехали на лошадях, сколько были в пути, не помню.Там построили дом и жили до 1951 года, до объединения колхозов».

В посёлке Богатырёвка в основном жили ссыльные русские. Местные старо-жилы (кержаки) жили отдельно в п. Мощевикино. Там, я помню, был колхоз «Ленинский путь».

Несколько слов о кержаках. На всех притоках реки Обь, названных мной ра-нее, жили разбросанно отдельные семьи кержаков. Это люди, принадлежащие к старообрядческой общине. Религиозное направление, представляющее собою ряд сект, возникших в результате церковного раскола в России в XVII в. и стремившихся к сохранению старых церковных правил и консервативных усто-ев жизни. Гонение началось при Иване Грозном. Разногласия большие: падают нравы священнослужителей, усиливаются злоупотребления и т. д. Староверы пытаются сохранять старые обычаи. Собор приказывает всем православным креститься тремя сложенными вместе перстами (большой палец, указательный и средний), символизирующими Троицу, касаться ими сначала лба, потом груди, правого и левого плеча. Тот, кто поступает иначе, «изменил вере Христовой и отдал себя дъяволу» и проклят будет навеки.

Староверы крестятся двумя перстами... Староверы сильно пострадали от церковных властей. Их преследовали за веру и за незаконное, самовольное переселение. Только в 1792 г. Екатерина II издала приказ о прощении их за побег. В советские годы многие из старообрядцев были репрессированы как середняки и враги советской власти. Кержаки жили по своим правилам и порядкам, по своим неписаным, но строго соблюдавшимся законам. За их нарушение виновных строго наказывали. Староверам запрещалось пить алкоголь, курить табак. Воровство и ложь считались самыми страшными грехами. Сохранилась старая пословица, которой кержаки руководствовались как высшим правилом: «Ежели мы не захотим повиноваться совести, то она умолкнет и оставит нас, и мы падём в руки наших врагов».

Иногда кержаки образовывали целые поселения, в которых занимались рыб-ной ловлей, охотой, землепашеством и скотоводством. Это были очень трудо-любивые люди, привыкшие много и честно работать с ранних лет. Семьи у ста-роверов были большие, до 15 – 20 человек, и дети работали вместе со взрос-лыми с 5-6 лет. Было чёткое разделение обязанностей, и каждый знал, за что он отвечает. В семье почиталась и уважалась мать.

Cтароверы воспринимались как чужаки, но на самом деле они были хранителями старой русской культуры, развивали русские ремесла: плотницкое, ткацкое, пимокатное, шубное и др. Кержаки пряли лён, делали берёзовые туески, коврики, бельё, одежду. Староверы жили в русских избах-пятистенках, опрятных и аккуратно выкрашенных. Их называли ещё избами со «связью». «Связь» или перегородка делила дом на две части, горницу или чистую половину с кроватями и столом и переднюю (прихожую) с кухней, обеденным столом и раздевалкой.

Наш посёлок Грюнвальд был застроен такими же избами-пятистенками, только размерами значительно меньше кержацких.

Внутри дома кержаков было чисто и аккуратно: на полах лежали тканые ков-рики, кровати были застелены вышитыми покрывалами. Но самым уютным и тёплым местом была, безусловно, большая русская печь. Вот эти печи наши деды не приняли, отдавая предпочтение «немецким», и зря.

Свои жилища староверы особенно не украшали, предпочитая чистоту и акку-ратность. Как правило, главным украшением дома всё же считалась икона с го-рящей перед ней лампадкой, что висела в переднем углу избы. При нас уже иконы не было принято выставлять на показ, и они были во многих семьях за-вешены белым расшитым полотенчиком. Наши кержаки уже обеднели при со-ветской власти.

За речкой Андарма в посёлке Болотное жили ссыльные забайкальцы. Посё-лок относился к Богатырёвке, позднее его не стало, так как в половодье его по-стоянно затапливало.

Из рассказов мамы: «Мы не были в колхозе, а работали в «Супрехте». А что это такое, я не знаю, но занимались коллективно в сельском хозяйстве».

Богатырёвка была уже в моей памяти большим посёлком с правильной пла-нировкой улиц. Снова строительство домов, работа на полях в сельском хозяй-стве. В этом посёлке в 1934 году родился я. Это моя Родина. Семья была боль-шая. Все взрослые и старшие дети ходили на работу, дома оставались малень-кие дети и бабушка. Из рассказа бабушки: «Это было осенью 1935 года. Я гото-вила обед в сенях, света там не было. Дети вырывали морковь в огороде, при-бегали в сени и мыли её в деревянном ведре, которое стояло в летней кухне, недалеко от печки, где я готовила обед, и убегали. Они обходили тебя, не де-лились. Видя, что морковь берут из ведра, ты поднялся на ноги и полез за мор-ковкой. И ты вниз головой упал в ведро. Через некоторое время я хватилась, что тебя нет, и заметила торчащие ножки из ведра. Я схватила тебя за ножки и с тобой вниз с головой с криком побежала на улицу. Все сбежались, а ты висишь, и из тебя течёт вода. Тебя оживили». Это я тонул первый раз, но не последний.

 

Посёлок Грюнвальд

 

Немцы, привыкшие жить в своём окружении в немецких деревнях и в своём большинстве плохо знавшие русский язык, мечтали о своём посёлке, чтобы работать отдельно от других и сохранить быт, язык, нравы и немецкую культу-ру. Наш дедушка Шварцкопф Василий Филиппович принимал активное участие в поиске места и получении разрешения на строительство нового посёлка.

Учитывая ошибки первых лет, когда коменданты показывали места для посе-лений, порой не пригодные для сёл, высшие чины ГУЛАГ(а) советовали разре-шать участвовать в выборе мест для поселения самим ссыльным.

Из стенограммы выступления Р. Эйхе на совещании при Западно-Сибирском крайкоме ВКП(б) по вопросу о спецпереселенцах: «... И главное в этом рассе-лении поселков – надо дать возможность самим спецпереселенцам проявить свою инициативу и хозяйственные навыки. Посёлок для спецпереселенцев, ме-сто для посёлка пусть выбирает не комендант, а они сами. А комендант пусть бракует или принимает выбранное место, если оно подходит, но выбирать надо дать возможность самим спецпереселенцам. Я уверен, что спецпереселенцы там освоились настолько, что легче выберут место для поселения, а коменданту подобрать труднее. Спецпереселенец обнюхает каждую пядь земли, прежде чем туда переедет. (Спецпереселенцы в Западной Сибири. Стр. 154. Архив автора.)

После длительных хождений в разные инстанции комендант разрешил пере-селиться и создать свой колхоз. По реке Андарма, вверх по течению, примерно в 9 км от п. Богатырёвка, было место, где когда-то жил кержак, и сохранились несколько фундаментов от домов, и остался погреб в огороде. На этом месте была позднее наша усадьба. Около бывшего поселения в лесу сохранилась загородка из жердей, в наше время называли это «паскотина», вероятно, за-городь служила преградой для скота, чтобы он не разбегался по лесу. Это был край света. Кругом дремучий лес и ни одной дороги. Дальше вверх по течению реки за 120 км до границы с Новосибирской областью поселений не было. Пос-ле длительного и бурного обсуждения пришли к согласию: здесь будет заложе-но наше поселение.

Вот это участие нашего дедушки Шварцкопфа В. Ф. в вы-боре места посёлка Грюнвальд припомнили церберы из НКВД при допросах в застенках колпашевской тюрьмы. Помощник оперативного уполномоченного Бакчарского РО НКВД мл. л-т. госбезопасности Поляков в допросном протоколе от лица допрашиваемого придал этому поощряемому властями рациональному житейскому акту острейшую политическую мотивировку, по которой «высшая мера социальной защиты» (расстрел) — становилась уже неизбежной в то время. ...«С целью развёртывания более широкой контрреволюционной рабо-ты среди немцев я по предложению Штромбергера А. А. повёл агитацию за выделение всех немцев Галкинской участковой комендатуры в самостоя-тельный посёлок и за организацию немецкой артели, чего и добились через участковую комендатуру, в 1936 году было разрешено всем немцам выде-литься в самостоятельный посёлок. Был отведён участок , где и заселён сейчас посёлок Грюнвальд. Выселившись в посёлок Грюнвальд, я развернул более усиленную обработку немцев и вербовал их в контрреволюционную, немецко-националистическую, фашистскую, шпионско-диверсионную. В повстанческо-террористическую организацию в течение 1936 – 1937 года завербовал трёх человек...»

Посёлок располагался по сторонам света широтно. Улица шла с востока на запад вдоль правого высокого берега реки Андарма. (Сама застройка уже в окончательном виде представлена ниже.) Строили коллективно, сначала семьями, где было много детей, куда вселялось несколько семей. Наш дом был первым в ряду, напротив по переулку позднее построили колхозную контору № 6, склад № 36 и комплекс колхозной живодноводческой фермы. Но это потом. Нумерация условная и сделана в настоящее время. В то время никаких планов не было.

С нами строили дом И. И. Шварцкопфа, за ними следовали семьи Гердт, Классин, Кригер, Штромбергер Александр, Вебер, Вольф и Гау. На другой стороне улицы по переулку влево дедушка Шварцкопф. Напротив нас по улице был дом Линд. Иван Бенцель сказал мне, что этот дом был кержацкий. Может быть. Но никто мне не мог это подтвердить. Дальше, наверх, Иван Адамович Бенцель, (построили немного позднее, сначала строили ему дом, где позднее жила семья Вольф), Гаас, Бенцель Александр, семья Райбер, Штромбергер Карл и Бенцель Иван Федорович. Позднее приехала семья Больц, и построили им дом вниз по улице, к выезду из посёлка, рядом с домом нашего деда.

Семью Шварцкопф И. И. мы всё время считали просто однофамильцами, не имеющими с нами родственных отношений. Но это оказалось не так. Проанали-зировав наше родословное дерево от Бальтазара в России, я установил, что они являются дальними родственниками. Сын Бальтазара Шварцкопфа Кристьян Фридрих Шварцкопф имел одиннадцать детей, из них восемь сыновей. Один сын (Шварцкопф Иоган Адам) образовал нашу ветвь, а другой сын (Georg Heinrich Schwarzkopf) - их ветвь.

В течение немногим более двух лет деревня была построена со всеми кол-хозными помещениями. И можно только удивляться, как могли в такой короткий срок при сильных морозах зимой, при 100 % - ном ручном труде, когда не было не только электричества, но и механической техники, выполнить такой ги-гантский труд. Дома были все деревянные, рублены в «лапу», пазы утеплены мхом, крыты строгаными досками, продороженные лотками для стока дождевых и талых вод. Полы тоже деревянные 5-6 cм толщиной. Весь строитель-ный материал готовился на месте.

Все избы, как я помню, были почти одинаковых размеров и одинаковой пла-нировки. Отличались друг от друга мало. Дом четырёхугольный с шатровой крышей. Фронтоны были зашиты досками, и был лаз на чердак. Вход в дом был, как правило, со стороны огорода через сени, которые служили буфером от холода. Сени не отапливались. Изба была разделена на две неравные комна-ты: маленькая комната служила прихожей и кухней, а большая служила жилой и спальней. Стены внутри были оштукатурены глиной в смеси с мелкой соломой (мякиной) и побелены белой глиной, которую брали у родника около речки. Отапливалась изба длинной «немецкой» печкой, топка которой была со сторо-ны кухни, а сама печь вписывалась в перегородку и находилась в середине жи-лой комнаты избы, была сложена из самодельных кирпичей из глины, и в неё вмонтированы один или два специальных чугунных котла, мы говорили Кессел, или круглые вогнутые металические диски. Это были низкие по высоте, но большие по диаметру чугунные котлы. Не такие, в которых варили пищу.

Котлы эти при топке быстро нагревались и отдавали тепло в избу. Использо-вались они и для нужд в хозяйстве: можно было согреть воду, поджарить пше-ницу или другие злаки.

Готовили пищу в чугунках, ставя их как на металических дисках (котлах) свер-ху, так и внутри печки перед огнём или на оставшиеся после топки угли. Эти печи были пригодны и для выпечки хлеба, и кулинарных изделий. Дом быстро нагревался, но и быстро остывал. Почему наши деды и отцы не переняли опыт сибиряков?

Русские семьи в своих дома встраивали большие русские печи, битые из глины. Они нагревались медленнее, но аккумулировали тепло и долго отдавали его дому. Позднее, уже в Богатырёвке, мы построили такую печь. Делалась де-ревянная опалубка и с помощью заострённых деревянных молотков «били» эти печи из смеси глины и супеси, увлажнённой водой. Потом разводили огонь, и опалубка сгорала вместе с дровами, глина обжигалась. Получалась крепкая мо-нолитная керамическая печь. Впереди печи иногда была устроена ещё плита для приготовления пищи.

Воду носили с речки. В нашей деревне для носки воды применяли «немецкие» коромысла. Они были прямые, изготовлены из берёзовых брусков, в них были выдолблены выёмки для плеч. Для подвески ведер на концах коромысла были ремни (позднее льняные верёвочки) с закреплёнными на них металлическими (первоначально деревянными) крючками. Русские коромысла были гнутые из черёмухи, дугой, и вёдра цеплялись на крючки, которые были прикреплены непосредственно к коромыслу. Руки клались на коромысло, и вёдра поддерживались во время ходьбы. Вода не расплескивалась. Носить воду было удобно. Вода хранилась в деревянных кадках, которые до поздней осени стояли в сенях. Зимой кадки для воды заносились в избу.

Туалеты, конечно, как у всех в то время, да и теперь также в деревнях, были на улице. Наши внуки называют их «Plumpsklosett». У некоторых жителей и та-ких туалетов не было. В холодное время года разрешалось ходить в скотный двор.

Деды и отцы наши создали прекрасный деревянный ансамбль деревни в лесу на берегу тихой речки Андарма. Надо было найти хорошее название, которое выражало бы характер посёлка. И родился посёлок Грюнвальд (смотри план посёлка), а колхоз получил официальное название неуставная сельхозартель «Рот - Фронт». Вопрос о формах кооперирования спецпереселенцев относился к числу наиболее сложных, вокруг которых велись дебаты в Центре и на местах. Относительно быстро решился вопрос об организации так называемых не-уставных сельскохозяйственных артелей, состоящих целиком из спецпересе-ленцев. (Это наш случай). Паевой взнос в этом случае складывался из общей стоимости обобществлённого имущества членов артели и из паевого взноса каждого члена артели. Учёт затраченного труда производился в трудоднях. Определённая часть доходов от реализации товарной продукции (до 15 %) дол-жна была передаваться в распоряжение комендатур. Это была новая форма невиданного до сих пор рабства – никаких прав у членов артели, одни обязанности. Колхоза боялись сильнее чёрта.

Землю для посевов приходилось отвоёвывать у тайги. Деревья выпиливали, а оставшиеся пни выжигали и выкорчёвывали, как правило, всем миром: муж-чины, женщины и дети. Некоторые корни были до 25 см толщиной и уходили далеко в землю. Приходилось делать огромные подкопы под корни, разрубать их на части и затем в отдельности с помощью ваги (длинное бревно) методом рычага вырывать из земли. Пацанам было интересно забираться по наклонной ваге и быть дополнительным весом взрослым, которые были внизу и тянули ру-ками. Но этот метод был и опасным: нередко вага срывалась и были иногда тяжёлые травмы. Позднее применяли для корчёвки тракторы. Но это значи-тельно позднее, уже в мою юность.

Сенокосы были натуральные: по околкам полей и у кромок леса. Около каж-дого дома был огород примерно 30 - 40 ар. (1 ар= 100 кв. м) или, как говорили в Сибири, «сотка». И эти 40 соток земли кормили нас в лихие годы войны и раз-рухи. Только благодаря им, мы можем теперь об этом говорить и писать, без огорода никто бы не выжил.

Деревня зажила нормальной, если можно эту жизнь назвать нормальной, жиз-нью. Но по сравнению с другими деревнями в округе наш посёлок в то время пошёл на подъём. Стали собирать хороший урожай зерновых, подрастали быч-ки на мясо, в огородах созревали картошка и овощи. А что нужно ещё крестья-нину? Почти весь урожай, собранный с колхозных полей, приходилось сдавать государству. Но то, что давал личный огород, оставалось в семье. Этого хвата-ло на пропитание. Почти весь огород засаживался картошкой. Называлась она «месячная». Картошка красного цвета и очень вкусная. Созревала за короткое лето. Иногда были очень дождливые годы, тогда она гнила на корню. Но на зи-му и посадку всё равно набирали. Урожай, как правило, был всегда хороший. Гнилую тёрли и вырабатывали крахмал, который зимой шёл в пищу. На семью разрешалось держать одну корову, одного телёнка, одну или две овцы, одного поросёнка и несколько кур.

В 1937-1938 годах родилось много детей. У нас родилась сестра Мария в 1938 году. Папа работал кладовщиком в колхозе, братья и сёстры ходили зимой в школу в п. Богатырёвка. Мама работала в колхозе: летом на полях, а зимой трепала лён. Станок для трёпки льна делали в колхозной мастерской. При мне, помню, работал там Александр Бенцель, а в кузнице старший наш брат Иван. Станок, как правило, делался персональным, по росту женщины, примерно 80-90 см. высотой. Сам механизм для трёпки был сделан из дерева: две па-раллельные строганые доски особой формы служили остовом, в нём был шар-нирно закреплён на одном конце деревянный «нож» с ручкой. Нож поднимался вверх, и сухой пучок льна клался сверху на эти две доски, и нож ударом опуска-лся вниз, тем самым ломал твёрдый стержень льна. Нож поднимался вверх, пу-чок льна продвигался вперёд, и снова нож опускался. Так продолжалось, пока весь пучок не был очищен. Оставалось чистое волокно, которое позднее ещё очищалось деревянным гребнем. Волокно связывалось в пучки и складывалось для отправки на пункты заготовок.

Колхоз получал план на заготовку льна-волокна. Этим ремеслом зимой зани-мались женщины, которые не были задействованы на ферме и других колхоз-ных работах. Мама приходила всегда уставшая с этой работы. Делалось всё на открытом воздухе при любой погоде: зимой мороз бывал иногда около минус 40 градусов. Летом все работали на полях.

Летом дети до семи лет не работали в колхозе. Мы, Райнгольд, я и Мария, были предоставлены себе, мы имели полную свободу, да и все остальные со-седские дети до семи лет были свободны в своих действиях: на всю деревню была только одна наша бабушка, (мы звали её «motter, больше выходило слово «modder», и все дети деревни тоже звали её так), в её «обязанность» входило следить за всей «подрастающей гвардией». Почему мы называли бабушку «Motter или Modder», мне неизвестно. В литературе я такого слова не нашёл. У нас в семье было так, и до сих пор в семьях старших братьев Якова и Василия называют так своих родителей по линии отцов, а по линии жены Grossmutter и Grossvater, так передалось из поколения в поколение. Это было так принято, чтобы сразу различить родителей по линии отцов и матерей. Вероятно, это привезли с собой из Германии. (Ответ см. в Приложении № 48.)

Мы, дети, без систематического опекунства со стороны взрослых были рано приучены к самостоятельности и находили себе сами развлечения среди при-роды. Какое это было прекрасное время для нас: лазить по лесу, бегать по бе-регу речки, ловить рыбу и заниматьcя тем, что тебе нравится; только вечером иногда попадало от мамы за невыполненные задания, которые мы получали от неё на день. Удочки делали мы сами. Удилища готовили в лесу заранее, чтобы высохли и были лёгкими. Крючки гнули из проволоки, вырубали вдоль крючок и напильниками затачивали. Ну, а лесками служили волосы из конского хвоста, которые связывали по длине. А щук ловили другим методом. Они любят греться на солнце и «стоят» в тихих заводях. Надо было очень тихо подойти и силком из конского волоса, закреплённым на удилище, завести с головы щуки. Это удавалось. Но чаще они, заметив опасность, уплывали. Мы находили себе раз-влечение среди природы. Бегали все босиком, так как обуви не было. Летом мы собирали малину, смородину (красную и чёрную) и ели их. Осенью лазили на деревья и собирали кедровые шишки.

Деда и отца я почти не помню. Только несколько моментов: дед готовил дере-вянное ведро, при вставлении дна, это я узнал позднее, когда научился сам делать вёдра и бочки, надо обручи расслабить до предела и вставить дно в паз, выбранный специальным инструментом. При этой работе часто случается, что, когда ослабляешь обручи, клёпки ведра заваливаются, и приходится снова собирать их вместе. Мало ослабишь обручи – дно не вставишь. Это утомитель-ная и напряжённая работа. Так вот у деда, вероятно, не получалось это, он, рассердившись, выбросил ведро через открытую дверь в сени. Мы с Романом в это время заходили в сени, и вдруг летит ведро. Мы испугались. Этот момент я помню. Отца помню, как мы носили ему еду на обед в поле. Помню, как он при-нёс из Бакчара синюю кружку, высокую стальную, наполненную конфетами. Мне не было ещё четырёх лет в то время. Потом их арестовали.

В те годы в посёлок Грюнвальд приехало шесть русских семей, тоже ссыльные. Они поселились на другой улице, за колхозным двором. Это были семьи: Константина Чемезова, Михаила Черных, Матрёны Черных, Гладковы, Гусевы и Тарановы.

 

 

↑ 757