Е. Зейферт

Посвящаю двоюродному брату

В. Апостолову

Мне было девять лет, когда мама усыновила своего племянника Славика, после смерти маминого брата оставшегося круглым сиротой. В душе я росла сорванцом, и неожиданное появление восьмилетнего брата, помню, меня очень обрадовало. Он появился в нашем доме в приветливые майские деньки и, кое-как закончив второй класс, с головой нырнул в летние развлечения. И я вместе с ним.

Чего мы только не делали! Из жести и дерева построили парк отдыха для лягушек: сделали горки, карусельки, качели, Славик натаскал зелёных “отдыхающих” и силком заставлял их съезжать с горок и раскачиваться на качелях. Я визжала больше от ужаса, чем от восторга. Лягушек я очень боялась, и мы придумали другую забаву. Наш стройотряд, обеспечив летний отдых лягушкам, взялся за благоустройство жизни светлячков и божьих коровок. Для них из спичечных коробков был сооружён целый микрорайон небоскрёбов. В каждой квартирке жила семья, состоящая из светлячка и божьей коровки. Лягушки уже не посещали устроенный для них парк, и мы на особом “летательном” аппарате, сделанном из напёрстка (светлячки и божьи коровки жили в городе будущего), по игрушечным воскресным дням переносили в пустующий парк отдельных жителей небоскрёбов.

Странно, но нам и в голову не приходило, что мы мучаем животных. Мы считали себя самыми добрыми детьми на свете. Ведь мы и мухи не обидели! Наоборот, сколько добра принесли нашим питомцам, как разнообразили их скучные будни. Наконец-то им довелось по-человечески развлечься!

И как же горько мы переживали, когда однажды утром нашли наш городок разграбленным курами. Жильцы были бесчеловечно склёваны, а может быть, успели покинуть оккупированную территорию: благо, умели летать не только на напёрстках в наших руках. Мама, чтобы развеять нашу вражду к курам, купила маленьких цыплят.

Они были однодневные, выглядели крохотными жёлтыми комочками пуха. Вот забава-то! К нам примкнула моя подружка Людка, и мы устроили для цыплят “гигантский слалом”. Метровая линейка была приставлена изнутри к бортику, огораживающему цыплят в сарае, и каждый цыплёнок, в порядке своей очереди, с наших рук спускался вниз по линейке. Цыплята смешно падали и вперевалочку бежали в общую кучу-малу. К вечеру один из них, чемпион по гигантскому слалому, стал совсем квёлый и захандрил. Мы оставили цыплячьих спортсменов в покое.

Мама наказала нам вовремя давать цыплятам еду (крошеные варёные яйца и пшённую кашу) и воду. И мы кормили их заботливо, особенно заболевшего цыплёночка, которого я назвала Колькой. Но поникший Колька от еды и питья отказывался. Он сидел в уголочке, жалкий и слабенький, не участвуя в куче-мале, и по всем признакам выздоравливать не собирался. Мы чувствовали перед ним свою вину. Мы ласково звали его “цыпа-цыпочка” и просили у него прощения. Цыпа не отзывался.

Но шумная улица звала меня, Людку и Славика из сарая к себе в гости, и мы умчались на её весёлый зов. Игра в догонялки отняла у нас ни много ни мало часа два. Когда мы вернулись проведать Кольку, он лежал на боку, весь в крови, а собратья тюкали его своими клювиками по ранкам. Мы в ужасе уставились на это зрелище, не в силах его себе объяснить. Это сейчас я понимаю, что мир животных так же жесток, как и мир людей: сильные забивают слабых.

Я бросилась за мамой. Мама взяла Кольку в руки и положила его на широкий верх бортика. Цыпа не смог встать на ножки и остался лежать на боку. Мы боялись шелохнуться. Мама сказала, что так среди цыплят бывает, попросила нас наблюдать за израненным цыплёнком и ушла.

Мы стояли, понурив головы. Людка, как зачинщица гигантского слалома, струсила и сказала, что ей пора домой. Мы со Славой проводили предательницу презрительными взглядами. Мы испепелили её глазами.

Поскольку, кроме кормления цыплят, у нас были и другие домашние обязанности, мы решили установить возле Кольки дежурство. Два часа – я, два часа – Славик. На ночь решили забрать Кольку домой и положить в детской комнате среди игрушек.

Но, осуществив эти затеи, утром мы едва спасли Кольку, спящего под одеяльцем в кроватке моей самой маленькой куколки, от нашего кота Мурзи. Мурзя вернулся домой, учуял запах курятины и уже начал трогать лапой кукольное одеяльце. Я вскочила со своей постели и затопала ногами на Мурзю. В спешном порядке цыплёнок перекочевал снова на бортик. Уложив его там, мы облегчённо вздохнули: от гибели цыпа был спасён!

Несмотря на такие жизненные перипетии или вопреки им, Колька определённо почувствовал себя лучше. Он начал приподыматься и даже пару раз клюнул пшёнку. Мы со Славиком были вне себя от счастья и уже начали отлынивать от непрерывного дежурства.

Заигравшись, мы вдвоём прибежали в сарай. Картина, которая предстала нашим глазам, была ужасна. Вероятно, став на слабые ножки, Колька побрёл по бортику, дошёл до конца и вдруг свалился вниз к цыплятам, в кучу-малу. Теперь он лежал особняком – заклёванный, жалкий, мёртвый.

Я впервые в своей ещё совсем короткой жизни осознала, что это мучительнейшее страдание случилось по моей вине. Я оцепенело посмотрела на Славика и в его глазах увидела примерно то же. Мы молча, не стесняясь друг друга, заплакали. Мы искренне рассказали обо всём родителям. Мы отказывались есть сладости. Мы страдали по-детски честно и очень болезненно.

Вечером в малиннике детской лопаткой мы со Славой вырыли для Кольки могилку. Весь день мы сооружали умершему памятник: на самодельном деревянном крестике было написано “Цыпа Колька. Погиб по нашей вине. Юлька. Славик”. “Цыпа Колька”, уже застывший, испачканный своей кровью, запёкшейся и потемневшей, обмотанный нами белой тряпицей, был торжественно упокоен под этой надписью. Ночью мы не спали, а в сотый, в тысячный раз перебирали возможности былого цыпиного спасения: “А вот если бы я забежала посмотреть на него...”, “А если бы я вспомнил...”. Мы изматывали свои детские души, и боль не отступала. Мы жили как в забытье.

Только дня через два, бредя в магазин за молоком, мы со Славиком вдруг одновременно охнули: на просёлочной дороге, весь в пыли, лежал крошечный резиновый цыплёнок. Он был примерно такого же размера, что и Колька, и такой же жалкий. Я схватила его на руки. Он явно нуждался в уходе и заботе. Придя домой, мы со Славой привели нового цыпу в порядок. Он стал жёлтый, живой, хотя и остался заметно потрёпанным, в мелких трещинках. Это понятно: ведь из каких никому неведомых далей он вернулся к нам со Славкой, чтобы успокоить впервые болевшие детские сердца. Не уходи больше, цыпа. Мы тебя любим.

1999 г.