Карл Шифнер

Живу в палатке, как во сне

В прошлом году я добирался из райцентра до Лунного на мощной вездеходной машине. Сорок километров по колымскому бездорожью мы едва преодолели за три часа. А сейчас мчимся на легкой иномарке по хорошо накатанному тракту. Те же знакомые пейзажи с заснеженными вершинами сопок и низкорослым, вечнозелёным стлаником. Мимо нас мелькают столбы - новой опоры ЛЭП.

Но чем ближе подъезжаем к Лунному, тем меньше узнаю его окрестности. Там, где ютились несколько бараков и с полсотни палаток, вижу капитальные двухэтажные жилые дома, общежития, культурно-бытовые учреждения. Озираясь во все стороны, ищу стоявшие здесь палатки, обнесенные для утепления толстым слоем снега - ни одной.

Мне вспомнилась прошлая встреча с одним необычным романтиком. Он жил тогда в палатке под номером 15, которая была похожа на большой белый сугроб с длинной дымовой трубой над крышей. Но внутри довольно уютно. Железная печка, две кровати, стол со стопкой газет, выше стола окошко, на стенах висят цветные фотографии из журналов. Жил в этой палатке молодой горный проходчик Коля Бузлаев.

- Если б мне всё это не нравилось, меня бы здесь просто не было, - рассказывает Коля, подкладывая в печку поленья. - Мне не привыкать. До этого я работал на острове Шпицбергена, там тоже снега хватает, - лицо его засияло в детской улыбке. Коля прочитал мне свои новые стихи:

Мне надоели те капели,

что бьются оземь в январе.

Приятнее под вой метели

стоять в снегу, как на ковре.

Живу в палатке, как во сне.

Да разве этого мне мало?

Земля постелью стала мне,

а небо - тёплым одеялом.

Посёлок Лунный раздался во все стороны прямо до леса. Посёлок движется, дышит, строится, растёт - живёт! И я вдруг почувствовал себя очень счастливым, оттого что снова оказался здесь. Поистине, велика радость - быть свидетелем рождения нового.

- А где здесь клуб? - спросил я у встречного мужчины.

- Идите, куда все идут, - не ошибётесь.

В самом деле, в посёлке - праздник, в клубе - торжество, и все туда валят.

Клубу, этому крепко срубленному зданию, надо бы раздаться втрое, чтобы вместить всех желающих. Но вот зал затих. На сцену вышла стройная, светлолицая девушка и проникновенно затянула песню о России:

" Я люблю тебя, Росси-и-я-а-а..."

Здесь, в небольшом клубе таёжного посёлка, на десять тысяч километров отдалённого от центра России, эти простые слова любви к Родине звучали удивительно весомо. Зал взорвался аплодисментами, и шум этот напоминал бурное течение колымских рек.

- Молодец, Лариса!

- Молодчина-то яка!

- Самый хороший девушка, каких видал!

Я искал глазами Лену, но в переполненном зале найти её было не просто. И вдруг она появилась на сцене: не вышла, а выбежала под руку с коренастым, крупноголовым парнем, скуластое лицо которого сияло ослепительной улыбкой. В их залихватском танце было что-то и от классического, и от современного ритмического движения. Получилось у них очень впечатляюще, и снова зал взорвался аплодисментами.

Песни, танцы, стихи, шуточные сценки, музыкальные ритмы. Часа два длился интересный концерт. Но я, к стыду своему, мало что уловил, так как продолжал искать Лену. На сцене она уже не появлялась, а в зале отыскать было невозможно.

Лишь после концерта, когда парни убрали все скамейки, освободив зал для танцев, меня кто-то тронул за плечо. Я резко развернулся - Лена! Она пристально глянула мне прямо в глаза. Так открыто, искренне, c весёлой улыбкой, она никогда на меня не смотрела. Мне показалось, что её глаза говорили: "О, горюшко мне! Наконец-то я тебя вижу!". Вполне возможно, что это сказали не её глаза, а простонал в глубине души мой голос.

К нам подошёл длинный, дистрофично согнутый тип, так обросший смолистыми бакенбардами и бородой, что на лице его едва можно было различить орлиный нос и горящие угольки глаз. Блаженно улыбаясь, он заметил:

- Леночка, ты не очень-то увлекайся. Хоть ты и начальник мой по общественной линии, но я хочу с тобой сегодня разочек сбацать.

Словно прочитав мои мысли, Лена сделала именно то, что хотелось бы сделать мне: растопыренной ладошкой небрежно уперлась в его самодовольную обросшую физиономию и сделала вид, будто отталкивает его. Тут же они оба весело захохотали. И этот страшный поначалу парень вдруг показался мне симпатичным и милым. Я был готов подружиться с ним.

- Передаю в надёжные руки, - сказал он мне, снова осчастливив нас неподражаемо забавной улыбкой.

Кто-то распахнул настежь двери клуба, и зал вдохнул свежего таёжного воздуха.

- Парни, все на "Ка-за-чок"!

- Можно вас на "Казачок"?

- Пойдем, станцуем "Казачок"?

- Как люблю я "Ка-за-чок"!

Шестеро здоровых парней, сомкнувшись в круг, положив руки друг другу на плечи, танцуют веселый танец "Казачок".

Пошли и мы с Леной танцевать. Я уж и не припомню, когда в последний раз танцевал, да ещё вальс. Но кружились мы удивительно легко, будто всю жизнь были танцевальной парой. Какой прекрасный вечер!

- Вот видишь, я ж тебе говорил, что здесь нам будет весело,- говорит партнер соседней парочки, танцующей рядом с нами.

- Да, я рада. Это даже лучше, чем наши столичные дискотеки, - отвечает та ему.

- Вот видишь, Любаша, какой я умница. Стоп! Ты уж подожди меня секундочку.

- Куда ты?

Умница, атлет гигантского роста, в два прыжка оказался у входа и мигом раскидал двух крепко сбитых парней, от души колотивших друг друга.

"Ромашки спрятались,

поникли лютики..."

- Если б я знала, что ты умеешь себя так вести, ни за что не пустила бы тебя сюда. "Самый тихий парень на деревне".

- Да ты не расстраивайся, Любаша. Всё будет хорошо.

- Драться сюда приехал?

- Видишь ли, здесь тоже есть типы, которым подавай особые приключения. Если их вовремя не остановить... К тому же, наша оперативная группа сегодня отвечает за порядок. Да ты не волнуйся, Любонька.

Человек открыл гору

Танцы в сельском клубе были в самом разгаре, но я предложил Лене выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Вечер был тихим и ясным. От ближних сопок веяло весенней прохладой.

- Что у вас делают люди в такие замечательные ночи? - заговорил я со скрытой робостью.

- Хочешь посмотреть нашу штольню? - вдруг загорелась Лена.

- В сопровождении такого гида я готов спуститься даже в бушующий кратер, - подхватил я её идею, чувствуя, что прежняя робость покидает меня.

Лена смотрит на меня с интересом и молча улыбается.

Как это, оказывается, приятно - ходить вот так, по узкой тропке, вслед за Леной, любоваться каждым её движением, жестом. Она остановилась, повернулась ко мне, обожгла своим ожидающим взглядом, и сердце мое заколотилось. Нас притягивало друг к другу неудержимо, и мы были бессильны сопротивляться...

- Леночка! - только и вырвалось у меня.

- Господи! Андрюшенька! Скажи, Андрюша! Боже мой! Я тут чуть с ума не сошла! Не знаю, что это со мной...

- Леночка...

- Андрюша! Как это невыносимо - бесконечно ждать, и не знать, чего ждёшь... Андрюша, это правда?

- Да, Леночка, правда... Я не могу больше без тебя,- признался я, чувствуя, что сердце моё вот-вот выскочит и улетит.

Ночь распахнулась перед нами необъятной матово-сизой красотой. Лена взяла мою руку и крепко стиснула её.

- Наверное, плохо, что я геолог, - заговорила она. - Я никогда не сожалела, что выбрала такую профессию. А теперь, кажется, боюсь её. Всё время, пока тебя не было, думала об этом. У меня такая бродячая работа, разве ты согласишься мотаться со мной по белому свету?

- Ну, что ты, Леночка? У меня ведь тоже работа - не на печи лежать. У нас родственные профессии. Оба мы скитальцы, всегда чего-то ищем - и этим мы сильны. Я не только согласен мотаться с тобой, но жажду быть привязанным к тебе самым надёжным морским узлом, - осмелел я окончательно, чем сам себя немало удивил.

- Ох, Андрюша!.. Андрюша... Как я ждала Тебя! Почему-то знала, что мы будем вместе. Это ты не знал, не догадывался, а я - знала.

- Зато чувствовал.

Узкая каменистая тропка привела нас к небольшому распадку.

- Вот и пришли. - Лена остановилась. - В ясный солнечный день эту скалистую сопку легко представить сказочным замком. А вершина её напоминает остроконечную царскую корону. Явный признак, что здесь есть золото. И как люди раньше не догадались, что сопка эта со своей скалистой короной сама раскрывала свои тайны?

- Красиво!

- Нравится? Скажи, а в целом Север тебе нравится? - она посмотрела на меня испытующе.

- А тебе?

- Очень. Здесь - интересно. Я жила на Урале. Там тоже очень красиво, особенно осенью у Ильмень-озера. Но здесь еще красивей. Я приехала сюда весной, и была поражена. После Краснодара, где зимы-то настоящей нет, увидела здесь снег - прозрачно-голубой, светящийся. А там, где чуть-чуть подтаяло, в распадках, уже пробивались цветы: фиолетовые подснежники, незабудки, калифорнийские маки. В Казахстане я была, около Балхаша, там тоже закаты такие красивые. Но красоту окрестностей Лунного ни с чем не сравнить. Мы с девчонками спать не могли. В два часа ночи вставали и бродили. Столько белого света кругом!

Я слушал Лену с восторгом. Всё, о чем она говорила, я видел вокруг своими глазами, но я не находил таких точных, нужных слов, чтобы выразить эту красоту. Она умела выразить словами то, что я был в состоянии лишь почувствовать.

Мы идем по штольне. Кажется, нет ей конца. От ребристых каменных стен тянет пронизывающим холодом вечной мерзлоты.

- А вот и та самая золотая жила, - Лена приостановилась.

На груди забоя виднеется светлая, петляющая, словно микроручей, продольная полоска.

- Какую огромную работу проделали люди, чтобы найти эту золотую жилу, а затем открыть к ней свободный доступ! - заметил я.

- Да, доступ к золоту и серебру уже почти открыт. Интересно тебе здесь?

- Очень. Только я мало понимаю в этом. Чувствую себя, как в каком-то Кащеевом царстве, где полно тайников с драгоценностями, но я не вижу всего того, что видишь ты.

- Царство Кащея? Вот такого сравнения еще не слышала. Ты, наверное, любишь свою работу?

- Возможно. Я ещё начинающий журналист. Надеюсь, это моё призвание. Но я вижу, ты свою профессию любишь куда больше.

- Да, я люблю геологию. Иногда ходишь по штольне и забываешь о времени. Идёшь вслед за жилой и смотришь в оба, чтобы не потерять. Такой азарт появляется, что хочется зарисовать её от начала до конца. Ведь всё здесь наглядно: по малейшим ответвлениям, изгибам жилы можно судить, как она образовалась в пространстве, во времени. Если б мне всё это не нравилось, меня бы здесь просто не было. Ой, я немножко замерзла. А наверху тепло. Тебе не холодно? Ничуть?

- Я просто терплю, - честно признался я.

И мы, взявшись за руки, побежали по тускло освещенной штольне - к выходу. Вскоре мы вырвались в тепло, в простор, и нас охватил жизнерадостный восторг.

Вприпрыжку пустились мы вниз по узкой тропинке. Солнце уже выкатывалось из-за хребта, позолотив её крутой склон. Свежая, сияющая белизна окружала нас. И всё необыкновенно радовало. Весеннее чудо было не только вокруг, но и внутри нас.

Именно в эту счастливую минуту мы заметили, что там, вдали, у подножия сопки, бежит к нам человек.

- Что-то случилось, - встревожилась Леночка, и встала передо мной, словно хотела защитить.

К нам приблизился тот самый, лохматый парень, который забавно заигрывал с Леночкой во время танцев. Он так запыхался, что едва справлялся с дыханием. Судорожно хватая ртом воздух, он молча смотрел на нас, разводя руками.

- Говори же, Коля! - взмолилась Леночка.

- Это... я не ошибаюсь, вы - корреспондент из Магадана?

- Да, это я. Говори же!

- Звонили из Магадана. В общем, срочно позвоните в свою редакцию, или немедленно возвращайтесь... Умер там кто-то.

- Кто? - вскрикнул я, потрясенный.

- Не знаю. Вы меня извините, пожалуйста, но я не знаю.

Мы во весь дух рванулись к поселку.

- Андрюша, я с тобой, успокойся. Я поеду с тобой, мне всё равно надо туда, - запричитала Лена, не отставая от меня.

- Там вам машину приготовили, - сообщил парень, пристроившись к нам. - Можете сразу двинуть на ней в аэропорт.

В поселке я позвонил в редакцию...

Жил-был добрый человек

Ах, Николай Иванович!.. Так и не уехал с Севера. Так и не побывал больше на своём любимом Черном море. Очень любил море в Крыму. И ещё любил цветы. Радовался, как ребёнок, когда ему в день рождения приносили цветы. И говорил, что когда уедет насовсем в теплые края, то обязательно займётся цветами. Теперь он уже никогда не увидит любимое море. Почему не уехал он с Севера раньше? Мог ведь - пенсию давно заработал, к деньгам алчности не имел, нужды не знал, раздавал всем в долг и забывал.

Как-то в доверительной беседе Николай Иванович сказал:

- Писатель должен жить там, где ему хорошо работается.

Видимо, поэтому Николай Иванович не спешил уезжать с Севера - ему здесь хорошо работалось. Сам он в последнее время не писал, но делал всё, чтобы мы лучше писали. И если мы писали хорошо, то можно с уверенностью сказать, что это его заслуга...

Живет добрый человек: трудится, говорит, смеется, плачет, влюбляется, грустит. И вдруг - жил, говорил, грустил... был...

Машина мчится на большой скорости. Но, кажется, слишком медленно. Слишком медленно. Леночка чувствует, что для меня это слишком медленно, и она крепко тискает мою ладонь в своих маленьких ладошках и нашептывает мне:

- Я так рада, что могу быть сейчас рядом с тобой... Я всегда хочу быть с тобой. Когда тебе трудно, и когда тебе хорошо. Я очень хочу всегда быть с тобой. И я бы никогда и никуда не уехала отсюда, если б только ты был всегда со мной.

- Я всегда буду с тобой, Леночка. И никуда мы отсюда не уедем.