Инь (30.11.2017)

Елена Гриненвальд

 

«Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?»

(Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»)

 

Мечты – космические корабли моей планеты. Я их запускаю. Когда они возвращаются, они приносят развитие, новую эру, золотые века. Иногда мы возводим костры обломкам. А по ночам мой храм лелеет белую жемчужину, чтобы свет был у каждого ушедшего вдаль корабля.

 

Когда внутри что-то сдавливается до окаменелости, я устраиваю себе прогулку на балконе. Дома-фонарики, праздничные коробки. Мне в голову приходят удивительные вещи.

Я пальцами на холодной железке черчу концы всеразличных историй. Они повторяются. Что за штука сильнее моей воли меня толкает? Покажись…Ветер холодный по влажным губам – дразнит. Вскинуть голову к луне и замереть, поклявшись в вечной ей верности. Так делают волки? Тогда я их понимаю. Торжественная энергия покорности проходит по напряженной шее, по косточкам подбородка, по выступающим скулам и тянется, затягивается неоднородно-желтым шаром.

Я знаю, как будет. Молчание – это не точка. Молчание многолико, в нем отчаянье и надежда, скрытый мотив, возможность оправдания, разнообразие причин, загадка закрытой двери театра. Точка - это разговор. Короткий, без отступлений автора. Каждое слово выбрано из линейки ему подобных. Некоторый акт, определенная сцена, занавес опускается.

Железка такая холодная. У меня всегда будет теоретическое обоснование, объективное и субъективное, но ей это не поможет. Было бы кощунственно ей его приводить, я бы не смогла. У меня нет права говорить о настоящих причинах, нет права разводить философское топтание на живой боли, как и нет права просить прощения за эту боль. Пусть я стала жестока, но далеко не безжалостна. Хотя, что значит - стала? Эти балконные прогулки… я всегда такою была. Остается удивляться, как доброта может уживаться с необъяснимой жестокостью, которая проявляется редко, но со всем размахом. Как вы только живете вместе у меня внутри.

Наверно, это нехорошая привычка – ложиться в третьем часу ночи. Во всяком случае, ее явно не сопровождает бодрящее желание просыпаться утром и отдаваться новому дню во всей красоте своей деятельности. Она скорее рождает уныние и апатичность. Что толку вставать, если этот день пройдет так же безлико, как и вчерашний.

Как все это не похоже на меня. Когда я этим заразилась?

Если я не способна привести свои мысли в порядок, то хотя бы распорядок дня мне следует заставить себя соблюдать. Возможно, тогда по утрам меня будут посещать более радостные мысли.

Глупо все это – я справилась с депрессией по случаю болезни, справилась с разъедающим душу разочарованием первой любви, справилась с цепкой хваткой начинающейся анорексии, а теперь простого слова «скука» достаточно, чтобы меня подкосить?

«Где твоя гордость, милая» - с удивлением я хочу у себя спросить.

Я залюбовалась огнями встречной полосы. Завораживающее зрелище.

На самом деле, все правильно. Только ответственные люди, которые действительно знают, чего хотят, к чему стремятся, должны получать возможность. Люди, которые делают все, чтобы осуществить свою мечту. Это справедливо.

Светофор задумчиво сменил цвета.

Пользуясь случаем, хочу передать привет своим мечтам. Вы остаетесь крутиться на орбите еще год. Мы вышлем вам все необходимое ближайшим шаттлом.

Это я сейчас так громко вздохнула? Неудивительно, что водитель настороженно покосился в мою сторону.

Я закрыла глаза. Брови сдвинулись в изгибе напряжения. Презрение к себе – удивительное чувство.

Неприятно, когда вокруг так много людей, а ты чувствуешь себя одиноко. Нет, это даже страшно. Такая злая насмешка собственного характера. Пожалуй, мне стоит избегать человеческого общества, чтобы не испытывать это леденящее сердце чувство.

Замолчите и уйдите все. Я хочу побыть с собой наедине.

Только не покидайте… Мне угрожает захлебнуться в собственных мыслях.

Одиночество не для меня, но я его люблю. Вот такие сложные у нас взаимоотношения.

На десять минут в аську? Изволь. А нам хватит десяти минут?

Неудачное время для разговора – у меня совершенно нет сил искать изысканные выражения для объяснений. Написанная двумя часами ранее миниатюра доконала меня. Мои слова покажутся тебе наглыми и грубыми. Возможно, в самый раз для разговора на десять минут.

Подруга, как бы хорошо ты меня не знала, таких поступков прощать нельзя – самое время тебе выучить этот урок. И не допускай в своей жизни досадных повторений. Доверие ты должна ценить высоко, тогда и тебя будут ценить выше.

«Это конец?» - не спрашивай меня, спроси себя. Ты сама себе это должна сказать, любое мое слово в дальнейшем будет неуместно.

Та миниатюра – отголосок тебя во мне, глупо бы было в этом сомневаться. Последний горький подарок.

«Некто спросил: «Правильно ли говорят, что за зло нужно платить добром?» Учитель сказал: « А чем же тогда платить за добро? За зло надо платить по справедливости, а за добро – добром» (Конфуций)

Тоскливо озираюсь, избегая его взгляда. Ну, что мне с собой сделать?..

Я втайне надеюсь, что ты не возвращаешься мыслями к временам нашего знакомства и не сравниваешь «меня ту» и «меня сегодняшнюю». Когда бы ты так сделал, в тот же миг тебя бы постигло жестокое разочарование.

Или возвращаешься? Или сравниваешь? – украдкой бросаю вопросительный взгляд.

Он продолжает говорить. Какая мы замечательная пара: его речь разливается полноводной рекой, к ней плотно прирастает мое глубокомысленное созерцательное молчание. Я слышу каждое слово. Но мне не очень-то хочется отвечать.

Такие горячие упреки.

Сожги меня на костре, милый, я самая неудачная ведьма 21 века.

Среди плохой музыки в Контакте и гугловских ссылок на классицизм – абсолют моей неразбавленной тоски.

Английские романы 19 века помогают забыться. Перенестись и погрузиться в другую, чуть ли не более близкую эпоху. Легко представляю себя английской леди. Изящество манер, благородство натуры, взращивание достоинств, искоренение недостатков, вежливость, учтивость, чувство долга и между тем, однако, любовь, воспринимаемая, действительно, как чудо. Сложно все было, конечно, скреплено различного рода условностями, однако, мне бы было легко в этой сложности. В современном мире я вынуждена чуть ли не извиняться за то, что такая правильная. Нет ничего легкого и увлекательного в том, чтобы быть анахронизмом своего времени.

Как все любят толкать. Не надо толкать. Я не всегда могу устоять. Я падаю в пучину.

Нервно сжалось все тело. Мучительно вздрогнула и проснулась. В своем сне я утонула в мутной воде бассейна на какой-то всеми забытой стройке. Мерзко. Я не протестую, пусть я во сне утонула, но это мог бы быть шторм на море или бессилье в открытом океане. Почему я погибла в грязном бассейне два с половиной метра в глубину? Похоже, даже мое подсознание питает презрение к самому себе, раз не нашло для себя ничего лучше.

На самом деле, глубокая ночь, надо открыть форточку и расправить постель.

Я прижалась лбом к холодной раме. В голове гудит. А я ведь все ему рассказала, да еще так четко, так ясно. Второй раз никогда уже так не смогу. Жаль все-таки, что он, кажется, ничего не помнит. Я улыбнулась. Насмешка судьбы. Мне думается, те слова, были как раз тем, что он всегда хотел обо мне узнать.

«В отношениях с друзьями советуй им делать лишь то, что они способны сделать, и веди их к добру, не нарушая приличий, но не пытайся действовать там, где нет надежды на успех. Не ставь себя в унизительное положение». Конфуций.

Если я искала себе оправдание, то я его нашла. А я его искала?

Все было бы проще, когда бы я так не любила Саган.

Она толкает меня на преступную легкость. С первой же книги я испытала это тягучее чувство. Узнала и не узнала себя. Как будто кто-то властной рукой поставил непростое зеркало и подвел меня. Я увидела свое отражение, и оно улыбалось мне снисходительной улыбкой темной стороны. Не было испуга, и я не поспешила отступить обратно в свой строго охраняемый свет. Любопытство. Притяжение. Маленький секрет между строчек, и, действительно, «Здравствуй, грусть».

Такая страшная сила, на деле – остроумная Франсуаза Саган.

Но кто, если не она, мое утешение? Никто не поймет меня лучше. Никто не скажет убедительней, что в жизни случается все, и что не за все в ней мы отвечаем сами. Никто так вдумчиво не объяснит мне причины и следствия мыслей и дел. Никто так заразительно вдруг не заставит меня смеяться и насмехаться над всем, что кажется таким важным, и над собой в первую очередь. Она – всезнающий автор, на чьи суждения мое сердце склонно полагаться. Она – мастер сплетения романтики и цинизма, а ведь здоровый цинизм я, пожалуй, люблю не меньше романтики.

Когда в унынии, лежа на кровати, я обвожу комнату померкшим взглядом – на первой полке книжного шкафа шесть заветных книг придают жизни вкус. Когда душу мне терзают вечерами непонятные мне самой чувства и тревоги – каждая из шести готова найти нужный отрывок, чтобы ободрить и успокоить. Когда понимаю, что сама себя загнала в угол и зажала в тиски – остается лишь выбрать, которая из шести придаст мне решимости, заставит кинуться напролом и освободиться.

В моих худших начинаниях она мне большая поддержка.

Возможно, некоторым оправданием мне послужит то, что в своих лучших начинаниях я вообще не нуждаюсь в поддержке.

Возможно, некоторым оправданием мне послужит то, что мои худшие начинания не бывают безрассудными и бесцельными. Жизнь испещрена дорожками из боли, а я не святая, чтобы по ним не ходить и других по ним не водить.

Возможно, мне не стоит вообще искать оправдания, потому что меня от них уже тошнит. Нужно чаще смотреть в то зеркало и настойчивей спрашивать себя, а не обычное ли это зеркало.

Я стала серым цветком. Без цвета, но с грацией контуров. Моя грусть с привкусом боли и ароматом безнадежности выносит на гребне мысли английские слова - I’mdone.

Прелесть изучения иностранных языков – из огромного множества известных слов всегда найдешь то, что подходит тебе сейчас больше всего.

Если посмотреть на небо, на душе вдруг станет легче. Но не факт, что надолго.

Я хрустальный сосуд, летящий к полу. Я предвосхищаю чувство своих разлетающихся осколков.

Я лежала на голубой кровати под предположительно голубой люстрой. Предположительно – потому что комнату затопила свинцовая мгла зимы. Такое чувство, будто это холодная темная вода.

От груза высказанных мне претензий я становлюсь тяжелой. Меня тянет вниз и темноватость в комнате, слишком похожая на воду, становится плотнее.

Откуда я знаю, как выглядит вода в ноябре в реке? Я так живо ее себе представляю…

Наверно, в одной из прошлых жизней я утонула. Недаром в моменты тяжелых размышлений моя душа выбирает места у воды.

Позавчера я была в парке у пруда: серый день, вымерзшая природа. Прекрасная мрачная гладь.

Сегодня так и стоит перед глазами мост над рекой. Темно-серые, с проседью облака. Безразличные ко всему, неравномерные волны. У реки давно уже отняли все чарующее и живое заводы. Отчаянье загнанной в бетон души. Она шепчет, она зовет.

Это слишком, рывком с кровати, пройти по всем комнатам, включить везде свет. Хотя бы немного света должно быть везде. Пора выбираться из этой мути.

В одном конце вход в зал, шум, музыка, столы и гости. В другом конце последние завитки морозного воздуха растворяются около громко хлопнувшей двери. Как мне везет, ведь между ними коридор, окно с широким подоконником, цветком и звездной ночью за двойною рамой. Бьет гулко сердце, нужно успокоиться, присесть на подоконник. Я поняла, где лестница из ямы, в которой я так здорово увязла. Я больше не позволю себя корить без явственных причин. Пусть я не подчиняюсь современным идеалам, я личность и свободой быть такой я буду дорожить.

Все было правдой, когда мы говорили, сколь мы различны. Мы ругаемся порой лишь потому, что я не та, какой меня бы он хотел видеть. Как часто злюсь и я на то, что он не тот герой, которого себе я рисовала.

Но если отмотать назад. К началу. Я была одна, мне был никто не нужен, я смирилась, что внутренняя жизнь для парня не важна, когда у девушки хорошая фигура и улыбка. Я дико злилась, издевалась и язвила. В него единственного я влюбилась лишь тогда, когда ему понять меня всего важней на свете стало.

Он был веселый. Он располагал к себе. Он сильно нравился одной моей подруге. Но что-то привлекло его во мне. Чем был он ослеплен и зачарован? Наверное, волшебной легкостью, в которой я жила, когда я не старалась нравиться и соответствовать каким-то ожиданьям. И не было стремления совпасть с его или чьим-либо идеалом.

Свободное паренье в собственных мирах мне рисовало крылья, придавало силы быть вдохновеньем, радостью пленять. Та девушка была достойна быть любимой.

Но вряд ли эта, что с тяжелым взглядом, тоскует молча, плачет через раз и мучает по вздорным пустякам.

Когда-то потеряла я себя, по капельке все время уступая в наивной вере, будто кто-то лучше знает, как лучше мне. Теперь в душе, где водопад сиял, пустота заполнена шумами-сквозняками.

Мой мир закрыт, я выпускаю море. Пускай оно все грязное, все наносное смоет.

Тепло от чая такое реальное, осязаемое. Оно проходит через стенку чашки. Оно касается моих пальцев. Оно нагревает их, проникает внутрь теплыми мягкими комочками. Распространяется дальше по ладони ласкающим, чуть покалывающим теплом.

Руки расслабляются. Перестают сжимать чашку, перестают напрягать плечи.

Веки тяжелеют, опускаются. Мысли замедляются.

Красивое место, знакомое. Я не в первый раз здесь оказываюсь. Со мной какие-то друзья. Я не знаю этих людей в реальной жизни, но во сне они мои друзья. С нами чей-то младший брат. Мы в парке аттракционов. Мы стоим перед большой старой каруселью «Цепочки». Моя любимая – просто садишься и летишь. Все мои друзья смеются, мы рассаживаемся. Нас просят пристегнуться, однако не все из нас пристегиваются. Я не пристегиваюсь – карусель очень спокойная, просто полет по кругу. Не опасней, чем просто качели. Я же взрослая, я удержусь.

Цепочки длинные, мы пододвигаемся друг к другу, в единодушном порыве радости обнимаемся за плечи, насколько нам это позволяют наши сидения. Дядечка в кабинке включает мотор. Все разлетаются. Моя сумочка, однако, зацепилась за цепочки соседа того, что младший брат. Он смеется, не понимая, насколько это опасно. Я дергаю сумочку, пытаясь ее высвободить - бесполезно. Кто-то что-то кричит. Мы уже высоко над землей. Мое кресло накреняется, кресло ребенка тоже, но он пристегнут. Однако, если я отпущу сумочку, она перевесит, его кресло перевернется, он окажется вниз головой и выпадет. Я не могу так поступить. Я сама виновата, что не пристегнулась. Я чувствую, как скольжу вниз по сидению.

Внезапно сумочка поддается. Ребенок в безопасности отлетает. Мое кресло откидывается в другую сторону, однако тут же возвращается обратно к опасному наклону. Я вижу, что земля далеко, она начинает приближаться. Упираюсь руками. Я не хочу падать. Это неправильно. Мне сейчас было хорошо, спокойно и весело. Все слишком было хорошо, чтобы сейчас разбиться вот так нелепо из-за того, что я не пристегнулась.

Я чувствую, как сильно мое желание жить. Я заставляю свое кресло снижаться. Теперь я на безопасном расстоянии от земли. Да и кресло уже выпрямилось. Дядечка в кабине мне подмигивает. Я слышу, как он говорит : «Вы сами регулируете высоту полета. Вы можете подняться или опуститься, если захотите». Мои друзья счастливо смеются. Я тоже беззаботно улыбаюсь. Чудесный сон.

И горячо мое сердце, да руки стынут.

Я знаю, что никогда не вынесу напрямую мир таким, каков он есть. Но я изогнусь, подстроюсь. Я найду укрытие, я создам мост, обходной путь, я призову войско, я соберу самолет, я надену волшебное кольцо, корону, платье. Я ускользну от реальности, я - мастер иллюзий.

Но я живу лишь маленьким миром, что плавно вращается вокруг самодельного солнца.

Крушение. Свист по воздуху. Большой железный объект с нарастающей скоростью стремится к земле. Считать секунды до столкновения. Взрыв. Подбрасывает. Разрывает. Крутит. Над разрушительной силой нет контроля. Ощущение бешеной силы, которая перемалывает ранее что-то реально существовавшее. Потом приходит мертвенный холод и дрожь ужаса. Стучу кулаками по столу. Больно-больно-больно…Разбилась мечта.

Красивые слова – яд. Жалко, что не смертельный.

Только маленькая глупенькая девочка может поверить в то, что предлагаемый яд - это вино.

Ах, мужские обещания, вы словно птицы на площади. Пока вас кормишь издалека, все вы топчетесь, а как ближе подойдешь – вспорхнули, и нет вас.

Но, знаешь, спасибо. Теперь я точно закончу рассказ. Все, что ему не хватало – немного свежевыжатой боли.

Я вытащу из сознания все занозы-обещания, толпы обрушившихся иголок-слов, разноцветный кислотный дождь.

Покорми меня музыкой, плеер, мой предвзятый свидетель.

Мечты-космические корабли. Три, два, один. Пуск.

 

↑ 929